отношения.
Хоружий С.С.: А «de est raison»?
Ахутин А.В.: Совершенно справедливо. Но ведь совсем несложно увидеть разницу
между тем, как разум понимается в философии, и что из него могут сделать деятели разных
социальных революций. Если мы все, что в человеке имеется, будем понимать через их эти
чучела, тогда вообще ничего не останется разумного. Это нужно различать, потому что это
разные вещи, иначе у нас будет только спор и больше ничего. Это, конечно свидетельствует
только о том, что очень мало мы с тобой спорим.
Хоружий С.С.: Ты все-таки продолжай нить своих рассуждений без меня.
Ахутин А.В.: Я хотел начать с напоминания некоторых основных положений
синергийной антропологии, касаясь некоторых ключевых точек которой, я и построил свой
доклад. Я напомню только две точки. Синергийная антропология строит модель человека, который понимается как ядро общего эпистемостроения в гуманитарной сфере. Положив это ядро в основание, можно построить, как говорит Сергей Сергеевич, трансдисциплинарную и пандисциплинарную
эпистему путем переплавки на язык этой модели всех дисциплин, с которым можно
соприкоснуться. В результате возникает эта транс- и панэпистема
Хоружий С.С.: Которая уже принципиально не модель.
Ахутин А.В.: Совершенно верно. Вот тут и есть эти две точки и взаимоотношение
между ними. Во-первых, это идея транс- и панэпистемы, которую я вижу как философию и
метафизику. Место транс-, панэпистемы традиционно занимала метафизика или первая
философия, если угодно. Возьмем, например, Аристотеля. Все эпистемы, имеющие свои
определенные начала, должны быть сведены в некое единство, внутри которого
определяется начало этих возможных различных эпистем. Здесь можно вспомнить
простейшую схема разделения первой философии на физику и математику, а есть и более
сложные системы. Это уже другой вопрос — как мыслится расщепление на разные эпистемы.
Но важно, что основа — это метафизика и метафизическая проблематика.
Что же лежит в основе всех этих эпистем? Философ не берет их эмпирически, пытаясь
каким-то образом связать набор эпистем. У нас есть синтезирующая и все сплавляющая
модель и всё? Нет, остается еще очень много вопросов, которые ставятся в первой
философии. Каким образом все, пропущенное через эту модель, оказывается метафизически
и онтологически обоснованным? Это первая группа вопросов, которая у меня возникла. Как
же соотносится идея этой транс-панэпистемы с обыкновенной метафизикой. Я напомню
декартовский образ: вся философия подобна древу, корни которого — метафизика, ствол –
физика, а ветви, исходящие от ствола — все прочие науки, которые сводятся к трем главным –
медицине, механике и этике.
Нам, живущим в научно-техническом мире, трудно было ожидать, что в качестве
главных научных дисциплин у Декарта помимо механики выделены медицина и этика, т. е.
человеческие дисциплины. Но здесь Декарт забыл самое главное — того, кто находится в ядре
метафизических корней, своего cogito, субъекта. Но это другой вопрос, связанный с
критикой картезианской метафизики, с которой связана и картезианская антропология,
включая и медицину. Между одним и другим есть фундаментальная связь. Мы можем ее
критиковать и не признавать ее, но без этой связи, без фундирования в метафизике, а не в
каких-то антропологических лабораториях, мы не получим ничего вразумительного о
человеке. И не надо забывать, что, как заметил Хайдеггер, ствол этого дерева коренится в
почве какой-то. И было бы неплохо выяснить, какая связь между этой почвой и этими
корнями.
Вы основе всей философии-мудрости лежит 3+1 вопроса у Канта: что я могу знать?
Что я могу делать? На что я могу надеяться? И основной вопрос — что такое человек? Это
значит, что все критики чистого разума и способности суждений и уж подавно какая-то там
мелочь под названием «антропология» у Канта входят в виде системы в ответ на этот
основной вопрос: что такое человек? Все это он мыслит как ответ на этот вопрос. Не
отдельные в «Антропологии», которое, как вы знаете, старческое сочинение, и многие
считают его болезненным, которое можно не принимать во внимание. Вся кантовская
система — это мучительное размышление над тем, что такое человек и попытка ответит на
это. Вот эта системность и мучительность называется метафизичностью или
философичностью.
Вопрос очень простой: если мы с помощью модели синергийной антропологии
строим этого человека, строим эту транс-панэпистему, то мы должны как минимум выяснить
отношения с классической традиционной метафизикой, потому что это претендует занимать
ее место, а не какое-то отдельное антропологическое.
5
Во-вторых, философия в отличие от метафизики на этом самом месте не просто
строит систему. Она занимается тем, что Кант назвал «критикой чистого разума», т. е.
внимательной аналитикой. Его интересовало, на чем держится эта система, на каких
основаниях. Т. е. все переводится в вопрос «как возможно»? не «что такое человек», а «как он
возможен»? Без этого вопроса будем конструировать модель, человека как мы конструируем
любые другие модели летательных аппаратов. Здесь под вопрос ставится не столько то, что
такое человек, а под вопрос ставится эпистемостроитель — каким разумом ты строишь свою
эпистему? А ведь когда я строю модель, я не занимаюсь аскетической практикой. Я
занимаюсь разумной конструкторской работой. Спрашивается, каким разумом ты это
делаешь? Философия этот разум ставит под вопрос и его критикует.
Приведу цитату: «Здесь в такой конструкции синергийная антропология
развертывается явным образом как решение задачи моделирования». Это типичный способ
решения картезианской задачи: «…выделить определенные черты некоторого класса
явлений и воспроизвести их в нужном языке и дискурсе, в нужной знаковой системе. То, что
возникает, это типичная модель. В этой исходной форме синергийная антропология — плод
системно-модельного мышления». Системно-модельное мышление — типичный отросток
картезианской метафизики, о чем и говорится открыто: «Это не самый высокий род
мышления, который тяготеет не к гуманитарной, а к естественно-научной методологии».
Сказано совершенно справедливо и честно. Так вот об этом-то и ставит вопрос метафизика,
которая понимает себя как основание антропологии. Можешь ли ты построить
традиционным да еще и склоняющемся к естественно-научной методологии способом
неклассическую антропологическую модель, ориентирующуюся на исихастскую аскетику?
Между субъектом, строящим эту модель, и самой моделью существует
субстанциальный раскол. Основная часть моего доклада связана не с проблемой эпистемы, а
с проблемой этой самой модели. И цепляюсь я внутри ее к двум ее характеристикам,
которые, как мне кажется, противоречат способу ее изобретения, а именно –
конститутивность и автохтонность. Кричащее противоречие я вижу вот в чем: «мы льстим
себя надеждой, что обнаружили некое аутентичное антропоядро в виде парадигмы
антропологического размыкания, и из этого ядра мы развертываем весь разговор о человеке.
При этом и ядро, и способ его развертывания мы ниоткуда не заимствовали. Они автохтонны
и образуют определенную собственно антропологическую методологию».
Я ставлю под вопрос, что это эта модель аутентична, конститутивна и автохтонна.
Она не автохтонна прежде всего о потому, что ее собственная жизнь и жизнь ее изобретателя
— разные вещи. Откуда мы заимствовали эту модель? Мы заимствовали ее от Сергея
Сергеевича Хоружего. Эта модель не обнаруживает себя в качестве таковой. Если мы
зададим сначала себе вопрос: что это значит — понять человека автохтонно, т. е. не так как я
его понимаю, а так, как я вижу его понимание самого себя. Когда я сформулировал так этот
вопрос, то я вижу, что автохтонный человек есть существо понимающее. Я, его
конструирующее, и он — конструируемое — одно и то же. Моя работа по конструированию
его модели — одна из форм его самопонимания. Человек есть тот, кто существует через
понимание, а не через бытие как животное или как ангел. Или еще проще. Я задаю вопрос:
что такое человек? Автохтонно ответить на этот вопрос, это значит сказать, что человек –
существо, существующее через задавание вопросов относительно самого себя.