Он смотрел на Гвенну.
– Если бы вы проигрывали войну, безнадежно проигрывали, как бы вы поступили? – спросил он.
Она сморгнула. Не поняла, отвечает он на вопрос или начинает новый разговор.
– Стала бы драться упорнее, – помолчав, ответила она.
– У всех есть свой предел, даже у кшештрим, – покачал головой Киль. – Через сотни лет войны они достигли своего предела.
– Тогда стала бы драться умнее. Сменила стратегию. И тактику.
– Стратегию обдумывали лучшие умы, и всякий раз она оборачивалась неудачей.
– Тогда, пожалуй, остается принять бравый вид, допить остатки черного рома и приготовиться к смерти.
Историк слепо уставился в стену.
– Думали и об этом. Думали принять свою гибель. Некоторые даже склонялись к этому решению.
Гвенна силилась уместить эту мысль в мозгу. Она сама участвовала в войнах, войнах за судьбу целой цивилизации. Тогда ставка казалась немыслимо высока, но и та бледнела в сравнении с выживанием целого народа – если кшештрим можно было назвать народом: женщин и мужчин, детей и стариков, всех сущих и еще не рожденных.
– Хреново же у них шли дела, если они готовы были с таким смириться, – заметила Гвенна.
– Некоторые утверждали, что альтернативный путь еще хуже.
– Выживание?
– Полное уничтожение.
– Неббарим.
– Всего континента. Или всего мира, если бы оружие вышло из-под контроля.
Гвенна уставилась на него, вслушиваясь в отдающиеся под черепом слова.
«Уничтожение всего континента…»
Она вновь ощутила оплетающую лодыжки жадную траву южных джунглей, услышала страшные, напоминающие человеческие вопли пестрых птиц, вдохнула гнилостный смрад созданий, которым полагалось бы сгинуть под грузом болезни, а они продолжали двигаться на уродливых конечностях или кривых когтях… Она ощутила вонзившиеся в икру зубы габбья…
– Они так и сделали, – прошептала она. – Вы это сделали. Кшештрим уничтожили Менкидок.
– И неббарим с ним вместе, – кивнул Киль.
Когда-то на Островах кадеты пятого года изучали яды. Учились подмешивать ночницу в бочку красного вина, смазывать клинки ядом зеленочешуйниц, отравлять стены жилья гнилой человечиной. Гвенна ненавидела эти уроки. Работа взрывника жестока, но цели, которые им ставили, всегда были военными: валы, мосты, замки. Отравители же метили в селян и горожан. Что-то мерзкое было в том, чтобы отравить реку, ломая волю местного населения.
От мысли проделать то же с целым континентом она прониклась тошнотой и яростью в равной мере. И ощутила усталость. Сильную, непомерную усталость.
– Получилось?
– Результат вы видели сами.
– С неббарим получилось?
– Они были уничтожены, – кивнул историк. – Еще три тысячелетия кшештрим царили на земном шаре, – пока не явились люди… люди и младшие боги, и не завершили начатое неббарим.
Гвенна покрутила головой.
– Если неббарим не осталось, что за дерьмо творилось на юге, в городе Крысы? Вы сказали, это неббарим.
– Вы росли в деревне, – ответил Киль.
– Я росла на Киринских островах, хотя да, первые годы провела в отцовском доме…
– Вам приходилось бороться с крысами?
– Чуть не каждый год, если зима выдавалась не такой холодной, чтобы выморозить большую часть. По весне мы их неделями морили.
– И вымаривали всех? – поднял бровь Киль.
– Нет, конечно. – Гвенна замолчала, уставившись на него. – Неббарим не крысы…
– Нет. Они были много умнее, много сильнее и много опаснее крыс.
– Вы думаете, кто-то выжил?
– К настоящему времени я в этом уверен.
– Как? – покачала головой Гвенна.
– В любом виде живых существ встречаются особи быстрее и хитрее большинства. И беспощаднее. Такие и выживают. Такие учатся на ошибках. Такие рано или поздно возвращаются – через месяц, через год, через десять тысяч лет… И осаждают вас.
* * *
Долгий подъем продолжался в молчании и боли, мысли прорастали шипами.
Кшештрим были убийцами.
Нет, не так. Мало сказать – убийцами. Они погубили целый континент: каждую букашку, каждое животное, каждое дерево, каждую травинку – лишь бы покончить с врагом. Некоторые, как сказал историк, готовы были и всем миром рискнуть. Историк-кшештрим.
Она хотела спросить, на чьей стороне был он в то далекое тысячелетие, когда его народ спорил, применить ли губительное оружие. Но не успела сложить слова, как почувствовала в глубине носовых пазух, прямо за глазами слабый зуд, запашок – и не камня, и не металла. Она вдохнула поглубже…
– Падаль.
Историк остановился.
– Мои органы чувств уступают вашим.
– Будто там что-то сдохло.
– Будем надеяться, там только мертвые.
– По-моему, вы сказали: габбья в ту дверь не войти.
– Я сказал, что это маловероятно, – поправил он.
– Неутешительно. – Гвенна вытянула второй клинок.
– А вы искали утешения? – вздернул бровь Киль.
Она пропустила насмешку мимо ушей, прикрыла глаза, вслушалась.
– Ничего не слышно. Ни шагов, ни стука сердец. Сюда ведут другие проходы?
– Трубы для затопления лестничного колодца. И еще наверху, гораздо выше…
– Могло в них что-нибудь забраться?
– Если оно способно взобраться на сотни шагов по гладкому камню.
– Габбья! – с отвращением бросила Гвенна.
– Сомнительно. Возможности индуктивных рассуждений ограниченны. Иногда приходится полагаться на глаза.
– То есть вы предлагаете самим посмотреть, кто там наверху: чудовище-людоед или груда мертвечины?
– У вас есть другие предложения?
– От кшештрим я надеялась услышать что-то, кроме «пойдем глянем, попытается ли оно нас убить».
– Надежда всегда представлялась мне непостижимым чувством.
Гвенна угрюмо выругалась и, выставив перед собой клинки, двинулась дальше вверх.
Пока добрались до следующей площадки, запах стал точь-в-точь как на бойне. Густая вонь забивала горло кляпом, душила ее. Гвенна немало возилась с трупами – и на учениях, и после, – но то обычно бывало под открытым небом, на поле боя или на корабельной палубе. В замкнутом пространстве Засидки запаху некуда было деться.
С площадки открывался дверной проем. Заглянув в него, Гвенна покосилась на Киля и шепнула:
– Сердец по-прежнему не слышно. И дыхания.
Киль кивнул.
– Но это не значит, что я рвусь войти первой, – указала клинком на проход Гвенна.
– Вы куда проворнее, – заметил историк.
– Вот и не испытывайте меня. – Она приставила острие меча к его груди.
Киль смерил взглядом полосу стали, кивнул, взял копье на изготовку и шагнул в проем.
Гвенна сосчитала до пяти: довольно времени, чтобы сработала ловушка и выдала себя засада, – и прошла за ним.
Прежде всего ее поразила величина зала. Не меньше ста шагов в поперечнике, можно уместить внутри целую деревушку и еще гонять вокруг лошадей. Потолок сходился над головой изящным куполом, и места под ним хватило бы для испытания небольшой мортиры. Кшештрим вплели в этот купол жилки того странного небьющегося стекла, что пропускало тихий холодный свет голубого льда. Свет этот отражался в полу – совершенно свободном, не считая стоявшего посредине стола или алтаря по грудь высотой. Гладкий черный камень блестел, словно отлакированный.
«Нет, – поняла Гвенна. –