В оконный переплет что-то с силой ударилось. Но за окном никого не оказалось. Скосив глаза, Кеша приплюснул нос к стеклу, стал смотреть вниз — в метре от окна на земле лежал голубь, едва заметно вздрагивая распростертыми в пыли крыльями.
Изумившись невиданному случаю, Кеша некоторое время оторопело смотрел на птицу, потом поплевал через плечо «от сглазу», пошел работать. Примета была нехорошей. Хотя, если честно, лишнюю смерть в «домик из кафеля» принести было трудно. В больнице умирали часто, по разному поводу. Больше всего от сердца, особенно мужики. Хватало и порезанных, отравленных, опившихся. По старости редко, таких хитроумный Шнейдер отправлял незадолго до смерти домой, с «улучшением», чтобы не портили больничную статистику.
Из истории болезни рыжей Кеша вычитал только заключение о смерти — «Сердечно-сосудистая недостаточность… отек легких…»
Задумавшись, машинально достал сигареты, вытряхнул из пачки одну, сунул в рот не прикуривая, покосился…
Рыжая лежала прямо на полу, даже без клеенки. Он не ошибся, когда все вчерашнее утро пытался представить себе ее лицо. Рыжая была красива. Не до конца прикрытые веки словно хранили в узкой полоске глазного белка некую тайну. Разбегающиеся к вискам брови, пухловатые губы, прямой нос. Все ее белое, словно отлитое из алебастра, тело находилось в явном противоречии с понятием смерти, оно как бы застыло на миг, чтобы продолжить начатое движение.
Кеша угрюмо вздохнул, оглядывая не успевшую оплыть крепкую, молодую грудь, округлость живота, линии плеч.
Неожиданно вспомнил девицу с заспанной рожей, в майке «Адидас», зло крутнул головой, шибанул со стола какую-то кружку.
— Таких блядей и смерть не хавает! — вслух произнес Кеша.
Кружка с грохотом докатилась до шкафа. Из-под него неожиданно выскочила здоровенная крыса, волоча за собой паскудный лысый и рыжий хвост, пробежала под носилками с умершей старухой, юркнула за стоявшие на полу пустые биксы, в угол.
Кеша тут же вспомнил, что месяц назад там пробивали дыру для водопроводной трубы, взамен старой, прогнившей и подтекающей. Оскалив зубы, крутнулся на одной ноге, поискал глазами, схватил со стола чугунную пепельницу, рванулся к углу. Дохромав, упал на колени, отшвырнул пустые биксы, плечом толкнул каталку, заглядывая в дыру. Торжествующе засмеялся — из дыры торчал мерзкий крысиный хвост, дрожал кончиком.
Как видно, дыра оказалась узковатой, забитой осколками кафеля и остатками кирпича с землей, крыса давно не ходила этим лазом, забыла, потому и застряла.
Он схватил двумя пальцами хвост, сильно потянул. Крыса заверещала. Кеша чувствовал, как она скребет когтями, упирается. Тянул сильно и ровно, постепенно вытаскивая животное из спасительной дыры, изготавливая правую руку с пепельницей для смертельного удара. Одновременно он пытался встать, упирая больную, высохшую ногу в стену, распрямляя здоровую. Положение было крайне неудобным, он запыхался, но держал хвост прочно.
Извлеченная из дыры крыса резко изогнулась — он увидел, как оскалилась мерзкая зубастая пасть, от испуга дернулся, выпрямился, забыв о ноге. Усохшая подпорка тут же надломилась, уехала в сторону. Пытаясь сохранить равновесие, он взмахнул руками, выпустив крысу и пепельницу, извернулся, падая. Прямо перед глазами мелькнул угол металлического стола, крытого толстым стеклом. Угол несся на него. Раздался звон, в голове вспыхнуло, словно зажегся огромный, невероятной силы прожектор, и тут же все погасло.
… ОН ВВИНЧИВАЛСЯ В СВЕРКАЮЩИЙ ЦВЕТНОЙ КОЛОДЕЦ… СТРАННАЯ ЛЕГКОСТЬ ТОМИЛА ДУШУ ЕГО, ПОЧТИ ВОСТОРГ… НА ВОЛНАХ ЭТОЙ ЛЕГКОСТИ НЕССЯ ОН К РАСШИРЯЮЩЕМУСЯ КОНЦУ ЭТОГО КОЛОДЦА, И НЕ БЫЛО НИ РУК, НИ i НОГ, ТОЛЬКО ПРОНЗИТЕЛЬНАЯ ПУСТОТА НАПОЛНЯЛА СУЩЕСТВО ЕГО БЛАЖЕНСТВОМ И СТРАХОМ…
… И ИЗ НЕСТЕРПИМОГО СВЕТА ВЫПЛЫВАЛО ЛИЦО КРАСОТЫ УЖАСАЮЩЕЙ И НЕВЫРАЗИМОЙ ОДНОВРЕМЕННО, МАНЯЩЕЙ, НЕВЕДОМОЙ, МУЧИТЕЛЬНОЙ И ПРИТЯГИВАЮЩЕЙ…
НЕ БЫЛО У НЕГО ГЛАЗ, НО ОН ЯСНО ОЩУЩАЛ, КАК СЛЕЗЫ ТЕКУТ ПО НЕСУЩЕСТВУЮЩИМ ЩЕКАМ… И ТАК ПРОТЯЖНА, ТАК СЛАДКА И ГИБЕЛЬНО-ЖЕЛАННА БЫЛА ЭТА МУКА, ЧТО ОН ВЕСЬ УСТРЕМИЛСЯ ВПЕРЕД, НА СВЕТ, ИЗГИБАЯ НЕЧТО, ЧТО КОГДА-ТО СЛУЖИЛО ЕМУ ТЕЛОМ…
— ИДИ НАЗА-А-АД..! — ТРОНУЛО УЛЫБКОЙ ПРЕКРАСНОЕ ЛИЦО… — ИДИ! ТЫ НЕ ПРИНЯЛ ИСТИНЫ В СЕРДЦЕ СВОЕ..! ТЫ САМ — ИСТИНА-А-А!..
…СТОЗВОННЫМ ЭХОМ МЕТАЛСЯ В СЕРЕДИНЕ СУЩЕГО ЭТОТ ГОЛОС, ПРОНИКАЯ В ТАКИЕ ГЛУБИНЫ ЧУВСТВ И ОЩУЩЕНИЙ, КУДА БОИТСЯ ЗАГЛЯДЫВАТЬ СЛАБЫЙ РАЗУМ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ… МАТЬ ЕГО УМЕРШАЯ ТИХО ПЛЫЛА РЯДОМ, И ОН ПРИПАДАЛ ЗВЕНЯЩЕЙ ПУСТОТОЙ СВОЕГО СУЩЕГО К СУЩЕМУ МАТЕРИНСКОМУ… ОН НЕ ВИДЕЛ ЕЕ ЛИЦА, НО ЯСНО ОЩУЩАЛ СГУСТОК ТЕПЛЫХ И ЛАСКОВЫХ ВОЛН, ЧТО МОГЛИ БЫТЬ ТОЛЬКО ЕГО МАТЕРЬЮ… И ЭТОТ ЖЕ СГУСТОК МЯГКО, НО СИЛЬНО ПОВЕРНУЛ ЕГО ОТ ЗИЯЮЩЕГО ЖЕРЛА, ОТКРЫВШЕГОСЯ ЕГО ВНУТРЕННЕМУ ВЗОРУ КОЛОДЦА, ПОНЕС НАЗАД, В ЧЕРНЫЙ И ПЛОТНЫЙ МРАК…
КАК КРИЧАЛА И БИЛАСЬ ДУША ЕГО, УНОСИМАЯ СНОВА В ГУСТУЮ И ВЯЗКУЮ ПЕЛЕНУ ПРИВЫЧНОГО МИРА И ОЩУЩЕНИЙ, КАК НЕ ХОТЕЛОСЬ ВОЗВРАЩАТЬСЯ…
…А КОГДА УДАРИЛИ МАЛИНОВЫЕ КОЛОКОЛА, ТЯЖКО ПРОСЕЛИ СВИНЦОВЫЕ ОБЛАКА НА УСТАВШИЕ ГЛАЗА ЕГО… КОГДА ДОНЕССЯ ИЗ ДАЛЕКА-ДАЛЕКА НЕВЫНОСИМО НИЗКИЙ ГОЛОС РАСКАТАМИ ГРОМОВЫМИ И СУРОВЫМИ: «СУЩЕЕ В ТЕБЕ… СВЯТ И МИЛОСТИВ БУДЕ!..» — ТОГДА ОЧНУЛСЯ ОН…
Мучительно всхлипнув, потянулся, провел рукой по виску, кровавой коркой запекшейся покрытому, собирая потерянные, как стеклянные осколки, тяжелые и вязкие мысли свои.
Сел на пол, обхватив голову руками, застонал. Свет резанул глаза, и он прищурился, мучительно соображая, что произошло. Тронул рану, прислушался к себе, к тому, что в нем словно бы происходило…
Что-то было НЕ ТАК! Что-то сместилось в этом мире! Не вставая с пола, оглядел привычную обстановку — кафель, биксы, столы, цинк, шкафы с инструментами. Все было на месте, но в то же время…
Кеша облокотился на пол, откинувшись от лужи натекшей крови, прикрыл веки — что-то мешало, некая странность существовала в его голове, неподвластная ему. Сосредоточившись, он сцепил зубы, напряг скулы, замер и… УВИДЕЛ!
… РОВНЫЙ СВЕТЯЩИЙСЯ ТРЕУГОЛЬНИК ПЛЫЛ ПЕРЕД ГЛАЗАМИ. ОН ВИСЕЛ ВНЕ ПРОСТРАНСТВА, ГРАНИ ЕГО МЕДЛЕННО И ПЛАВНО ИЗГИБАЛИСЬ, ПОТОМ ОН СТАЛ СЛОВНО НАПОЛЗАТЬ, РАСШИРЯТЬСЯ… И КЕШИН ВЗОР СИНЕЙ МОЛНИЕЙ ПРОНИК В ЗАПРЕДЕЛЬНУЮ ГЛУБИНУ СТРАННОГО ТРЕУГОЛЬНИКА.
НЕБОЛЬШОЕ ФИОЛЕТОВОЕ ОБЛАКО КЛУБИЛОСЬ ПЕРЕД НИМ, И ЭТО ОБЛАКО СТОНАЛО! ОН ЯСНО СЛЫШАЛ ЭТОТ СТОН, В ЕГО МОЗГУ ПУЛЬСИРОВАЛО И БИЛОСЬ ЧТО-ТО ОЧЕНЬ БЛИЗКОЕ, СРОДНИ ФИОЛЕТОВОМУ СГУСТКУ, НО ЕГО, КЕШИНО, БЫЛО ПРОЧНО ПРИВЯЗАНО К ТЕПЛОМУ, ЧТО НАХОДИЛОСЬ ВНУТРИ ЕГО. А ФИОЛЕТОВОЕ ОБЛАКО-СГУСТОК БЫЛО ОДИНОКО…
Яростная, неистовая жалость охватила все его существо. Он мысленно взмыл над кафелем прозекторской, растворившись в воздухе холодном и плотном, окружил стонущее облако всем теплом своим. Как гончар, стал лепить из облака нечто маленькое и теплое, оживающее под его вселенской жалостью, податливое и родное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});