На улице было шумно и многолюдно. Некоторое время обе ведьмы хранили молчание. Гермиона шла следом за катящей коляску Джинни и пыталась игнорировать неотвязные мрачные мысли, клубившиеся в голове.
— Не смотри этого воспоминания, — внезапно сказала младшая Уизли. Она шла немного быстрее Гермионы, опережая ее так, что невозможно было заглянуть в лицо и увидеть глаз.
— Почему? — с легким вызовом спросила женщина. — Что там такое?
— Не знаю. И тебе тоже знать ни к чему. — Она остановилась и, оглядевшись, направила палочку вглубь коляски Генриетты, сотворив в ногах малышки широкие солнечные очки. Затем ведьма убрала палочку и быстро надела их.
Гермиона наблюдала за ее действиями с мрачной решимостью.
— Отдай мне флакон, — сказала Джинни, поворачиваясь к ней. — Я отошлю его Полумне. Обещаю.
— Нет.
— Гермиона, послушай меня. Тебе не нужно смотреть этого воспоминания. Что бы там ни было.
Молодая женщина подняла бровь. В стеклах новых очков Джинни она видела отражение своего посеревшего лица.
— Кто такая Ада Афельберг? — тихо спросила наследница Темного Лорда.
Джинни молчала почти полминуты, а потом отвернулась и толкнула вперед коляску.
— Супруга Уинстона Рендольфа Афельберга, предыдущего председателя британского филиала Международной конфедерации магов.
— Предыдущего? — тихо спросила Гермиона, убыстряя шаг, чтобы поспевать за ней.
— Афельберг покинул Королевство, — не останавливаясь, бросила Джинни. Они уже подходили к стоянке такси, — есть сведенья о том, что он скрывается в Канаде. В любом случае на похоронах он не был и супругу свою не проведывал.
— На чьих похоронах?
Джинни досадливо дернула плечами, но было поздно — неосторожное слово уже сорвалось.
— На похоронах Амалии Афельберг, — как можно непринужденнее сказала она.
— Дочери?
— Да. — Они подошли к одной из пустых машин, и Джинни с еле скрываемым облегчением дернула дверцу.
— Давайте подсоблю вам, мадам, — учтиво выскочил из салона водитель–маггл, помогая Джинни уложить в багажное отделение сложенную коляску. Гермиона молча покачивала на руках спящую Етту.
— Поехали.
Она села на заднее сидение вместе с Джинни, и до того, как водитель занял свое место, младшая Уизли успела сказать еще раз тихо, но настойчиво:
— Не смотри это воспоминание, Гермиона.
Глава XVII: Черная Вдова
Я побывала в поднебесье —
Там слишком жарко и светло,
Струятся радужные песни,
И всё так просто и… смешно.
А мне бы блеска полнолунья,
Лесов, закутанных в туман,
В глазах — свободы и безумья,
И ловко сотканный обман.
Чтобы по–волчьи улыбаться,
Ловить дыханья сбитый ритм,
И бесконечно упиваться
Разверстым остовом земным.
Я не такая, как другие,
И мне легко стремиться в ад!
Я отлила сама те гири,
Что нынче на весах лежат.
И я смеюсь в лицо тем многим,
Что всё дают советы мне –
Безликим сирым и убогим,
Таким блаженным на земле!
Я буду демоном в Геенне,
Носящим в пригоршнях огонь,
Мы с однодумцами моими
Поднимем кубки за Него!
И прямо в середине ада
Хлебнем кипящую смолу!
Вот нам награда и услада —
Себя и жизнь отдать Ему…
— У тебя есть Омут памяти?
Люциус смерил Гермиону задумчивым взглядом поверх полупустого бокала эльфийского вина.
— Найдем, — чуть прищуриваясь, ответил он.
Гермиона задумчиво выпустила изо рта дым, заклубившийся причудливыми завитками.
— Отвратительная маггловская привычка, — заметил старший Малфой.
— Ты говоришь, как моя бабушка Джин, — усмехнулась ведьма. И, помолчав, добавила: — Не спросишь, зачем мне Омут памяти?
— А ты ответишь?
— Пока нет, — немного подумав, вздохнула Гермиона.
— Так зачем же тогда спрашивать? — ухмыльнулся ее собеседник, ставя бокал на стол. — Пойдем?
— Пойдем, — решительно сказала женщина и встала, прихватывая висевшую на спинке стула сумочку. — С этим нужно покончить.
* * *
Люциус поставил неглубокий сосуд из черного мрамора, опоясанный по краю резными письменами и символами, на небольшой столик в комнате с камином, где когда‑то так часто наследница Темного Лорда проводила время со своим отцом. Сосуд был пуст, и гладкий мрамор внутри отливал в свете зажженных в комнате свечей. Гермиона стояла, в странном оцепенении смотря на Омут памяти и чувствуя какую‑то слабость в ногах.
— Кадмина, с тобой всё в порядке? — тихо спросил Люциус, внимательно изучая бледное лицо молодой женщины. — Помощь нужна?
— Нет, спасибо. Оставь меня одну, хорошо? — твердо попросила она.
— Я жду тебя, — каким‑то мрачным тоном бросил мужчина, смерив ее неопределенным взглядом, и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
С минуту Гермиона стояла, не шевелясь. Потом тряхнула головой и решительно вынула из сумочки стеклянную колбу, осторожно сломала сургучную печать и вытащила толстую пробку.
Из колбы исходило яркое серебристое свечение; мысли, непрерывно клубившиеся внутри, текли как‑то вяло, будто были гуще, чем обыкновенные.
Гермиона вытряхнула содержимое колбы в чашу, и оно медленно, тягучей лентой тумана опало внутрь, заскользив по гладкому мрамору сосуда. На поверхности тут же появилась рябь, будто невидимый и неощутимый ветер встревожил ее.
Молодая ведьма вздохнула и вытащила палочку. Легонько коснулась мыслей в чаше ее кончиком, убрала в карман. Молочно–белая гладь стала прозрачной, как стекло.
Гермиона бросила быстрый взгляд в сосуд — в нем вместо дна виднелись сверху небольшая уютная комната и красивая женщина лет сорока, что‑то писавшая за столом на длинном свитке пергамента. Гермиона вздохнула снова и внезапно решилась.
Не раздумывая больше, она уверенно дотронулась кончиками пальцев до маслянисто–тягучей поверхности.
Комната с камином покачнулась, ледяной черный водоворот подхватил молодую ведьму и всосал внутрь, в недра Омута памяти, в воспоминания Аделаиды Афельберг…
…Гермиона коснулась ногами пушистого домашнего ковра. В комнате было сумрачно, на улице темнело, и две зажженные на камине свечи слабо разгоняли сгущающийся мрак.
За окном в саду еще лежал снег. Ветер срывал с веток голых деревьев белые шапки, и они легкими вихрями уносились вниз, развеиваясь на лету. Где‑то среди неясных в сумерках очертаний заснеженного сада мелькнула черная фигура, а чуть дальше — еще одна, и легкой поволокой окутал пространство едва заметный, тут же растаявший туман заклинания.
У этого воспоминания были неровные края. Не оборванные, как если насильственно отобрать у человека мысль, и не гладкие, как когда он эту мысль извлекает из своего сознания сам. Края воспоминания Аделаиды Афельберг были будто разъедены кислотой, изуродованы и обожжены. Полумна говорила, что это — единственное, что уцелело в ее сознании. Уцелело после чего?..
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});