Читать интересную книгу Умри ради меня - Эми Плам

— Ага, скажи это тем толпам парней, которые собрались под дверью, — с гримасой ответила я, отодвигаясь от Джорджии.

— Ну, знаешь ли, вряд ли ты найдешь себе приятеля, если будешь все время проводить в одиночестве. И если ты не перестанешь торчать в музеях и кинотеатрах, ты скоро станешь выглядеть, как те особы девятнадцатого века из твоих романов, те, что вечно умирают от чахотки, или водянки, или от чего-нибудь в этом роде. — Сестра повернулась ко мне: — Послушай… Я не буду к тебе приставать и звать с собой, если ты сделаешь мне одно одолжение и выполнишь одно мое желание.

— Считай, что перед тобой фея-крестная, — ответила я, пытаясь улыбнуться.

— Возьми свои дурацкие книжки и выйди с ними на улицу, и устройся в каком-нибудь кафе. На солнышке. Или в лунном свете, мне все равно. Просто выйди из дома и вдохни немножко отличного грязного, пропитанного выхлопами городского воздуха в свои легкие девятнадцатого века! Окружи себя людьми, умоляю!

— Но я вижу людей, — начала было я, но сестра меня перебила:

— Каких? Леонардо да Винчи и Квентин Тарантино не в счет!

Я замолчала.

Джорджия встала и надела на плечо ремешок своей крошечной шикарной сумочки.

— Это ведь не ты умерла, — сказала она. — Умерли мама с папой. И им бы хотелось, чтобы ты продолжала жить!

2

— Куда ты идешь? — спросила Мами, выглядывая из кухни в тот момент, когда я взялась за ручку входной двери.

— Джорджия утверждает, что мои легкие нуждаются в выхлопных газах Парижа, — ответила я, вешая сумку на плечо.

— Она права, — согласилась бабушка, выходя в прихожую.

Ее лоб с трудом доставал до моего подбородка, но безупречная осанка и каблуки высотой в три дюйма делали ее намного выше. Хотя Мами не хватало лишь пары лет до семидесяти, она выглядела прекрасно, по меньшей мере на десяток лет моложе своего возраста.

Когда-то, учась в институте искусств, она познакомилась с моим дедушкой, преуспевающим торговцем антиквариатом, который обращался с ней так, словно она была одной из его бесценных древних статуэток. И теперь Мами проводила дни за реставрацией старых живописных полотен в своей студии со стеклянной крышей на верхнем этаже.

— Allez, file! — сказала она, стоя передо мной во всем своем компактном величии. — Вперед! Этот город способен немножко взбодрить малышку Катю.

Я поцеловала бабушку в мягкую, пахнувшую розами щеку и, схватив со столика у двери свои ключи, вышла через тяжелую деревянную дверь и спустилась по спиральной мраморной лестнице на улицу.

Париж делится на несколько городских округов, или районов, и у каждого из них есть свой номер. Наш, семнадцатый, — это старый, богатый округ. Если вам хочется жить в самом модном округе Парижа, в семнадцатый даже не суйтесь. Но поскольку мои бабушка с дедушкой живут совсем рядом с бульваром Сен-Жермен, битком набитым разными кафе и магазинами, и в пятнадцати минутах ходьбы от берега Сены, я не жалуюсь.

Я вышла за дверь, на яркий солнечный свет, и прошла мимо парка, лежавшего перед домом бабушки и дедушки. В этом парке было множество старых деревьев и зеленых деревянных скамеек, создававших впечатление, что Париж — это некий маленький провинциальный городок, а не столица Франции.

Шагая по улице дю Бак, я миновала несколько чересчур дорогих магазинов одежды, предметов интерьера и антиквариата. Я даже не приостановилась, проходя мимо кафе Папи: того самого, куда он водил нас с самого детства, где мы посиживали со стаканами воды с мятой, пока Папи болтал со всем, что движется. Сейчас мне меньше всего хотелось сидеть рядом с компанией его друзей или даже поодаль от них, на другой стороне террасы. Я должна была найти собственное кафе.

Я пыталась выбрать между двумя другими местными заведениями. Первое располагалось на углу, и внутри него было темно, а перед ним стоял ряд столиков прямо на тротуаре. Наверное, там было немного тише, чем в другом кафе. Но когда я вошла в него, я увидела длинный ряд стариков, сидевших на высоких табуретах у бара, и перед каждым стоял стаканчик красного вина. Головы медленно повернулись, чтобы изучить вновь пришедшего, и, когда пожилые джентльмены увидели меня, они были так потрясены, словно я заявилась сюда в костюме курицы. «Могли бы сразу повесить на дверях табличку — „Только для стариков“,» — подумала я, снова выходя на улицу и торопливо направляясь к другому местечку — шумному кафе в нескольких кварталах дальше по той же улице.

Благодаря стеклянному фасаду изнутри кафе «Сан-Люк», залитое солнцем, казалось огромным, а на его солнечной террасе стояло не меньше двадцати пяти столиков, обычно занятых. Когда я направилась к свободному столику в дальнем углу, я поняла, что это мое кафе. Я уже чувствовала себя так, словно бывала здесь постоянно. Я сунула сумку с книгами под стол и села спиной к зданию, так, чтобы видеть и всю террасу, и улицу с тротуаром рядом с ней.

Устроившись, я окликнула официанта и сообщила, что мне хочется лимонада, после чего достала экземпляр «Эпохи невинности» Эдит Уортон; книгу я выбрала из списка «летнего чтения» той школы, в которую должна была пойти в сентябре. И, окутанная запахом крепкого кофе, наплывавшего на меня со всех сторон, погрузилась в далекий книжный мир.

— Еще лимонада?

Французский голос добрался до меня сквозь улицы Нью-Йорка девятнадцатого столетия, грубо вернув в парижское кафе. Мой официант стоял рядом, напряженно держа над плечом круглый поднос и выглядя точь-в-точь как страдающий запором кузнечик.

— О, ну да, конечно… Ох… Вообще-то лучше я возьму чай, — сказала я, осознавая, что появление официанта означает то, что я просидела здесь уже около часа.

Есть во французских кафе такое неписаное правило: человек может просидеть за столиком хоть весь день, если захочет, но при условии, что будет что-нибудь заказывать один раз в час. Это нечто вроде платы за место.

Я без особого интереса огляделась по сторонам, прежде чем вернуться к книге, но, почувствовав, что кто-то пристально смотрит на меня с другого конца террасы, снова подняла голову. И когда наши глаза встретились, мир вокруг замер.

У меня возникло невероятно странное ощущение, что я знаю этого парня. Со мной и прежде такое случалось, когда мне вдруг казалось, что вот с этим незнакомцем я провела вместе часы, недели, даже годы. Но это всегда было односторонним чувством, как я давно уже убедилась: тот человек меня даже не замечал.

Но на этот раз все было иначе. Я могла бы поклясться, что он почувствовал то же самое.

По внимательному взгляду юноши я видела, что он уже довольно давно рассматривает меня. Он был потрясающе хорош собой, с чуть длинноватыми черными волосами, падавшими на широкий лоб, с оливковой кожей… Цвет его кожи заставил меня предположить, что он либо проводит много времени на воздухе, либо приехал из областей более южных и солнечных, чем Париж. А глаза, смотревшие в мои, были синими, как море, и окружены густыми черными ресницами. Сердце подпрыгнуло у меня в груди, а из моих легких как будто кто-то вдруг вышиб весь воздух до последней капли. И я, вопреки собственной воле, не смогла отвести взгляда.

Прошло несколько секунд, а потом юноша повернулся к двум своим приятелям, громко смеявшимся над чем-то. Все трое были молоды и красивы, и от них исходило невероятное обаяние, что подтверждалось взглядами абсолютно всех женщин, находившихся в кафе и попавших под их чары. Но если юноши и замечали это, то не обращали внимания.

Рядом с первым, синеглазым, сидел еще один невероятно красивый парень, очень крепкого сложения, с коротко стриженными волосами и темной, шоколадной кожей. Пока я наблюдала за ним, он обернулся и сверкнул улыбкой, как бы давая знать, что он понимает, почему я не в силах отвести глаза. Выведенная из некоего извращенного транса, я тут же уставилась в книгу, но лишь на несколько секунд; когда же я снова подняла голову, парень уже смотрел в другую сторону.

Рядом с ним, спиной ко мне, устроился третий из их компании, худощавый молодой человек со слегка загоревшей кожей и вьющимися каштановыми волосами; он оживленно рассказывал что-то двум друзьям, и те время от времени взрывались смехом.

Я всмотрелась в того, кто первым привлек мое внимание. Хотя он явно был немного старше меня, я решила, что двадцати ему еще нет. Он откинулся на спинку стула в чисто французской расслабленной манере. Но некий оттенок холода и жесткости в выражении его лица говорил о том, что эта его небрежная поза — всего лишь видимость. Однако это не значило, что он выглядел грубым. Скорее он казался… опасным.

И хотя он заинтересовал меня, я сознательно выбросила из мыслей лицо черноволосого юноши, рассудив, что безупречная внешность в сложении с опасностью, скорее всего, означает дурные вести. Я взялась за книгу и снова сосредоточилась на куда более благонадежных чарах Ньюланда Арчера. Но не удержалась и еще раз посмотрела в сторону троих юношей, когда официант вернулся с моим чаем. И, раздраженная, уже не могла снова войти в ритм повествования.