– А ты видел его кавалерийские маневры?
– Да видел я, видел.
– Неплохо придумано, – промямлил Кловер.
– Прежде чем ты окончательно разомлеешь от восхищения этим сукиным сыном-вирусописакой, хочу напомнить: у него есть данные о моей племяннице.
Кловер виновато засопел и спросил:
– Чем могу помочь?
– Сообщай мне, сколько он нахапал золотых слитков. Нет, лучше сразу переводи в доллары.
– Сто пятьдесят. Долларов.
– Это туфта. Так, подвернулось. За дело он еще и не брался.
– Согласен. Что-нибудь еще?
– Обзвони приятелей, собери прокачанный отряд. Только не такой большой, как у Тролля, – пару десятков ребят с головой на плечах.
– Легко.
– Будешь готов – дай знать. Попробуем напасть с фланга – посмотрим, как он отреагирует. А я стану наблюдать сверху.
– Словно бог с Олимпа.
– Думаешь, это помешает?
– Помешает ли ветеранам Т’Эрры сознание того, что они идут в бой под оком Ждода? Вряд ли.
– Хорошо.
– Кстати, уже тысяча триста долларов.
* * *
Зула давно перешла грань, за которой никакие действия моджахедов не могли ее удивить, а тем более шокировать. Видимо, с любыми радикалами – талибами, национал-социалистами или членами «Сендеро Луминосо» – всегда так: едва они отбрасывают приличия, едва отказываются от чувства меры, как тут же начинают соревноваться, кто в этом плане круче. Выходит сплошная комедия. Если не обращать внимания на последствия. Так или иначе, возле сидящей на цепи Зулы моджахеды поставили походную плитку, сумки-холодильники, воду, пакеты с продуктами и стали ждать, что она будет готовить им еду и мыть посуду.
Примерно то же происходило две недели назад у заброшенного рудника. Впрочем, тогда Зула воспринимала все по-другому: они едва пережили авиакатастрофу, не представляли, что будет дальше, ютились под одной крышей; как ни дико, трудности их словно бы сблизили, и Зула помогала не против воли. Теперь же все обстояло совсем иначе. Во-первых, эта цепь на шее. Во-вторых, личный состав с тех пор стал ни к черту. Как говорят в техническом бизнесе, А нанимают А, Б нанимают В, то есть пока набираешь лучших, они приводят за собой таких же, но едва опускаешь планку, середняки тащат посредственностей, чтобы те им прислуживали и помогали осуществлять личные планы. За две недели тяжких скитаний по западной Канаде Зула наблюдала, как этот регресс происходит в пределах небольшой группы. Джонс, безусловно, А. И если подумать, каждый в его первоначальной команде в чем-то тоже был А. Шарджиль – типичный Б – приволок Закира, а Закир – из тех самых В, которых знающие про А-Б-В сторонятся как чумных.
Однако Джонс, будучи А, хорошо это понимал и действовал соответственно. В первые несколько часов на стоянке почти ничего не происходило, и Зула умудрилась немного вздремнуть на пенке: под четырьмя слоями флиса она легко обошлась без одеял и спальника, – а проснувшись, поймала на себе такой взгляд Закира, от которого в доивановско-уоллесовскую эпоху ей сделалось бы не по себе. Теперь она думала, будет ли Закир все так же возбужден, если придушить его цепью и упереть колено ему в позвоночник; под замком в фургоне она много отжималась и приседала.
Разбудило Зулу прибытие внушительной группы моджахедов. К тем троим, которых оставили караулить лагерь, присоединились еще человек десять. Похоже, машины приехали к развороту одновременно, выгрузили этих персонажей и забрали тех, кого Джонс счел неподходящими: В, а то и Г. Теперь все они в прямом и переносном смысле оказались на краю пути: без колес (автофургон увезли), но с таким количеством боеприпасов и туристской экипировки, какое на себе уже не унесешь. Смеркалось. Зула опустила капюшон пониже и начала незаметно составлять мысленную опись. Никакого оружия, кроме привезенного на самолете и отобранного у охотников, она не приметила. Логично: его проще раздобыть там, куда они направляются, да и тащить меньше.
К тому же главное оружие – сами террористы.
Первоначальная пятерка была тут: Джонс, Абдул-Вахаб, Ершут и любовники – все А как на подбор. Из ванкуверцев остались юркий Шарджиль и пухлый Закир. Третьего (как уж там его имя) услали – видимо, от него требовалось только увести машину и раствориться. Итого семеро. А всего моджахедов собралось тринадцать – окончательно Зула это выяснила, лишь когда стала подавать им ужин.
Многих она хотя бы раз мельком видела или слышала – пока фургон колесил по Канаде, те приезжали к Джонсу с разных концов Северной Америки, – но двоих встретила впервые. Судя по тому, как их приветствовали, они смогли присоединиться к отряду только теперь. Остальные либо не видели их много лет, либо вообще не знали. Эти двое были А. Зула так решила отчасти из-за того, что Джонс выказал им особое уважение. Но лишь отчасти. Она и сама все понимала. Эрасто – выходец с Африканского Рога, скорее всего из Сомали – говорил на безупречном английском со среднезападным акцентом и, когда что-нибудь произносил, лукаво поглядывал на Зулу, упиваясь ее реакцией. Такой же, как она, приемыш, воспитанный где-нибудь в Миннеаполисе, Эрасто в отличие от нее решил вернуться на родину и посвятить себя мировому джихаду. Шесть футов роста, поджарый, с гладким детским лицом – вылитая бенеттоновская модель.
Абдул-Гафар («слуга Всепрощающего» – чем дальше, тем больше Зула вспоминала из арабского) – голубоглазый блондин-американец лет сорока пяти, а то и пятидесяти пяти, но в хорошей форме: плотный и вместе с тем подтянутый. Видимо, много занимается спортом: футболом, борьбой – чем-то, где его рост (футов пять с половиной) не важен. Его родным языком был английский, и он понимал остальных еще хуже, чем Зула, а та улавливала смысл примерно трети сказанного. Очевидный вопрос по поводу его имени – за что он желает прощения – пока оставался без ответа, хотя Абдул-Гафар явно поздно обратился в ислам и теперь спешил наверстать упущенное. Догадка появилась, когда Зула разглядела у него на макушке следы пересадки кожи: участок размером с почтовую марку. Точно такие же она видела у своих белых родственников-фермеров. Абдул-Гафара лечили от злокачественной меланомы, жить ему оставалось меньше года. А Зула до этого момента удивлялась, почему человек вроде Джонса видит в новообращенном кого угодно, только не агента ФБР.
Зулу не переставала удивлять их лень. Моджахеды, конечно, не главные лентяи на свете, но когда в лагере столько мужиков, они что – не могут сами приготовить себе еду? Не могут без женской руки собрать на стол и разложить тарелки? А Зулу приковать к другому дереву, подальше, чтобы не подслушивала. Но им казалось очень важным заставить пленницу выполнять работу за них. Ее выставляли напоказ, как Клеопатру, которую тащили через Рим. Джонс демонстрировал: неверная подчинилась его власти.