«Вопросы, разговоры, споры…»
Вопросы, разговоры, споры,Табачный, кольцевидный дым,И сквозь него мои просторыС туманом нежно золотым.
И я дивлюсь на вешний полог,На молодой цветущий сад,И созерцаю пчел веселых,И отвечаю невпопад.
Но вот случается порою,Что я нахмурюсь за столом,Дурную мысль в себе сокроюИ затаюсь в молчанье злом,
И вдруг, подняв глаза, увижу,Как, угрожающе жужжа,Закружится все ближе, ближеЛугов нагорных госпожа.
И тот, к кому всего я болеВзлелеял в сердце нелюбовь,Весь передернется от болиИ быстро схватится за бровь.
И, нежное утратив жало,Забьется жалобно пчела.Еще немного пожужжалаИ, отжужжавши, замерла.
И, чай поспешно допивая,Я незаметно для другихЕе салфеткой прикрываю,И обрывается мой стих.
«B звенящей раковине тела…»
B звенящей раковине телаНа незнакомом берегуЯ в песне нежной и несмелойТвой вещий шепот берегу.
В своих слезах, таких горючих,Твою я возвращаю соль,В своих рыдающих созвучьяхТвою я воскрешаю боль.
В руках твоих ропщу и плачу,Не в силах скорби побороть.Так тянется мой дух незрячийК твоим пучинам, о, Господь!
«Есть у Тебя столько весен…»
Есть у Тебя столько весен.Дашь ли Ты мне одну?Лик Твой благий так ясен!Тёмно лицо мое…
Выпью ли я все небо?Сам ли я в нем утону?О, Всемогущий, слабоРобкое сердце мое!
Из Твоего океанаТолько одну волнуВыплесни, пеной соленойВымой чело мое!..
«Глаза еще закрыты…»
Глаза еще закрыты,И сон не отлетел,И дух полузабытый,Как древо, шелестел.
Был внятен гром полетаИ скрип эдемских врат,И все шептал мне кто-тоПро боль моих утрат.
О, звук невыразимый,Призывный, вещий звук!О, если бы могли мыОткликнуться, мой друг,
О, если бы из рая,Под скрип эдемских вратПечально догорая,Коснулся нас закат!
«О, мир, о, тайнопись святая…»
О, мир, о, тайнопись святая,Творцом дарованная нам,Чтобы давали мы, пылая.Как свечи, контур письменам.
Так пусть же разгорится пламя,И станут явственны слова,И письмена проступят самиНа манускрипте Божества.
Друзьям
О, друзья, вы опять со мною!В серебро небеса одеты.Весь обласкан я тьмой ночною.Скорбь истаяла без следа.
После злого дневного светаВновь тебя я на небе встречу,Вновь проснусь я, тобой согретый,Вековечной любви звезда!
Я от страсти земной излеченО, друзья, вы опять со мною!Вы как звезды, вселенной свечи,В час полночный со мной всегда.
«Любовь и осиянность свыше…»
Любовь и осиянность свыше,И с небом золотая связь,И все мы любим, все мы дышим,Святому голубю дивясь!
Луч солнца, долу отклоненныйПривольно реющим крылом,Лик человека, осененныйСей благодатью и теплом.
О, как усладна синеваЗа белизной разверстых крылий,Что в горнем лете воспарили,Едва приметные, едваПриметные, едва, едва…
Осенние строфы
Нет, не до тленного мне лета,Не до скорбей моей весны,Когда деревья, как скелеты,Как мысли классиков, ясны!
Пускай зима ведет к Голгофе,А летом торжествует плоть,В бесстрастных схемах философийГлаголет осенью Господь.
И, слушая Его, давно ли,Давно ли в поле я сижу,На золотое богомольеДавно ль в безволье я гляжу!
Но терпким напоен экстазом,В голубоглазой полумглеВстречает вдруг затихший разумХриста, склоненного к земле.
«Все мимолетно! Ястребом во тьму…»
Все мимолетно! Ястребом во тьмуВперился острый окрик паровоза.Я от стекла щеки не отниму.В ночи я скрою горестные слезы.
О, ночь моя, о, тьма, немая пасть,Вглотни меня в нутро свое китово,Дай в пустырях раскатистых пропасть —Помянет кто Иону несвятого!
Но уж грохочет. За верстой верста.Роятся искры. Мимо, мимо, мимо…Все мимолетно! Только пустотаПрочна, как ночь, как смерть, неистребима.
«Да, велика и непреоборима…»
Да, велика и непреоборимаТвоя тоска, когда проходишь тыПо улицам возлюбленного Рима,По городу великой немоты,
И вновь скорбишь по тем садам Саллюста,Где ты свои досуги проводил,Весь уходя в священное искусство,В глухие волхвования Сивилл.
Но не вотще ль под этой маской новойРыдаешь ты над городом своим?Не воскресить мятежного былого:Тот кесарь мертв, и умер грозный Рим.
«Что будет с миром! Что за жуть в лазури!..»
Что будет с миром! Что за жуть в лазури!Смертельный гнев в улыбке солнца скрыт.Так Борджиа, глаза свои сощурив,На жертву оробевшую глядит.
Так не спеша, рукою вероломнойВливая в чашу флорентийский яд,Он на синьору устремляет томный,Почти влюбленный, благосклонный взгляд.
Зачем же солнце так заулыбалосьСквозь поредевших кленов бахрому?Как этот гнев сиятельный пойму?..Что будет с миром! Где любовь и жалость!
Из Ницше
Стремят полетВороны к городу, крича.Метель идет.Блажен имеющий очаг.
Зачем же вспятьВзираешь ты в тоске немой?Зачем блуждать,Глупец, задумал ты зимой?
Пустыня мир,Безлюдная пустыня вод,И тот, кто сир,Кто стынет, тот в пути не ждет.
И ты к своимСкитаньям злым приговорен,Взгляни на дым:Холодной выси ищет он.
Метели песньПрокаркай, ворон, мне с высот!Заройся весь,Глупец злосчастный, в снег и лед!
Стремят полетВороны к городу, крича.Метель идет.Беда утратившим очаг…
«…А когда рассвет разгладил хляби…»
…А когда рассвет разгладил хлябиУтюгом до боли раскаленным,Свежий бриз взъерошил море рябью,И пропал Кронштадт за небосклоном.
И, забыв о выглаженных волнах,Улыбнулись хмурые чухонцы,И за дальним лесом, как подсолнух,Расцвело торжественное солнце.
Вот когда я вспомнил о матросе,Что лежит под соснами простертый,Вот когда, весло угрюмо бросив,Велел за мной шагнул и недруг мертвый.
И с тех пор за мною всюду ездитНеотвязный спутник молчаливыйИ грозит мне ужасом возмездий,Как в ту ночь у бурного залива.
«Рыдай, душа! То было лучшим годом…»
Рыдай, душа! То было лучшим годомВесны твоей, когда тебе был поданНапиток жизни, ты же от негоНе отпила, и смолкло Божество.
Заря ушла, и небеса погасли.Кто там стучит? Не твой последний час ли,Последний час, подаренный тебе!..Не смерть ли там шагает по тропе!..
Но, посмотри, к прошедшему взывая,Я грудь свою, как клетку, раскрываю,И резвой стаей белых голубейНесутся думы к родине своей.
«Кто спустил эту злую свору?..»