Дроторогора, вся эта опутанная газами возвышенность, состоящая из огненных муравьев и суглинка с вкраплениями вороненых кристаллов, траурно мигающих скорбным золотым светом, опоясывалась гигантскими буквами–пожарами. Их бедственный и мертвящий перевод, а алфавит Хрипохора я худо–бедно знал, заставил меня покрыться испариной.
Но главное было в другом. У входа, незанятого копьями и пиками, ведущего наверх холма, стояли два человека. Мужчина и женщина. Мужчина в красных доспехах, с рдяным клинком и таким же щитом. Под его шлемом, как две падающие звезды, сверкали глаза–алмазы. Женщина – вся в белой броне и плаще, с серповидным посохом и венцом–созвездием на челе. Их лица… Одновременно они казались мне, как прекрасными, так и жуткими. Думаю, это из–за того, что в них не было ничего человеческого. Без всякой концентрации я зарядил Лик Эбенового Ужаса заклинанием Потустороннего Террора – оно уже давно продемонстрировало мне свою эффективность против нежити. Мы спешились, и шаг за шагом, медленно, пошли к стражам. Когда нас от них стало разделять футов пятнадцать, женщина, вскинув руку, воскликнула:
– Живые, остановитесь!
Ее голос, пронзительный и потусторонний, пробрал меня щупальцами холода.
Мы невольно остолбенели.
– Здесь лежит обрубок Зла, – вторил женщине мужчина. – Здесь ему и прибывать до скончания Мира. Уходите.
Его возглас раскатился эхом и сотряс извечно горящие деревья.
– Кто вы, о, хранители? – спросила Лютерия Айс.
– Мы были смертными, – изрекла женщина.
– Мы являлись людьми, – дополнил мужчина.
– Ки Аная – я.
– Гвин Гокатюр – я.
– Жрица и Дочь Всеотца – я.
– Генерал армии Карака и Сын Всеотца – я.
– Мы, пали в борьбе с Дроторогором, – в унисон сказали Ки Аная и Гвин Гокатюр. – По желанию Ураха, мы вернулись сюда, чтобы никто не смог потревожить замурованное Проклятие.
– Дроторогор снова снизошел в наш мир, и оно, это Проклятье, нужно нам, чтобы найти Филириниль. Лапа указывает на Легию, отсекшего ее, а где он – там и его меч, – отозвался Альфонсо Дельторо. – Сейчас только Филиринилем возможно сокрушить владыку Хрипохора.
– И Вальгарда Флейта, – дополнила Настурция. – Короля вампиров Вестмарки.
– Наш ответ – нет, – хором грянули Ки Аная и Гвин Гокатюр.
– У них части Короны Света! – не выдержал я. – Если мы не добудем Филириниль – нам всем придет конец! Неужели вы хотите этого?!
– Рука не покинет своего саркофага, – безразлично изрек Гвин Гокатюр.
– Возвращайтесь восвояси или погибните, – прибавила Ки Аная.
– Таков Завет Ураха, – опять разом утвердили трансцендентный генерал и жрица.
– Всеотец нуждается… – начала Лютерия, однако ее перебил зычный бас Дурнбад:
– Че вы лясы точите с этими мумиями?! Видно же, что они за стол переговоров не сядут!
Неустрашимый и импульсивный гном, с молотом наперевес, понесся к хранителям Тлеющей Чащи:
– Я им сейчас «накидаю» пряников с шестка!
– Да будет так! – возвестили Ки Аная и Гвин Гокатюр, наставляя на нас оружие.
Что же произошло потом? Когда я оказываюсь в пылу схватки, то упускаю некоторые ее нюансы.
Я оглянулся. К нам летели все те тысячи призраков, которые дотоле держались поодаль. Их мерцающие топоры, булавы и секиры приобрели материальный вид! Заклинание Потустороннего Террора, конечно, испарит десяток-другой этих враждебных гадов, но! Они наступают со всех сторон! Дурнбад между тем нанес удар по щиту Гвина Гокатюра. Следом засвистели стрелы Альфонсо. Они метили в Ки Анаю. Жрица подняла сухопарую ладонь – все залпы Резца сошли с«прямого пути и взмыли в прогорклое небо. Настурция взяла на себя муравьев. Эти огненные насекомые–инферналы, бросив свою воркотню, единой лавиной спускались с холма. Грэкхольм, выудив из воздуха Клюкву, послала им навстречу оранжевый запал колдовства. Он разъел древки античных копий и с ревом обрушился на муравьев. Те, в кого он попал, пронзительно заверещали и издохли, скрючив свои усики. Я выпустил Потусторонний Террор в гряду призраков, подобравшихся к Дурнбаду совсем близко. Сгусток волшебства чавкнул, распался на песчинки и, не задев гнома, заклеймил нежить россыпью ядовитых поцелуев. Со стонами более двадцати лилейных силуэтов развеялись по ветру. Впрочем, это капля в море! Призраки все прибывали! Щавель Альфонсо сошелся с посохом Ки Анаи, а Дурнбад получил по крестцу алым клинком Гвина Гокатюра. Я воздел Лик Эбенового Ужаса ввысь, заполняя зону сражения чарами эфира (духи отшатнулись), а правее Настурция голосом заморозила подступающих к ней муравьев. Одна Лютерия, находящаяся посередине нас, не предпринимала никаких действий. Ровная, словно стебель пшеницы, она как будто бы погрузилась в транс. Не время медитировать, дорогуша! У нас тут как–то не чаепитие!
Я вновь зарядил Лик Эбенового Ужаса. Проведя им над головой, я поверг в бегство ряд призраков. Подчинить нежить себе я не мог. Прощупав их ментальные покровы, я понял, что не пробьюсь сквозь них. Все из–за того, что Божественность Ураха и Хаос Хрипохора так закрутили «нити» порабощения нежити, что над тем, как распутать их «узел» мне пришлось бы подумать, а думать я сейчас собирался меньше всего. Духи обступили нас плотным кругом. Они боднули Настурцию, и та упала в муравьиное сонмище. Я рванулся к ней… Вдруг Лютерия, вероятно ждавшая подходящего момента для своего вмешательства, растопырив пальцы, выдохнула фразу Мощи: «Ура Эт, Ура Сват Халу!». Магистр Ордена Милосердия окаменела, обратившись в алебастровую статую. Из нее полился свет! Ослепляющий! Благодатный! Нежный! И вместе с тем непреклонный и изгоняющий! Чувство любви захлестнуло меня и вылилось через края моей беспредметной чаши. Я почти забыл, для чего сюда пришел! Призраки, попавшие в лучи света, дрогнули, а затем бросилисьь наутек. Лютерия опала в грязь куском камня (статуей!). Добежав до Настурции, я схватил ее за ворот и, израненную слюнявыми жвалами, вытащил из муравьиного плена. Альфонсо Щавелем попытался достать до живота Ки Анаи, но та, уйдя в бок, приложила к его наплечнику свой посох. Раздалась вспышка. Следопыт ойкнул и плашмя повалился под сапоги жрице. Клюква изрыгнула из себя персиковое цунами (и вовсе не персики забарабанили по муравьям, а очень даже едкие магматические ядра), а вслед за тем переключилась на Ки Анаю. Посох мертвой жрицы отбил волшебство Настурции, однако Альдбриг – нет. Мой меч с хрустом вошел в подреберье. Удар кулака в скулу оглушил меня. Подвывая, я брякнулся на Альфонсо. А Дурнбад все бодался с Гвином Гокатюром. Один на один.
– За Надургх! Нудургх! – ревел он. – Зарамзарат!
Прочнейший доспех гнома отмечали свежие засечки. Из–под шлема текла кровь. Раздувая ноздри и подволакивая ступню, старейшина войны провел серию выпадов. Молот бабахнул о меч, резко поменял угол, и, вкупе с коленным тычком, надавил на шлем – так дверь колет орехи. Череп Гвина Гокатюра расплющило, однако поверженный генерал в последний миг по рукоять вогнал меч в щель у горловины гнома. Так Дурнбад и Гвин Гокатюр свели счет в ничью. Неужели… Дурнбад? Со слезами и яростью, обуявшей меня от пяток до самых