– Так давай же пройдемся по ним пешком, – предложила Наан. – Мы будем первыми!
– Почему бы и нет? – согласился Лабастьер. – Правда, это значительно медленнее.
– А мы куда-то спешим? – пожала плечами Наан. – Думаю, если один день мы потратим на то, чтобы, как наши бескрылые предки, пройтись ногами, вряд ли что-нибудь изменится к худшему.
На том и порешили.
Идти было и труднее, и интереснее. Крыльями они пользовались в этот день, лишь перелетая через ручейки и расщелины. Наан внимательно изучала встречавшиеся им растения, наслаждалась запахами цветов и трав, наблюдала за повадками разной насекомой мелюзги. Несколько раз они натыкались на крупных кузнечиков, и те, перепуганные, шарахались от путников в сторону. А однажды Наан наступила на камешек, а тот, оказавшись малюсенькой пятнистой лягушкой, чуть не сбил ее с ног и гигантскими прыжками ускакал прочь. Наан даже присела от испуга, а потом хохотала, как сумасшедшая, заразив своим смехом и Лабастьера.
Густая чаща джунглей сменилась редколесьем, травы стали ниже, и удовольствие от пешей прогулки стало еще ярче. Наан уже давно поражали маленькие разноцветные птички, называемые Лабастьером «колибри». Но сейчас, выйдя на поросшую цветами поляну, она увидела такой поразительный экземпляр, что просто не могла отвести от него восхищенных глаз.
Эта пташка была просто чудом. Она была похожа на всё, что угодно: на невиданную зеленую пчелу-медвянку или на маленький, висящий над алым соцветием, камешек изумруда, на волшебную душу цветка или просто на капельку душистого нектара…
Как завороженная, замерев, любовалась Наан на это диво, а затем осторожно, боясь спугнуть, попробовала приблизиться… Колибри, жужжа крылышками, как майский жук, а вовсе не как пернатое, перелетела на соседний цветок и, повиснув над ним, опустила в его середину длиннющую соломинку клюва. Наан на цыпочках двинулась туда, но птичка перелетела вновь.
Так, забыв обо всем, Наан перебегала от цветка к цветку, пока не услышала сдавленный возглас Лабастьера. Она обернулась и остолбенела: Лабастьер, беспорядочно размахивая крыльями, болтался над землей вниз головой, привязанный веревкой за ногу к ветке дерева.
– Что с тобой?! – воскликнула Наан, направляясь к нему.
– Капкан, – прохрипел тот. – Я не заметил петлю…
Наан, трепеща крыльями, попыталась развязать узел флуонового шнура, но это не удалось ей.
– Бластер! – надоумил ее Лабастьер. – Свой я уронил.
Но она успела лишь потянуться за оружием, когда кто-то тяжелый свалился на нее сверху и, уцепившись за шею, утянул на землю.
Силы были неравными, и борьба недолгой. Через пару минут Наан лежала под деревом спутанная по рукам и ногам, привязанная к явно заготовленному заранее жердю, и с ужасом разглядывала напавшее на нее существо.
Без сомнения, это был самец теплокровной бабочки. Но такого уродливого создания Наан не видела еще никогда. Его тело и лицо были иссиня черными и покрытыми нелепыми разноцветными разводами. Он был абсолютно гол, лишь половые органы были запрятаны в подвязанный к поясу мешочек. Его нос, видимо для украшения, был проткнут насквозь тонким, отполированным до блеска прутом, загибающимся к правому уху и пронзающим также его мочку; лоснящиеся от жира волосы заплетены в три толстенные, торчащие в разные стороны, косы.
Беспомощно болтаясь на веревке, Лабастьер, плазмобой которого валялся на земле под ним, угрожающе кричал на это безобразное существо, но дикарь, не обращая на него внимания, быстрыми уверенными движениями туго скрутило Наан, а затем пригнувшись, в несколько прыжков вернулся к дереву и с удивительным проворством полез с ветки на ветку вверх.
И тут Наан, несмотря на ужас пложения и боль в связанных запястьях, заметила и еще одну странную особенность этого существа, не позволявшую ему летать. А именно: его крылья были перегнуты, притянуты за четыре уголка к середине спины и каким-то образом закреплены там.
Минуту спустя Лабастьер и чернокожая бабочка свалились на землю и кубарем покатились по поляне. А еще через несколько минут Лабастьер, упакованный так же умело и аккуратно, как Наан, лежал рядом с ней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Кто это? – простонала она.
Изо всех сил стараясь казаться спокойным, Лабастьер ответил:
– Трудно поверить, но, по всей видимости, это приам – представитель вида бабочек, считавшегося вымершим.
– Что-то такое мне рассказывал император… Как ты думаешь, приамы едят бабочек?
– Не думаю. Ведь других бабочек, кроме них, тут нет. Если только допустить, что они пожирают друг друга… И все-таки мне непонятно, почему их до сих пор не нашли?
– Может быть, потому, что они пожирают исследователей? – продолжала гнуть свою линию Наан.
Тем временем белоглазый дикарь, оскалившись, интенсивно почесал себе грудь и бока. Затем достал из-за спины розовую раковину, полуприсев, приложил ее к губам и подул. Раздался громкий воющий звук, напоминающий гул предгрозового ветра, но более конкретный, имеющий определенный тон. Несколько подобных звуков отозвались ему из чащи, и, судя по громкости, откликнувшиеся были где-то рядом.
– Что же нам делать теперь? – Наан была напугана всерьез. – Этот приам выглядит совсем диким и очень опасным.
– Да, по сравнению с взрастившими моего отца лесными ураниями, это просто животное… – отозвался Лабастьер. – Пока что мы бессильны что-либо предпринять. Единственное, что мы можем: быть наблюдательными. Если нам все-таки повезет, нам может помочь спастись любая замеченная мелочь.
– У меня затекли руки и ноги, и я не могу думать больше ни о чем.
В этот миг той же крадущейся походкой на полусогнутых ногах из-за деревьев на поляну выбрались сразу несколько приамов и, непрерывно почесываясь, уставились на пленников выпуклыми, словно сделанными из фарфора, глазами. Вид их был более чем живописен. Их тела были раскрашены абсолютно по-разному, и в узорах не прослеживалось никакой системы. Тонкие прутики пронзали не только носы и уши, но иногда и губы, а у двух особей женского пола они соединяли соски недоразвитых обвислых грудей.
Но крылья у всех были связаны одинаково. Похоже, представители этого племени по какой-то причине сознательно отказались от способности летать. И Наан пришло в голову, что, возможно, именно благодаря вето на полет, приамы и не были обнаружены раньше.
Удачливый охотник, мыча и приплясывая, принялся усиленно корчить рожи и жестикулировать. Наан с ужасом заметила, что в левой руке он сжимает бластер Лабастьера. И то, чего она опасалась, не заставило себя долго ждать. Прозвучал характерный чмокающий звук и жахнула молния… Но обошлось без жертв, лишь вспыхнули росшие неподалеку кусты.
Приамы рухнули на землю, а стрелявший испуганно отбросил плазмобой в сторону.
Дикари поднялись, вращая глазами, обменялись друг с другом интенсивными жестами, а затем подскочили к пленникам и обшарили их, вытащив разную мелочь, включая сережку, которая была спрятана в кармане у Наан. Затем они схватили концы жердей, к которым пленники были привязаны, забросили их на плечи и трусцой побежали с поляны в чащу.
Приамы тащили свою добычу минут сорок, и Наан казалось, что от боли и тряски она с минуты на минуту потеряет сознание. Кусты хлестали ее по лицу; она стонала, а несколько раз выкрикнула: «Стойте!», «Хватит!», «Я больше не могу!» Но дикари на ее мольбы внимания не обращали.
Неожиданно остановившись, приамы кинули пленников на землю и, упав на четвереньки, принялись быстро разгребать какие-то наваленные в кучу ветки.
– Они не летают и живут под землей, – догадался Лабастьер. – Потому-то о них никто ничего не знает.
Но Наан все это уже мало интересовало.
– Мне кажется, мы умрем, – простонала она. – Они убьют нас.
– Но они взяли нас в плен, значит, мы нужны им живыми, – возразил Лабастьер, – Между прочим, именно в этом племени мы могли бы достаточно надежно и долго скрываться от императора. Хотя мне и не нравится эта идея.