— Рано утром, до того как папа назначил совещание, я зашла к нему в кабинет. Может быть, впервые в жизни я так отчаянно просила, даже умоляла его выслушать другую позицию, отличную от его собственной. И он принял Чубайса именно тогда, утром. Но после совещания.
Логика тех, кто отчаянно сопротивлялся уже принятому решению Ельцина (отдадим должное их смелости и принципиальности), была, так сказать, сугубо негативной: этого делать нельзя, потому что это опасно. Грубо говоря, они пытались напугать Ельцина.
Именно такую логику он и не принимал. Не хотел принимать.
Чубайс говорил с ним о другом. О том, что Ельцин обязательно выиграет эти выборы, если захочет, о том, что «когда мы выстроим нормальную, сильную, богатую страну, только тогда с коммунизмом будет покончено». Опасность отмены выборов он аргументировал иначе. В стране, где выборы отменяют, переносят, переформатируют в зависимости от политической ситуации, демократию не построишь.
Думаю (хотя это только предположение), что Чубайс говорил Ельцину и более прямые вещи. Не называя Коржакова прямо, он наверняка сказал Ельцину, кто подталкивает его к отмене выборов. Дальше неминуемо следовала дилемма: надо выбирать между теми, кто не верил в способность Ельцина выиграть у Зюганова, и теми, кто верил…
Ельцин выбрал вторых.
Коржаков мог не бояться сопротивления руководителя МВД и ельцинских помощников. Это было обычное, рядовое сопротивление исполнителей, тех, кто не хотел брать на себя ответственность за неверное, по их мнению, решение. Административное сопротивление.
С административным сопротивлением можно справиться такими же административными методами.
Аргументы Чубайса опирались на другие черты Ельцина: на его перспективное видение страны. Вот почему и психологически, а не только по времени, для Ельцина этот разговор был последний, решающий.
Чтобы сделать этот выбор, ему, конечно, потребовалась именно острая, кризисная ситуация. Это был его характер, его образ действий. Свои самые значительные шаги он предпринимал именно так, на первый взгляд неожиданно. На самом деле он шел к ним годами, накапливая, анализируя свои соображения и идеи. Но потом все это прорывалось в самый кризисный момент.
Так было и в те мартовские дни 1996 года.
В своей книге Ельцин пишет, что выбирал «между двумя командами, разными по менталитету и по подходу к ситуации». На самом деле выбирать пришлось не просто между командами, а между двумя образами новой России. И, как это ни странно прозвучит, между двумя образами Ельцина-президента.
Он вдруг понял, что та новая Россия, о которой он столько раз говорил в своих речах, говорил много лет, в разных ситуациях, которая была гипотетической целью всех его шагов, — эта новая Россия уже существует. Она уже возникла, проросла, пусть очень робко, стала реальностью, мирной реальностью, которая пробивалась сквозь дым его политических и, увы, военных баталий. И она, эта Россия, требовала от него играть по правилам новой реальности, установленным им же самим.
До сих пор он был конструктором этой новой страны, ее творцом, он собирал ее из разрозненных частей снова и снова; он, как автор всего политического процесса последних лет, считал себя вправе определять его контуры, направлять, регулировать и выносить последний вердикт.
И вот это время кончилось.
Новая страна теперь хотела жить по тем законам, которые он для нее создал.
И она появилась перед ним в облике этих «новых людей», которые говорили с ним, совершенно неожиданно для него требовательно и даже отчаянно: как хор в античной драме призывает героя прислушаться к «воле богов», так и они призывали его прислушаться к логике истории.
Конечно, эта реальная страна была не такой, какой он ее задумывал и представлял. Выламывалась за рамки проекта, который родился в 1990-м. В ней слишком много бедных, в ней было коррумпированное чиновничество, в ней не утихали политические конфликты, в ней возник чудовищный терроризм. В ней шла война против чеченских боевиков — страна новая, и ее легко было разрушить.
И тем не менее страна эта существовала и требовала выбора. Выбора от него.
Но, выбирая образ своих дальнейших действий, он выбирал и другое — людей, которые составляли его ближайшее окружение.
…Чтобы понять суть взаимоотношений Ельцина и Коржакова, недостаточно простых схем, которые сразу приходят на ум: «хозяин — слуга», «царь и серый кардинал». И хотя подобных примеров в истории действительно навалом, в истории новой России эта схема взаимоотношений действовала очень своеобразно.
Коржаков создает в Кремле новую структуру (по типу американской), преобразуя бывшую «девятку», то есть 9-е управление КГБ, службу охраны высших должностных лиц, в самостоятельную и гораздо более мощную Службу безопасности президента (СБП). Как у каждой спецслужбы, у нее есть аналитический отдел. Коржаковские мыслители по заказу своего шефа лепят образ идеального, по их мнению, президента-царя. Вот лишь одно из таких творений аналитиков СБП:
«…Пункт 8. В качестве ключевого момента проблемы формирования Кредо и Кодекса российского президентства предлагается все более ясное проявление современной ситуации, для которой, во-первых, характерна несформированность самого института и, во-вторых, имидж самоналожения ограничений в форме Кредо и Кодекса, больше соответствует российской политической культуре, чем легитимизация политической воли через право и суд.
Не в чистом праве, а в особом типе ожидания населения от президентства и Президента, где все еще веры содержится больше, чем доверия — основания этого мотива.
Пункт 9. Кредо Президента — символ веры, система убеждения, которые принимает сам на себя субъект политической деятельности. Кодекс — система норм с сильным оттенком конвенциональности, появляющимся вокруг консенсуса трех сторон: Президента — Политики — Гласа Народного (общественное мнение).
…Пункт 11. Итак, вывод. Имидж Кодекса: традиция Согласия в России выше традиции законности и Кодекс российского президентства выше Закона о Президенте».
Подтекст записки, как ни парадоксально это звучит: демократический президент в России — чуть ли не самодержец, иного не дано.
Вот что получает Ельцин из рук Коржакова.
Справедливости ради надо сказать, что в это же время Ельцин читает десятки других аналитических записок, подготовленных профессиональными аналитиками. Но если подходить к поставленной проблеме всерьез, то возникает вопрос и о кодексе, моральных ограничениях для тех, кто находится рядом с властью, а иногда слишком близко от нее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});