Лицо в пыли, грязи и пороховой копоти, камуфляж кое–где порван, берет потерялся, волосы спутанные и слипшиеся. В руке автомат без магазина.
О присутствии в составе спасательного отряда кавторанга Кедрова он еще не знал и начал докладывать Максиму, как непосредственному начальнику. Так оно, впрочем, и было. Для Щитникова приказ генерала никто не отменял.
Хотел подкинуть руку к виску, вспомнил, что голова не покрыта, остановил жест на полпути.
— Господин подполковник. Как вы и предупреждали… Около трех часов дозорный подпоручик Мамаев обнаружил приближение неизвестных к расположению. Действовал по Уставу. Запросил, кто идет, произвел предупредительный выстрел. Открыть огонь на поражение, очевидно, не успел. Дальнейших выстрелов не последовало, на наши крики не отвечал. Искать его в темноте я счел нецелесообразным. Тем более весь лес наполнился этими… тенями. Приказал занять круговую оборону. На дереве, — как показалось Бубнову, он несколько смутился, указав на невысокий, но коренастый раскидистый дуб у края поляны. Вроде как неприлично боевому офицеру на дереве прятаться. Бросив внизу товарища.
— Совершенно правильное решение, — успокоил его Максим. — И что дальше?
— Отстреливались, до гранат несколько раз доходило. А эти все прибывали и прибывали. Патроны кончаться стали. С той стороны тоже стреляли, очевидно, из автомата Мамаева, но неприцельно. Да у него с собой всего один рожок и был.
С рассветом я принял решение идти на прорыв. Наметил путь отхода, бросили последние гранаты, пошли. С той стороны почти отвесный обрыв и далеко выступающий мысок. А внизу снова эти… Много. Учуяли нас и стали карабкаться.
Поручик судорожно вздохнул:
— Похоже, как будто огненные муравьи в Африке…
Щитников там бывал, с муравьями встречался, и они оставили у него незабываемые, крайне неприятные впечатления.
— Я все–таки решил катиться вниз и это… штыком и прикладом! Но тут услышали вертолеты. Пустили ракеты и приняли последний бой. На перешейке. Те, которых мы распугали, опомнились, сзади атаковали. Тарасов погиб… Пять минут буквально продержаться оставалось.
— Как погиб, застрелили?
Щитников помотал головой.
До этого он держался и докладывал так, словно вышел из обычного, пусть и тяжелого боя. С нормальным противником. А сейчас, оказавшись среди своих и заново восстановив происшедшее, как будто сломался.
Лицо у него резко побледнело, в глазах блеснуло нечто вроде безумия.
Максим сунул ему в руки спасительную фляжку.
— До дна! И присядь.
Поручик выпил, вытер губы рукавом, чисто машинально, потому что высосал он виски разом, не уронив ни капли.
— Не застрелили Кольку. У него патроны кончились, он за пистолет схватился, а вытащить не успел. Двое на него навалились. Одному Левон в упор череп разнес, второго я… Только Николай уже мертвый был.
— То есть? Его что, задушили или ножом?
— Нет, — поручика передернуло. — Просто умер. Испустил дух, как говорится… — со странной интонацией произнес он.
Позади хрустнула ветка. Максим обернулся, чересчур резко. За спиной стоял первый пилот и слушал доклад поручика с полным недоумением на лице.
— Капитан, дайте человеку еще чуток противошокового. У вас наверняка есть, — средним между приказом и просьбой тоном обратился к летчику Бубнов. — А я сейчас.
— Володя, где Тарасов?
Щитников рукой указал направление.
— Да я с вами пойду… Там еще Шаумян где–то. У него патроны еще остались, он к десанту присоединился, а у меня вот…
Как последнее оправдание, он протянул разряженный автомат.
— Сиди, сиди, хватит с тебя. Сам найду.
У него еще оставалась надежда, что поручик ошибся и Николай жив. Просто впал в ступор.
Увы, нет!
Картинка, увиденная на рубеже последнего боя, практически не отличалась от вчерашней, разве что своей масштабностью. Трупов разной степени сохранности по поляне и окрестным кустам было разбросано больше на порядок.
И при солнечном свете выглядело все это гораздо неприятнее.
Как и говорил Щитников, на узком перешейке — метра три всего шириной — ничком лежал единственный здесь «нормальный человек», в знакомой камуфляжной униформе. По бокам от него — сильнее обычного поврежденные скелеты.
Ну да, патроны же у поручика кончились, и он, похоже, охваченный яростью и отчаянием, увидев, как его товарища схватили мертвецы, крушил и автоматом, как дубиной, и подкованными ботинками бил с силой лошадиных копыт.
А Тарасов был мертв, безусловно и абсолютно. Хотя и не имел на теле видимых повреждений. Только выглядел ничуть не похоже на того коренастого, крепко сбитого офицера, с которым совсем недавно простился Бубнов.
Сейчас он скорее напоминал скончавшегося от холеры или от рака с обширными метастазами.
Крайняя степень истощения, кахексия.
Примерно об этом Максим начал догадываться еще ночью.
Вот зачем ходячие покойники гоняются за людьми, настойчиво и неостановимо. Скорее всего — бессознательно.
Им просто нужна жизненная энергия.
Догнали живого, схватили и «разрядили». Как закороченный аккумулятор. Зная или инстинктивно чувствуя, что это поможет им продлить свое здешнее существование, а то и вернуться обратно.
Воскреснуть, грубо говоря.
Да только не успели воспользоваться полученным: Щитников с Шаумяном разнесли их буквально в клочья.
Понимая, что мысли его — циничные и неправильные, доктор все–таки пожалел, что офицеры сработали слишком грубо.
Как бы было интересно увидеть эффект еще неизвестного науке процесса…
Немедленно устыдившись, даже оглянувшись машинально (вдруг кто–нибудь способен был подслушать), Максим сделал единственное, что мог, — выругался в свой собственный адрес и, цепляясь за пружинящие ветки, обрушился вниз по двадцатиметровому глинисто–песчаному склону. Падая, снова подскакивая, уклоняясь от нацеленных в лицо и грудь сучьев.
На плоскости еще постреливали, но уже недружно. Там очередь, другая, где–то дальше — гранатный разрыв.
Максим мчался на шум боя, как кабан в камышах, надеясь, что никому из штурмгвардейцев не вздумается брать «языков» голыми руками.
Добежать, предупредить!
Чем угодно — веревками, жердями, да хоть чехлами вертолетов — можно их накрыть, спутать и обездвижить, но не прикасаться руками!
Как в тюрьме нельзя прикоснуться рукой к «опущенному». Пусть и по другой причине. А может быть, именно по этой же. Пробой негативной энергии.
К сожалению, Бубнов не успел. Ребята — вздумали.
Уж больно профессиональные и азартные бойцы служили в подразделении Кедрова.
В горячке боя не устрашились даже немыслимого.
То есть пока трупы еще двигались, они не слишком отличались от живых, но все равно от них исходила некая эманация ужаса. Поэтому бойцы стреляли и швыряли гранаты без каких–то сомнений, обязательных в любом другом случае. Противник ведь был безоружен, одет по преимуществу в гражданскую одежду!
А многие — просто в белье, а еще некоторые вообще были совершенно голые. В том числе и женщины. Да, здесь были и женщины, по преимуществу старые, конечно, но попадались и молодые.
Что и позволило Максиму догадаться, как он был не прав в своих ночных рассуждениях.
С чего он вообразил, что мертвец оживает здесь только после похорон?
Это его Колосов сбил с панталыку. Хоронили, мол, отставного полковника в парадной форме, я рядом с гробом стоял.
Вот и перемкнуло.
На самом же деле — все происходит именно в момент смерти, как же иначе?
А дед просто умер в мундире. Сфотографироваться собрался напоследок, при всех регалиях, или на встречу боевых друзей шел. Вот его в любимой форме в гроб и положили.
Остальные, собравшиеся на вита–излучение группы Щитникова, тоже одеты так, как в свой последний миг. Кто в постели умер, кто на операционном столе, кто под колесами автомобиля или — на поле боя!
Значит, если Половцев с Неверовым оказались в зоне боев минувшей арабо–израильской войны, им грозит опасность столкнуться с сотнями свеженьких, вооруженных штатным оружием трупов!
Все это промелькнуло в голове Максима за те секунды, которые он бежал по жутко выглядевшему полю навстречу Кедрову. Чистый ремейк малоизвестной картины Васнецова «После битвы русских с половцами».
В принципе кавторанг был в курсе дела, Бубнов изложил ему свое открытие довольно подробно, но слова, которым можно верить и одновременно не верить, — одно, а прямое столкновение с батальоном покойников — совсем, совсем другое.
Инстинктивно они оба смещались на бегу в сторону от центра уже завершившегося боя и остановились на бугорке в приличном отдалении от гниющих (точнее, стремительно сгнивающих) тел.