Читать интересную книгу Somniator - Богдан Тамко

В тот же период у меня завелись мнимые друзья. Это не были банальные призраки или видения несуществующих личностей – я отдавал себе отчет в том, что на самом деле никого нет. Однако я их придумал, четверых ребят: мой одногодка и далее вниз по убыванию возраста. Чем ближе ко мне каждый из них был по духу, тем он являлся старше. Им были даны имена. Мой ровесник всплывал чаще всех. Назовем его Макс. Мне никогда не нравились чисто русские имена, я всегда любил универсальные, знакомые и славянским, и европейским народам.

Я наделил его чертами характера и взглядами. Когда я не знал, как поступить, то спрашивал его совета. Причем мне даже не нужно было создавать в голове внешний образ – я чувствовал Макса, как будто разделил сознание на две половины: основную – себя, и вспомогательную – его. Я играл с ним за одной доской в шахматы. Сам ходил белыми, переворачивал поле и отвечал черными. Непременно старался ходить иначе, не заглядывая в стратегию своей, белой половины. Во многом помогало то, что я не особо умел просчитывать ходы далеко вперед, поэтому игра и ее исход всегда были сюрпризом. Я радовался, если выигрывал Макс, больше, чем за себя. Мне казалось, что он побеждает честно, потому что белые не поддавались, а вот за него, сам того не желая, я мог допустить промах подсознательно, ради своей победы.

Макс всегда был спокоен. Он являлся той частью меня, которая отвечала за удержание себя в руках. Всегда рассудителен и непорочен. У него была сестра на год младше, поэтому с ней я общался реже. Пусть ее зовут Джулия. Она редко выделялась: возраст давал о себе знать. Девочка, еще не особо вышедшая из раннего детства и мало интересующаяся нашими делами, но в определенные моменты говорящая умные вещи, чтобы потом опять надолго замолчать.

Было еще двое. Без имен и пола. Но я знал, что они всегда играют где-то поблизости.

Как-то раз мы все болтали перед сном. Я лежал дома в своей кровати, а мои друзья сидели рядом. Безымянные малыши возились на полу, а Макс и Джулия сидели у меня в ногах.

– Ты же знаешь, что ты умрешь? – спросил меня Макс.

Я смотрел в темный потолок и думал над ответом.

– Да, но я не представляю, что это.

– Тебя просто не будет. И всего, что тебя окружает, не станет. Вот есть ты, – Макс хлопнул в ладоши, – вот тебя нет. И всех, кого ты любишь, ты больше никогда не увидишь.

Мне было страшно от этих мыслей. В детстве я не задумывался о том, что, скорее всего, могу дожить до старости, и тех, кого я люблю, возможно, не станет намного раньше, чем меня самого.

– Мне страшно, Макс! – остановил его я. Тогда Джулия легла со мной рядом и поцеловала меня в щеку.

– Это будет так нескоро, – успокоила она, и я уснул в их окружении.

Понятное дело, что я был один. Но эти диалоги с самим собой, помещенные в почти реальные образы, были постоянным спутником тех моих лет.

Когда с возрастом стали появляться четкие желания в больших количествах, я явно не мог представить, что потом буду скучать по старым временам. У меня тогда не было большого числа реальных друзей – так, один-двое ребят, с которыми можно было поиграть. Я особо не тянулся ни к кому из них, ведь намного комфортнее мне было в одиночестве – так легче мечталось, так не нужно было отвлекаться на других живых людей.

Странно даже, что в детстве, когда еще мудрости и понятий о чести недостаточно, мечты более возвышенные, чем те, которые появляются с возрастом. Пока я был ребенком, мне хотелось летать, выполнять героические поступки и вершить всемирное добро, управлять стихиями и поражать разум людей. Некоторые, особо красивые мечты, я лелеял неоднократно. Например, я представлял одну из множества нравившихся мне девушек (повторюсь, что уже в тот период я начал ценить красоту половозрелых особей женского пола, а не своих ровесниц) и в мыслях проникал к ней в дом, в ее комнату, где она, конечно же, спала одна. Я садился на подоконник и тихим голосом будил ее. Она даже не знала, что давно нравится мне, а я и не выдавал этого своим поведением.

– Красивая сегодня ночь, правда? – говорил я, сидя на ее окне.

Понятия не имею, откуда в голове у ребенка могли рождаться такие забавные фантазии.

– Как ты здесь оказался? – спрашивала девушка в ответ, после чего я спрыгивал с подоконника, подходил к ней и становился так, чтобы направления наших взглядов совпадали.

– Небо тоже очень красивое, – говорил я, одной рукой показывая на небосвод, а другой легонько беря ее за кончики волос, – скажи, ты же хотела бы оказаться ближе к этим звездам?

– Да, – робко отвечала она, после чего я резко хватал ее, распахивал окно, и мы вместе выпрыгивали из комнаты прочь.

Пролетев несколько метров вниз, чтобы захватило дух, мы резко взмывали вверх и неслись все ближе к небу. В один прекрасный момент мы останавливались и повисали над городом. Я держал девушку на двух руках, как невесту, прямо в ее ночной рубашке, и у маленького меня хватало на это сил.

– Посмотри вниз, ты видишь, сколько огней?

После чего мы усаживались на одну из сталинских высоток или на Останкинскую башню и за милой беседой любовались городом сверху.

Такие мечты рождались у меня в возрасте детского сада. Жил я ими постоянно: в тихий час, перед сном ночью и в любое свободное время. В остальном я был обычным ребенком: играл в игрушки, радовался мелочам, любил папу и гулял во дворе, во время возведения песчаных замков в песочнице, строя свои воздушные.

Глава 2

Школа… Волшебное место, в котором происходят главные переломы в сознании и становление личности. Пожалуй, именно школьные годы определяют то, кем мы станем, по крайней мере, образуют толстый стержень характера внутри, вокруг которого обрастает и шлифуется окончательный человек.

Отец привел меня в так называемую «сильную» школу, потому что с малых лет я отлично читал и выражал свои мысли; последнее являлось причиной и следствием моей очень хорошо развитой фантазии. Лицей был красивым и хорошо оборудованным – после того, как папа ушел из научной деятельности и перешел работать на телевидение, мы перестали быть бедными, и он не жалел денег на то, чтобы из меня вышел хороший человек.

Перед входом в здание папа сел на корточки и взял меня за руки.

– Тебе предстоит сделать первый в своей жизни важный выбор. В лицее есть два класса усиленной подготовки: в одном учитель строгий, требовательный, но обучает намного быстрее и качественнее, а в другом добрая, спокойная женщина, которая меньше требует, больше прощает, но тоже весьма умна. Куда ты хочешь?

Я раздумывал недолго. Мужское воспитание меня не пугало – я итак рос с одним отцом, к тому же я вспомнил свою лень и нежелание что-либо делать без мотивации со стороны. Плюс ко всему, я любил быстрое обучение.

– К строгому мужчине! – Ответил я через несколько секунд после заданного вопроса.

Отец потрепал меня по голове и сказал:

– Я горжусь тобой, сын.

Так я сделал один из самых значимых выборов в моей жизни, сформировавших меня, потому что основные понятия о дружбе, чести и достоинстве я получил именно в первые три года обучения в младшей школе.

Мы прозвали учителя «Суровый» с первого дня учебы. Это имело сходство с его фамилией и отражало сущность данной личности. Он ходил с красивой, резной тростью, хотя и не сильно-то хромал, зато она отлично помогала ему стучать по полу, когда он злился или что-то доказывал.

Когда после торжественной церемонии мы расселись в классе, Суровый быстрым шагом зашел в кабинет и закрыл дверь.

– Тишина! – пробасил он грубым голосом, и в ту же секунду закончились не только разговоры, но и шорохи. – Мы проведем вместе три года, поэтому с первых дней учите мои правила: я поощряю умных и одаренных, помогаю тем, кто слабее, пока вижу, что они хотят чего-то добиться, – он сделал паузу, чтобы удостовериться, что все внимательно слушают его неожиданную речь, – но если я не вижу этого желания, для вас начинается Ад! – с последним словом он стукнул тростью по полу и начал перемещаться по кабинету. – Я не выношу жалобы и ябедничество. В мое время таких людей называли стукачами и очень-очень не любили. Это основные моменты. Остальное вы поймете со временем.

Так началась моя школьная жизнь… Пока одноклассники гуляли во дворе целыми днями, я сидел дома и учился. По-хорошему, мне можно было этого не делать – для отца не имело значения, какие успехи достигались мною в школе: сдал – молодец, не сдал – ничего, все исправимо. Как говорил Билл Гейтс: «Школа никогда не научит тому, что жизнь не дает второй шанс». Однако у меня была прямо-таки неудержимая тяга к знаниям. К тому же, я чувствовал ответственность за свой выбор сильного класса, и мне хотелось идти до конца. Вдобавок ко всему я боялся Сурового и его недовольства.