Читать интересную книгу Несчастная - Иван Тургенев

Фустов только улыбнулся, а я промолчал.

- Не брезгайте старичком, заходите,- продолжал г. Ратч.- А теперь... (Он выхватил толстые серебряные часы из кармана и поднес их к выпученному правому глазу.) Мне, я полагаю,

лучше отправиться. Другой птенец меня ожидает... Этого я черт знает чему учу... мифологии, ей-богу! И далеко же живет, ра-калья! у Красных ворот! Все равно: пешкурой отмахаю, благо братец ваш скиксовал, ан пятиалтынный на извозчика цел, в мошне остался! Ха-ха! Прощения просим, мосьпане, до зоба-чения! А вы, молодой человек, заверните... Что ж такое?.. Дуэ-тец беспременно надо разыграть! - крикнул г. Ратч из передней, со стуком надевая калоши, и в последний раз раздался его металлический смех. V

- Что за странный человек?! - обратился я к Фустову, который успел уже приняться за токарный станок.- Неужели он иностранец? Он так бойко говорит по-русски.

- Иностранец; только он уж лет тридцать как поселился в России. Его чуть ли не в тысяча восемьсот втором году какой-то князь из-за границы вывез... в качестве секретаря... скорее, полагать надо, камердинера. А выражается он по-русски точно бойко.

- Так залихватски, с такими вывертами и закрутасами,- вмешался я.

- Ну да. Только очень уж ненатурально. Они все так, эти обрусевшие немцы.

- Да ведь он чех.

- Не знаю; может быть. С женой он беседует по-немецки.

- А почему он себя ветераном двенадцатого года величает? Служил он, что ли, в ополчении?

- Какое в ополчении! Во время пожара в Москве оставался и имущества всего лишился... Вот вся его служба.

- Да зачем же он оставался в Москве? Фустов не переставал точить.

- Господь его знает! Слышал я, будто он у нас в шпионах состоял; да это, должно быть, пустое. А что за свои убытки он от казны вознаграждение получил, это верно.

- На нем мундирный фрак... Он, стало, служит?

- Служит. В кадетском корпусе преподавателем. Он надворный советник.

- Кто его жена?

- Здешняя немка, дочь колбасника... мясника...

- И ты часто к нему ходишь?

- Хожу.

- Что ж, весело у них?

- Довольно весело.

-- У него есть дети?

- Есть. От немки трое и от первой жены сын и дочь. .- А сколько старшей дочери лет?

- Лет двадцать пять.

Мне показалось, что Фустов ниже пригнулся к станку, и колесо шибче заходило и загудело под мерными толчками его ноги.

- Хороша она собой?

- Как на чей вкус. Лицо замечательное, да и вся она... замечательная особа.

"Ara!" - подумал я. Фустов продолжал свою работу, с особенным рвением и на следующий вопрос мой отвечал одним мычанием.

"Надо будет познакомиться!"- решил я про себя. VI

Несколько дней спустя мы вместе с Фустовым отправились кг. Ратчу на вечер. Жил он в деревянном доме с большим двором и садом, в Кривом переулке возле Пречистенского бульвара. Он вышел к нам в переднюю и, встретив нас свойственным ему трескучим хохотом и гамом, тотчас повел в гостиную, где представил меня дородной даме в камлотовом тесном платье, Элеоноре Карповне, своей супруге. Элеонора Карповна в первой молодости отличалась, вероятно, тем, что французы, неизвестно почему, называют "красотою диавола", то есть свежестью; но когда я с ней познакомился, она невольно напоминала взору добрый кусок говядины,только что выложенный мясником на опрятный мраморный стол. Не без намерения употребил я слово "опрятный":

не только сама хозяйка казалась образцом чистоты, но и все вокруг нее, все в доме так и лоснилось, так и блистало, все было выскребено, выглажено, вымыто мылом; самовар на круглом столе горел, как жар; занавески перед окнами, салфетки так и коробились от крахмала, так же как и платьица и шемизетки тут же сидевших четырех детей г. Ратча, дюжих, откормленных коротышек, чрезвычайно похожих на мать, с топорными крепкими лицами, вихрами на висках и красными обрубками пальцев. У всех четырех были носы несколько приплюснутые, большие, словно припухшие губы и крошечные светло-серые глаза.

- Вот и моя гвардия! - воскликнул г. Ратч, кладя свою тяжелую руку поочередно на головы детей.- Коля. Оля, Сашка да Машка! Этому восемь, этой семь, этому четыре, а этой целых два! Ха-ха-ха! Как изволите видеть мы с женой не зеваем. Эге? Элеонора Карповна?

- Уж вы всегда все такое скажете,- промолвила Элеонора Карповна и отвернулась.

- И писклятам своим все такие русские имена понадавала!- продолжал г. Ратч.- Того и смотри, в греческую веру их окрестит! Ей-богу! Славянка она у меня, черт меня совсем возьми, хоть и германской крови! Элеонора Карповна, вы славянка?

Элеонора Карповиа рассердилась.

- Я надворная советница, вот кто я! И, стало быть, я русская дама, и все, что вы теперь будете говорить...

- То есть как она Россию любит, просто беда!- перебил Иван Демьяныч.Вроде землетрясенья, ха-ха!

- Ну, и что ж такое? - продолжала Элеонора Карповна.- И, конечно, я Россию люблю, потому где же бы я могла получить дворянский титул? И мои дети тоже теперь ведь благородные? Kolia, sitze ruhig mit den Fussen!'

Ратч махнул на нее рукой

- Ну, ты, Сумбека царица, успокойся! А где "благородный" Викторка? Чай, все шляется, куда попало! Уж наскочит он на инспектора! Задаст он ему трепание! Das ist ein Bummler, der Victor!2

- Dem Victor kann ich nicht kommandieren, Иван Демьяныч. Sie wissen wohl!3 - проворчала Элеонора Карповна.

Я посмотрел на Фустова, как бы желая окончательно добиться от него, что заставляло его посещать подобных людей... но в эту минуту вошла в комнату девушка высокого роста в черном платье, та старшая дочь г. Ратча, о которой упоминал Фустов... Я понял причину частых посещений моего приятеля. VII

Помнится, где-то у Шекспира говорится о "белом голубе в стае черных воронов"; подобное впечатление произвела на меня вошедшая девушка: между окружавшим ее миром и ею было слишком мало общего; казалось, она сама втайне недоумевала и дивилась, каким образом она попала сюда. Все члены семейства г. Ратча смотрели самодовольными и добродушными здоровяками; ее красивое, но уже отцветающее лицо носило отпечаток уныния, гордости и болезненности. Те, явные плебеи, держали себя непринужденно, пожалуй грубо, но просто; тоскливая тревога сказывалась во всем ее несомненно аристократическом существе. В самой ее наружности не замечалось склада, свойственного германской породе: она скорее напоминала уроженцев юга. Чрезвычайно густые черные волосы без всякого блеска, впалые, тоже черные и тусклые, но прекрасные глаза, низкий выпуклый лоб, орлиный нос, зеленоватая бледность гладкой кожи, какая-то трагическая черта около тонких губ и в слегка углубленных щеках, что-то резкое и в то же время беспомощное в движениях, изящество без грации... в Италии все это не показалось бы мне необычайным, но в Москве, у Пречистенского бульвара, просто изумило меня! Я встал со стула при входе ее в комнату: она бросила на меня быстрый неровный взгляд и, опустив свои черные ресницы, села близ окна, "как Татьяна" (пушкинский Онегин был тогда у каждого из нас в свежей памяти). Я взглянул на Фустова, но

1 Коля, сиди смирно, не болтан ногами! (нем.)

2 Виктор такой гуляка! (нем..}

8 Виктору я не могу приказывать, вы это хорошо знаете! (нем.)

мой приятель стоял ко мне спиной и принимал чашку чаю из пухлых рук Элеоноры Карповны. Еще заметил я, что вошедшая девушка внесла с собою струю легкого физического холода... "Что за статуя"?- подумалось мне. VIII

- Петр Гаврилыч! - загремел г. Ратч, обращаясь ко мне,- позвольте вас познакомить с моей... с моим... с моим нумером первым, ха-ха-ха! с Сусанной Ивановной!

Я молча поклонился и тотчас же подумал: "Вот, и имя ее тоже не под стать другим", а Сусанна слегка приподнялась, не улыбаясь и не разжимая крепко стиснутых рук.

- А что же дуэтец? - продолжал Иван Демьяныч.- Александр Давыдыч? а! благодетель! Цитра ваша у нас осталась, а фагот я уже из футляра вынул. Насладим ушеса честной компании! (Г-н Ратч любил уснащать свою русскую речь; у него то и дело вырывались выражения, подобные тем, которыми испещрены все ультранародные стихотворения князя Вяземского: "дока для всего" вместо "на все", "здесь нам не обиход", "глядит в угоду, не напоказ", и т. п. Помнится, однажды Иван Демьяныч, увлеченный своею любовью к бойким словам с энергическим окончанием, стал уверять меня, что у него в саду везде известняк, хворостняк и валежняк.) Так как? Идет? - воскликнул Иван Демьяныч, видя, что Фустов не возражает.- Колька, марш в кабинет, тащи сюда пюпитры! Ольга, волоки цитру! Да свечек к пюпитрам соблаговоли, благоверная! (Г-н Ратч вертелся по комнате, как кубарь.) Петр Гаврилыч, вы любите музыку, ась? А коли не любите, беседой займитесь, только, чур, под сурдинкой! Ха-ха-ха! И где этот шут Виктор пропадает? Послушал бы тоже! Вы его, Элеонора Карповна, совсем разбаловали!

Элеонора Карповна вся вспыхнула.

- Aber was kann ich denn', Иван Демьяныч...

- Ну, хорошо, хорошо, не клянчи! Bleibe ruhig, hast ver-standen?2 Александр Давыдыч! милости просим!

Дети немедленно исполнили приказание родителя, пюпитры воздвиглись, началась музыка. Я уже сказал, что Фустов отлично играл на цитре, но на меня этот инструмент постоянно производил впечатление самое тягостное. Мне всегда чудилось и чудится доселе, что в цитре заключена душа дряхлого жида-ростовщика и что она гнусливо ноет и плачется на безжалостного виртуоза, заставляющего ее издавать звуки. Игра г. Ратча также не могла доставить мне удовольствие; к тому ж его внезапно побагровевшее лицо со злобно вращавшимися белыми глазами приняло зловещее выражение: точно он собирался убить кого-то своим фаготом и