Легко ли ему об этом говорить?
Нет, не легко, для меня это совсем не легко.
Почему же тогда он все-таки об этом говорит?
Он говорит потому, что вы его вынуждаете. Но тут ему прислали несколько книг о процессе Эйхмана, где он был свидетелем, а он их даже не открыл.
Остался ли он живым человеком или…
Когда он был там, он жил как мертвец, ведь он и подумать не мог, что спасется, – и все-таки он выжил.
Почему он все время улыбается?
А вы хотите, чтобы он плакал? Человек то грустит, то улыбается. Когда живешь, лучше улыбаться…
Ханна Цайдль, дочь Мотке Цайдля (Израиль), узника Вильнюсского гетто
Почему она так интересуется теми событиями?
Это очень долгая история. Помню, когда я была совсем маленькой, я очень редко общалась с отцом. Во-первых, он много работал, и я почти совсем его не видела; и потом, он был молчаливым человеком и не вступал со мной в разговоры.
А потом, когда я выросла, когда нашла в себе силы заговорить с ним, я стала спрашивать, спрашивала еще и еще, пока мне не удалось по крупицам выудить у него правду, которую он так долго не мог мне сказать.
Он обрывал фразы на полуслове, мне приходилось буквально клещами вытаскивать из него подробности, и только когда к нам при ехал месье Ланцман, я наконец услышала от отца связный рассказ.
Мотке Цайдль и Ицхак Дугин, бывшие узники Вильнюсского гетто
Здешний пейзаж очень напоминает Понары: лес, ямы. Легко спутать с местом, где немцы сжигали трупы. Единственная разница в том, что в Понарах не было камней.
Но в Литве ведь леса гораздо более густые, чем в Израиле, не так ли?
Да, конечно.
Деревья похожи, но в Понарах они выше и стволы толще.
Ян Пивоньский (Собибор)
Охотятся ли сегодня в лесах близ Собибора?
Да, здесь все время охотятся, здесь много разных животных.
А в те времена в лесу охотились?
Нет, в те времена здесь охотились только на людей.
Несколько раз заключенные пытались бежать. Но жертвы плохо знали местность. Время от времени со стороны минных полей слышались взрывы: иногда там находили косулю, а иногда – какого-нибудь несчастного еврея, который пытался бежать из лагеря.
Наши леса всегда притягивали к себе своим безмолвием, красотой. Но должен вам сказать, что здесь не всегда царило безмолвие. Было время, когда тут, на этом самом месте, звучали крики, выстрелы, собачий лай: именно этот период врезался в память людей, которые тогда здесь жили. После восстания немцы решили ликвидировать лагерь, и в начале зимы 1943 года они засадили все вокруг трехлетними и четырехлетними саженцами елей, чтобы уничтожить все следы своей деятельности.
Вон теми высящимися стеной деревьями?
Да.
Их посадили на месте братских могил?
Да. Когда он впервые приехал сюда в 1944-м, он и представить не мог, что здесь произошло. Никто не догадывался, что эти деревья скрывают тайну лагеря смерти.
Мордехай Подхлебник
Что он почувствовал, когда в первый раз выгружал трупы из машин, когда он в первый раз открыл дверцу газенвагена?
Что он мог сделать? Он плакал…
На третий день он увидел свою жену и детей. Он опустил тело жены в могилу и попросил, чтобы его убили. Немцы сказали ему, что у него еще есть силы для работы и поэтому они его пока убивать не станут.
Тогда было очень холодно?
Дело было зимой, в начале января 1942-го.
В тот период тела еще не начали сжигать? Их просто закапывали в землю?
Да, их бросали в ямы, рядами, и каждый новый ряд присыпали землей; жечь еще не жгли.
Трупы лежали в четыре, а то и в пять рядов, один над другим. Ямы рыли в форме воронок. Они сбрасывали тела в ямы, им приходилось укладывать их валетом, как будто это сельди в бочке.
Мотке Цайдль и Ицхак Дугин
Значит, им пришлось выкопать и сжечь тела всех вильнюсских евреев?
Да.
В начале января 1944 года тела стали вытаскивать из земли. Когда раскопали последнюю яму, я узнал всю свою семью.
Кого из членов своей семьи он узнал?
Маму и сестер. Трех своих сестер с детьми. Они все лежали в этой яме.
Как ему удалось их узнать?
Тела пролежали в земле всего четыре месяца, к тому же стояла зима, поэтому они довольно хорошо сохранились. Я их узнал сначала по лицам, а потом по одежде.
Они были убиты сравнительно недавно?
Да.
И это была свежая могила?
Да.
Значит, нацисты действовали по четко разработанному плану? Они специально начали с самых старых захоронений?
Да.
Последние ямы были самыми свежими, а они начали с самых старых – с тех, которые относились еще к первому гетто.
В первой могиле лежало двадцать четыре тысячи тел.
Чем глубже мы копали, тем больше видели расплющенных, плоских тел – прямо какое-то месиво. Когда мы пытались их вытащить, они рассыпались в прах. Невозможно было поднять их наверх.
Заставив нас вскрыть могилы, немцы запретили пользоваться инструментами, они сказали: «Привыкайте работать руками!»
Руками…
Да.
Сначала, когда могилы только вскрыли, никто из нас не мог сдержаться: все, кто там был, разразились рыданиями.
Но подбежали немцы: они избили нас до полусмерти, они заставили нас два дня работать как проклятых, без инструментов, без всего, они то и дело осыпали нас ударами.
Все разразились рыданиями…
Немцы прибавили, что запрещают произносить слово «смерть» и слово «жертва», потому что это не тела, а просто деревянные чурбаны, ничего не значащие вещи, дерьмо, мусор.
Стоило кому-нибудь сказать «смерть» или «жертва», как его избивали. Немцы внушали нам, что мы должны называть трупы
Figuren,
то есть… «марионетками», «манекенами», или Schmattes, то есть «ветошью».
Сказали ли им, когда они начинали работу, сколько всего Figuren находится в ямах?
Шеф Вильнюсского гестапо сообщил нам: «Здесь лежит девяносто тысяч человек; сделайте все, чтобы от них не осталось и следа».
Рихард Глацар (Швейцария), бывший узник Треблинки
Это случилось в конце ноября 1942 года.
Когда после работы нас гнали в бараки, со стороны «лагеря смерти» – так называлась одна из частей нашего лагеря – в небо вдруг взметнулось пламя. Очень высоко. В одно мгновение все вокруг засияло, весь наш лагерь будто вспыхнул. Дело шло к вечеру, мы зашли в барак, поели, но не переставали следить через окно за этой фантастической картиной – заревом, окрашенным во все возможные оттенки цвета: красного, желтого, зеленого, фиолетового.
И тут один из нас встал…
Мы знали, что это оперный певец из Варшавы. Его звали Сальве. На фоне полыхающего за окном пламени он начал монотонно распевать неизвестную мне молитву:
Господь, Господь,
За что Ты нас покинул?
Когда-то нас сжигали в огне, Но мы никогда не отвергали Твоего священного закона.
Он пел на идише. Сзади пылали костры, в которых тогда, в ноябре 1942 года, в Треблинке стали сжигать трупы. В ту ночь это произошло в первый раз: мы поняли, что теперь тела умерших будут не предавать земле, а сжигать.
Мотке Цайдль и Ицхак Дугин
Когда все бывало готово, трупы обливали горючим и поджигали. Немцы ждали сильного ветра, так что пламя обычно не гасло дней семь-восемь.
Симон Шребник
Немного дальше, вон там, находился бетонный цоколь, и, если какие-то кости не сгорали, например большие кости ног, мы…
У нас был ящик, мы брались за ручки и несли его к цоколю, где другие должны были размалывать кости в порошок. В очень мелкий порошок. Его складывали в мешки, и, когда их набиралось много, мы шли к реке Нер; там внизу был мост, и мы опрокидывали мешки в Нер; прах падал в воду, его уносило течением.
Маленький белый домНе выходит у меня из памяти.Каждую ночьЯ вижу его во сне.
Пола Бирен (Цинциннати, США), бывшая узница Освенцима
Возвращались ли вы когда-нибудь в Польшу?
Нет. Я хотела, и не раз.
Но что я там найду?
Как совладать с чувствами?
Мои дед и бабушка похоронены в Лодзи.
От одного знакомого, который ездил в Лодзь, я узнала, что власти хотят перекопать кладбище, срыть его.
Как я могу после этого туда вернуться?
Когда погибли ваши дед и бабка?
Мои дед и бабка?
В гетто они долго не протянули. Оба были немолоды, через год умер он, а еще через год – она. В гетто, да.
* * *
Пани Петыра (Освенцим /Аушвиц/)