Тавры использовали синтов по-своему. Наполнившись эйя-сущностью хозяина, зооморф превращался в замечательное, незаменимое средство исследования биосистем. С помощью транслокации — перехода в тела зооморфов, добывалась совершенно исключительная информация, делавшая познания тавров об обитаемом мире Открытой страны столь полными, что контроль над ее вита-эволюцией становился с течением времени все более продуманным и всесторонним. В последнее время, впрочем, число синтов пришлось значительно уменьшить. Их разнообразию тоже давно был положен существенный предел. В основном задействоваными оставались синты волков, оказавшиеся наиболее приспособленными для интересов исследователей. Остальные зооморфы, вышедшие из-под контроля эйя-излучения, после сокращения наблюдательных унков и последовавшей за тем эвакуации Ордена, разбрелись кто-куда. Йоханс с сожалением вспомнил, что когда-то за упущенного синта тавриеру из наблюдательного унка полагалось весьма строгое взыскание. Теперь несколько десятков таких упущенных зооморфов, прежде всего — волков, вышли из контактной зоны и окончательно зажили обычной звериной жизнью. Их уже нельзя было вернуть и их век не мог быть дольше, чем век их природных прототипов.
В отличие от них, синт, наполненный эйя-сущностью мог сохранять активность сколь угодно долго, до тех пор, пока его подпитывала эйя-энергия. А так как энергетических затрат для его поддержания требовалось не слишком много, при нормальном течении вита — процесса в системе и обычном поступлении энергии через связной канал, время жизни подконтрольного зооморфа было практически не органичено. Между прочим, зооморфная транслокация потому и считалась упрощенной, в отличие от внедрения в человеческое сознание, что в зооморфе нужно было управлять только его телом. Эйя-сущность нисколько не страдала от такого перехода, а настоящие тела тавров, подвергнутые процедуре смещения хроно — вещества или по-другому — и-тронированные, преспокойно дожидались обратного перехода в специальных капсулах-и-тронах, остававшихся в связном канале.
Совсем по-другому обстояло дело теперь, когда Открытую страну захватил антипроцесс и одновременно с этим поступление энергии через связной канал многократно уменьшилось. В таких условиях эйя-сущность, запертая в теле зооморфа, быстро ослабевала, нуждалась в частых обратных переходах и в случае чрезмерного истощения могла навсегда остаться в чуждой для себя оболочке. Сама по себе она не могла иссякнуть даже под самым негативным воздействием извне. И даже с прекращением каких бы то ни было связей через канал с Таврионом, эйя-субстанция могла продолжать свое существование, сохраняя все основные драгоценные свойства. Но ужас от осознания себя привязанной навек к телу животного, к существованию зверя, без каакой-либо надежды освободиться, должен был неминуемо склонить ее со временем запустить механизм постепенного или мгновенного самоуничтожения. И вот почему решение Высокого Наместника не возвращаться, сохранив себя в Открытой стране под светло-серой шкурой подконтрольного синта, не могло быть воспринято иначе, чем как продленное во времени осознаное саморазрушение. И вот почему Йоханс, поставленный перед выбором, остаться ли ему до конца с Командором, или покинуть его, хотя и колебался, все же не смог заставить себя сделать подобный ему шаг. Слишком тяжкой, несоразмерно тяжкой представлялась ему эта неизбывная безвозвратность. Утрата способности дышать синевой Тавриона была не с чем несравнимой утратой, бременем, непосильным для простого, не избранного тавра.
Но если у Командора, выбравшего путь зооморфной транслокации, даже в теперешних трудных условиях оставался хотя бы теоретический шанс когда-нибудь, при благоприятном изменении среды или процессов в вита-системе, вызволить свою эйя-сущность из звериного плена, то у человека, ставшего носителем эйя-субстата и по какой-либо причине воспользовавшегося переходом в синта, шанса вернуться к прежнему облику не было вообще. Ибо слабое, не защищенное и-троном, человеческое тело, покинутое его внутренним существом, неминуемо погибало. Более того, оно должно было элементарно аннигилировать, поскольку транслокция совершалась только в поле высокого напряжения эйя-энергий, поглащавших без разбора любой биологический материал, не задействованный в процессе транслокации.
«Значит, он опасается, что она совершит то, на что я не решился, — с некоторым смущением и досадой подумал Йоханс. — Неужели он думает, что она и вправду пойдет на это? Но нет. Ведь не сумассшедшая же она? К тому же, раз она ждет ребенка, то сработает пресловутый материнский инстинкт. Кажется, так это у них называется. Он подскажет ей, что нужно держаться подальше от тех мест, где ей будут овладевать странные ощущения. Иначе ребенок, наследник Аболешева и страшно подумать — его надежда, его продление в здешнем мире, воплощение его представлений об исполненном долге, что с ним будет?..» От этой мысли Йоханса передернуло. «Как же все невовремя, как некстати…», — подумалось ему вслед за тем, и чтобы поскорее отделаться от тягостных мыслей, разрушавших первоначально правильный настрой, он снова включил канал лонео и спросил:
— Как он выглядит, ее синт?
— Самка волка, бурая с подпалиной.
— Вэя?…
— Да.
— Возможно, все обойдется и она не узнает.
— Я сделаю все ради этого. Поэтому возвращаюсь.
— Но вы не сможете ей сказать, даже о том, что знаете о ее беременности.
— Конечно, нет. Она узнает об этом позже, сама. Я лишь хочу, чтбы она уехала отсюда как можно дальше и как можно скорее.
— Вы ее потеряете, милорд.
— Уже потерял.
— Но ваш наследник, он…
— Что ж, он явится на свет, как человек. Возможно, человеческое впервые одержит верх над эйя-сущностью, ведь она окажется во враждебной среде, и у нее не будет внешнего стимулятора активности.
— Вы не хотите, чтобы в нем сохранилась эйя-сущность?
Пораженный до самого последнего предела, Йоханс снова невольно повернулся лицом к Аболешеву. Павел Всеволодович сидел, все так же, не меняя расслабленной позы, но глаза его были открыты, и Йоханс различил в них что-то непонятное, какое-то ускользающее от определения тихое свечение: надежда, нежность или, может быть, просто предвкушение встречи с любимой женщиной…
— Я хочу, чтобы он был человеком, — прозвучало по лонео Аболешева.
— Человеком? — не выдержал Йоханс. — Обыкновенным человеком, вот этим, из породы «протохомо»?
— Ну, не совсем. Надеюсь, что он все-таки будет походить на свою мать.
— Мадам будет довольно трудно уговорить.