Читать интересную книгу О чем шепчутся травы - Михаил Былых

Из деревни уехал сразу после школы, до достижения совершеннолетия, не один я – весь выпускной класс.

Манили обратные дали,Колхозный толкал недород.О, как же мы дружно сигалиЗа паспортной крепи заплот!

И мы города без оглядкиЛоктями раздвинули вширь.Вдогон, наступая на пятки,Стелился Отчизны пустырь.

Первое стихотворение написал в одиннадцать лет. Писал и в юности, но жизненные обстоятельства сложились так, что после в течение почти полувека не зарифмовал и пары строк, хотя литературу любил и, как мог, отслеживал новинки поэзии и прозы.

Отойдя от дел служебных, общественных и крупных домашних, в марте или апреле 2003 года на шестьдесят девятом году жизни решил заглянуть в юношеский архивчик. И пережитое ранее, и нынешнее осмысление минувшего века, и днешнее – всё как-то неожиданно выплеснулось словом, легло в размер и зарифмовалось.

Из дальней дали пришли за мною стихи.

Михаил Былых

Белый май

«Из детских открытий Господнего мира…»

Из детских открытий Господнего мира,Из маминых сказок на сон,С берёзки, во поле маячащей сиро,Из бора, таящего звон,С пробитой копытцем журчливой криницы,Из песен и плачей как стон –Слетают ко мне дивнопёрые птицыУтраченных нами времён.

На пень отшумевшего древа присяду,Они – в полукруг на пеньки.Орлу и пичуге по чину и ладуИз сердца дам корма с руки.Они мне споют, что нашли-потеряли,Как пили из вечной реки.И светлыми будут в напевах печали,А думы о прошлом легки.

1941 год

Два суть ручья – Ольховка с Безымянкой –На деревенский выскочили круг,Померялись мелодией с тальянкойИ, обнявшись, умолкли речкой Ук.

Лягушки в той не знали укороту,Хотя исток был до обиды мал –Любой петух, не прибегая к лёту,Через реку подругу настигал.

Ещё вчера по насту пели сани,Сегодня яр открыл нам с высоты,Как Ук, резвясь, переставляет бани,Как он крушит в неистовстве мосты.

И мать меня рукою прижимала,Чтоб не отдать мальца шальной волне.А бабка всё крестилась и шептала:– К войне вода, родимые, к войне.

«Я кустарь-одиночка…»

Я кустарь-одиночка,Без нужды, навсегда.Строчка лепится к строчке,А к годам лишь года.

Я давно бы забросилЭто всё ремесло,Но небесная просиньМне легла под крыло.

Дни и вёрсты листаяИ крича вразнобой,Журавлиная стаяПозвала за собой.

Порыдаем, мол, вместеНа осенний очёс –Туча туч в поднебесьеНеисплаканных слёз.

Я прибился бы, птицы,К вашей жали веков,Но достало синицыМне из Божьих силков.

«Мы все из российской глубинки…»

Мы все из российской глубинки —Кто волей могучей страны,Кто зовом обманной тропинки,Кто эхом Великой войны.

Манили обратные дали,Колхозный толкал недород.О, как же мы дружно сигалиЗа паспортной крепи заплот!

И мы города без оглядкиЛоктями раздвинули вширь.Вдогон, наступая на пятки,Стелился отчизны пустырь.

Тот век, обдувая пылинки,Храню в очарованном сне,И кто-то со старой пластинкиПоёт о счастливой стране.

России

Из голубой озёрной колыбелиТы разлилась на полматерикаВ заброшенные дали-параллели,Оставленные Богом на пока.

Пусть тяжелы нетучные суслоныИ проголосна песенная жаль —Чисты церквушек утренние звоны,Светла твоя равнинная печаль.

Но грозен бой нежданного набата,Страшны пожарищ горькие дымы,И ворог шёл с мечом, и брат на брата,И все тебя зорили до сумы.

Всего лишь искру жизни в чаще ржавойВ непроходимых дебрях затая,Ты поднималась заново державой,Казалось бы, из тьмы небытия.

Рубились грады, и роились веси,И в радостном сиянье куполовМир воскресал, по-прежнему чудесен,Коль Бог дарил и труд, и хлеб, и кров.

Рождала ты подвижников великихИ мудрых и заботливых царей,А в немощи – правителей безликих,И в помраченье тяжком – лопарей.

Звалась Святой, но в святость узки двери,Широк проход к лукавому с вершой.Ты, соблазнясь, не устояла в ВереИ оказалась с вынутой душой.

Отвергнув прочь в гордыне Божью милость,Увязла в словоблудии и лжи.Себе самой другою ты присниласьИ кровью истекла за миражи.

Ни ратный подвиг во спасенье мира,Ни подвигов космических парадНе оправдают выбора кумировИ тьмы утрат, увы, не возместят.

Обрушив вновь державные основы,На тот же Запад мчишься, как с горы,Где для тебя давным-давно готовыДуховной инквизиции костры.

Я не корю – ты мати мне родная.Но коль разъята в клочья связь времён,Ты, выжившая, будешь уж иная,Нам о себе оставив только сон:

Младёшенька, в кокошнике старинном,С небесным взором и зарёй ланит,Взметнёшь меня к груди, и по равнинамСедой ковыль веков прошелестит.

Безъязыкий

В проломы стен ушли из церкви ликиИ затерялись в буйстве бузины,А колокол всё виснул, безъязыкий,Клонясь на все четыре стороны.

Быть может, в ком он отзывался болью,Но не во мне. Ослушник и пострел,Таясь людей, я лез на колокольнюУзнать, о чём он синим ветрам пел.

Знобящий страх, дуван, немые гуды –Не разгадал я медную главу.Лишь через годы, беды и остудыУвижу в ней себя как наяву.

Во временах завис я безъязыким:Поруганного прошлого налёт,Отторгнутого нынешнего блики,И непогодь грядущего сечёт.

Дым в горсти

Мы двигались уверенно к восходу,И было нам в ту пору невдогад,Что угодим невдолге на закатИ попадём как кур в ощип и воду.

Не мне искать, кто не разведал бродуИ кто там прав, и кто тут виноват.Я оптимист от маковки до пятИ не готов к печальному исходу.

Трясу мошной, где время взаперти, —Увы, пуста, и мига не найти.И заплутал я заодно с тропою.

А мир торит, но не мои пути.Бегу вослед и жизнь ловлю рукою –Ан только дым, былого дым в горсти.

«Запоздалым волчком, невесомо…»

Запоздалым волчком, невесомоЯ пророс из крестьянской избы,Из великой беды перелома,От пенька отшумевшей судьбы.

И пускай баламутному векуЯ был пасынком – чужд и немил, —Горстку счастья и горестей рекуЯ с Отчизною честно испил,

И до спазмы, хватающей в горле,Уберёг, полюбил, как ни кинь,Журавлиные цепки на взгорьеДеревень, улетающих в синь.

И пустынные эти просёлки,Где ты с Богом один на один,Только стругами дальние колкиПроплывают в безбрежье равнин.

Эти зимы, от века глухие,Белым звоном залитые всклень,Где стыдливо берёзки нагиеУбегают под хвойную сень.

Русь – и радость, и боль, и кручина:Буреломная наша судьба.Для меня ты, как мати для сына,Навсегда молода и люба.

«Ты бежала по вешнему лугу…»

Вере

Ты бежала по вешнему лугуВдоль поющей о счастье реки,И ромашки склонялись упруго,А по платью вились васильки.

Ты бежала из утренней дали,Из моей сокровенной мечты,И под сенью ресниц расцветалиГолубые, как небо, цветы.

Мир в ту пору был радостно юным,А дороги беспечно легки,И цикады по солнечным струнамУпоённо гоняли смычки.

…Покачнётся ли жизни основаИли гибнешь в объятьях тщеты,И бегут укрепить из былогоЛуг ромашковый, речка и ты.

Осень

Время лисицею рыжейЛес обежало и дол,Птичьими цепками крыжитБлекнущий неба подол.

Тлеющий угль по рябине,Ныне чаруя дрозда,Вспыхнет весной на чужбинеЗовом родного гнезда.

Лета остатние струиКружат, свиваясь в кольцо,То, приласкавшись, целуютМне напоследок лицо.

В горькой чреде расставанийТеплится вера сберечьБудущность жданных свиданийИ неожиданных встреч.

Осень, красу доживанья,Мне б не вспугнуть невзначай.– Осень, – шепчу, – до свиданья.Ветер рыдает: – Прощай!

В том краю

Всё-то в том краю неповторимо –Солнца шар оранжев поутру,Росы трав горят неопалимо,Ветер дремлет даже на юру.

Притулясь к решетчатому тыну,Там лопочет старая ветла.С нею сросся я до сердцевины,Как и жизнь, корявого ствола.

Птахи льют с вершины капли-звоны,Синь полощет кружево ветвей.Там, в проёме двери отворённой,Мамин лик в косынке до бровей.

Я беспечно бросил всё, и нынеДом почил, подворье заросло,Только ворон хохлится на тыне,А ветлу обрушило дупло.

Мне б сквозь годы в этот край пробиться,Чтоб вернуть, чего не уберёг, —Не берут под небо в стаю птицы,А наземных в детство нет дорог.

«Мой прадед, современник Льва Толстого…»