Как и ранее с Сэди и Кэти, я всячески подчеркивал туманные места в рассказе Лесли об “убийствах под копирку”. Например, она показала, что была “безнадежно влюблена” в Бобби Бьюсолейла и вполне серьезно считала, будто эти убийства совершались в попытке вытащить Бобби из тюрьмы; я же, в свою очередь, отметил тот факт, что, имея возможность дать показания на обоих процессах по делу Бьюсолейла, Лесли не захотела выступить в суде — а ведь ее рассказ, будь он правдив, мог в результате послужить причиной освобождения из тюрьмы ее возлюбленного.
На этом этапе перекрестного допроса я решил попытать счастья в “рыбной ловле”. Я не знал наверняка, но сильно подозревал, что Лесли поведала своему первому адвокату, Марвину Парту, подлинную историю убийств. Я знал, однако, что Парт записал на магнитофон эту свою беседу с Лесли, и, не зная точного ее содержания, помнил, как Марвин умолял судью прослушать запись.
Буглиози: “Правда ли, Лесли, что еще до начала этого судебного процесса вы уже говорили кому-то, будто все эти убийства совершены по приказу Чарльза Мэнсона?”
О.: “У меня был назначенный Судом адвокат, Марвин Парт, который настаивал на том, чтобы я…”
Кейт прервал ее, выразив протест: мы вторгались в закрытую область переговоров адвоката с клиентом. В ответ я заметил судье Олдеру, что Лесли сама назвала имя Парта и что у нее имеется право говорить, отказавшись от данной привилегии. Канарек также выразил протест, прекрасно понимая, к чему я могу клонить.
Ван Хоутен: “Мистер Канарек, да заткнитесь же вы, наконец, и дайте ответить на вопрос… У меня был назначенный Судом адвокат по имени Марвин Парт. У него имелось множество идей
— до которых он дошел самостоятельно, — насчет того, как вытащить меня отсюда. Он сказал, что хочет записать на магнитофон кое-что, и в общих чертах описал мне то, что надо было сказать. И я сказала все то, о чем он просил”.
В.: “Что именно вы сказали мистеру Парту?”
О.: “Не помню. Это давно было”.
Я спросил у Лесли, говорила ли она Парту, что убийства совершены по приказу Мэнсона?
О.: “Конечно же, говорила”.
А не говорила ли она Парту, что Мэнсон поехал с остальными во вторую ночь и что, когда они остановились на Вейверли-драйв, Мэнсон покинул машину и вошел в дом Лабианка?
После нескольких уклончивых ответов Лесли выпалила: “Конечно, говорила!”
Судья: “На этом мы прервем наше заседание…”
Ван Хоутен: “Ты злой человек, Буглиози!”
Каждый из свидетелей, входивших в "Семью", прямо отрицал, что Мэнсон ненавидел чернокожих. Однако, в свете недавно полученных мною сведений, некоторые из них выразили эту свою мысль довольно странно. Когда Фитцджеральд спросил у Пищалки: “Любил ли он людей с черной кожей или же ненавидел?”, та ответила: “Он любил их. Это его отец… чернокожий приходится Чарли отцом”. Цыганка показала: “Начатьстого, что Чарли почти всю свою жизнь провел в тюрьме. Поэтому он очень, очень хорошо разбирается в чернокожих. То есть они фактически были ему как отец, знаете ли”. Лесли сказала очень похожую фразу, прибавив: “Если бы Чарли ненавидел чернокожих, тогда ему пришлось бы возненавидеть и себя самого”.
В перерыве я спросил у Мэнсона: “Чарли, твой отец действительно был чернокожим?”
“Чего?" — Казалось, Мэнсон потрясен вопросом, но потому ли, что сама мысль казалась абсурдной, или же потому, что я наткнулся на что-то, тщательно им скрываемое, осталось неясным. Когда же Мэнсон достаточно пришел в себя, чтобы ответить, в его словах не было ничего уклончивого: он ответил категорическим "нет".
Было похоже, что он говорит правду. Тем не менее сомнения меня не покинули. Не покидают и по сей день.
Следующему свидетелю было не в новинку выступать в суде. Прибывшая из Нью-Хемпшира по просьбе Ирвинга Канарека, Линда Касабьян вновь принесла присягу. Фитцджеральд, Кейт и Шинь противились ее новому появлению в зале суда; Канареку стоило бы прислушаться к их совету, поскольку Линда вновь говорила столь убедительно, что я даже не стал подвергать ее перекрестному допросу. Все более ранние ее показания не поколебались ни на йоту.
Линда жила теперь на маленькой ферме в Нью-Хемпшире с мужем и двумя детьми. Большой любитель побродяжить, Боб Касабьян на поверку оказался надежной опорой, и я был рад услышать, что их брак с Линдой наконец “состоялся”.
Двадцатилетняя Рут Энн Мурхаус, тик Уич, однажды поразившая Дэнни ДеКарло признанием, что ей не терпится убить свою первую свинью, повторила уже ставший знакомым припев: “Чарли не был лидером”. Но, однако, “гремучие змеи любили его, и он даже мог играть с ними", и еще "он умел превращать стариков в юношей”.
Добавив еще несколько надуманных штрихов к общей картине мотива “убийств под копирку”, Уич заявила, что это Бобби Бьюсолейл был отцом второго ребенка Линды Касабьян.
Я спросил у нее: “Вы бы сделали все, что в ваших силах, чтобы помочь Чарльзу Мэнсону и этим трем подсудимым девушкам, не так ли, Уич?”
Когда она уклонилась от прямого ответа, я задал другой вопрос: “Ради них вы пошли бы даже на убийство, верно?”
О.: “Я не способна лишить кого-то жизни”.
В.: “Отлично, давайте поговорим об этом, Уич. Знакомы ли вы с девушкой по имени Барбара Хойт?”
Послушав совета своего адвоката, Уич отказалась отвечать на любые вопросы, затрагивающие попытку убийства Хойт. По закону, когда свидетель отказывается давать ответы при перекрестном допросе, все его прошлые показания могут не приниматься в рассмотрение. Что и произошло в случае Уич.
Следующего свидетеля защиты — девятнадцатилетнего Стива Грогана по прозвищу Клем — с легкостью можно назвать самым большим фантазером из всех. Он спокойно рассуждал о “знаках”, выложенных извилинами его мозга; на вопросы о собственном отце отвечал историями из жизни матери; заявил, что настоящим лидером “Семьи” был вовсе не Мэнсон, а Медвежонок Пух — ребенок, родившийся у Мэри Бруннер от Мэнсона.
Канарек пожаловался у судейского стола, что Олдер улыбается ответам Грогана. На что Олдер ответил: “Могу вас уверить, что не нахожу ничего забавного в этом свидетеле… Зачем было вызывать его, находится за пределами моего понимания, но это дело ваше… Никакие присяжные ни за что не поверят словам этого свидетеля, это я вам гарантирую”.
Юноша, обезглавивший Коротышку Шиа, выглядел полным идиотом. Он постоянно ухмылялся, строил рожицы и даже чаще играл со своей бородкой, чем Мэнсон. И все же его поведение как минимум отчасти было хорошей актерской игрой, что доказывали весьма осторожные ответы Клема.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});