Да, этот 20—40-летний ельцинский избиратель мог не стать бизнесменом, брезгливо чурался барахолки, «купли-продажи», но саму возможность участия в частном бизнесе, в близком будущем, «когда всё станет на свои места», не хотел отдавать ни за что. Зачастую не имея денег для поездки за границу, он был уверен, что когда-нибудь накопит и поедет, поедет обязательно — в Турцию, в Италию, в Индию, куда угодно.
В прекрасное далёко.
Словом, это поколение, 1950—1960-х годов рождения, было, с одной стороны, довольно молодым, но при этом — отлично помнило советскую власть. До деталей. До мельчайших подробностей.
Но и людей, которые уже заработали, уже купили машины, новые квартиры, компьютеры, дорогую бытовую технику (казавшуюся в то время чудом), съездили за границу, чуть разбогатели, встали на ноги, — тоже было немало, поскольку экономическая ситуация к началу 96-го начала понемногу выправляться. Конечно, всех этих «выигравших» было гораздо меньше, чем тех, кто в 90-е годы «проиграл»: потерял привычную работу, привычную социальную опору, привычные ценности. Людей, утративших смысл жизни и лихорадочно искавших новый, было гораздо больше. Но и они, как ни странно, не стремились к возвращению в старую систему, вернее, не верили в ее возвращение. И если кто-то из них собирался голосовать, то уж, конечно, не за Зюганова или Ельцина, а за кого-то третьего.
Опорой Зюганова были люди старшего поколения, причем чаще из неблагополучных социальных слоев и регионов. Пенсионеры, сельские жители (а в деревнях оставались, как правило, люди тоже немолодые), люди физического труда, которые оказались в 90-е без нормальной, социально защищенной работы. В этом смысле партия Зюганова выступала, кстати, с очень благородной миссией — как защитница самых обездоленных, униженных, несчастных, как говорили, «обворованных» людей. Это был верный, надежный электорат. Но у него была одна особенность — такой электорат не мог расти. Ему некуда было расти.
Поэтому предвыборная кампания 96-го года, как, наверное, никакая другая в мировой истории демократии, во главу угла поставила не вопрос о конкретных социальных программах, не проблемы экономики или политики, внешней и внутренней, а вопрос о ценностях. Это был спор о выборе пути, о вечных вещах.
И вот на этом поле Ельцин получал перед коммунистами значительное преимущество. Их пропаганда была по-прежнему старой, ржавой, отдающей классовой ненавистью. Идеология кандидата Ельцина звала вперед. В будущее. А психологически это значительно выигрышнее. Как говорят психологи, люди «живут проектами». Проективное мышление — особенность человека конца XX — начала XXI века.
Вот сухие цифры, на которых строилась стратегия ельцинской команды:
«В то время как “жестко” антиельцинский и в основном прокоммунистический электорат составлял от 29 (“Я никогда не поддерживал и сейчас не поддерживаю Б. Н. Ельцина”) до 42 процентов (“Не буду поддерживать Ельцина ни при каких обстоятельствах”), 54 процента из опрошенных осенью 1995 года заявили, что “не считают коммунистическую систему приемлемой для России”. При проведении общенационального опроса в январе 1996 года на вопрос, согласны ли они с тем, чтобы в стране был снова установлен коммунистический режим, 39 процентов опрошенных ответили утвердительно, а 61 процент — отрицательно».
…Да, но капитализм и коммунизм — понятия достаточно отвлеченные. И нередко выбор духовных ценностей очень сильно зависит от того, что мы видим на полках и на ценниках в магазинах.
«В январе 1996-го был задан вопрос, что было бы “лучше” — иметь в магазинах много дорогих товаров или мало, но дешевых, — по ценам, контролируемым государством. 59 процентов предпочитали первый вариант, а 41 процент — второй. Эти результаты, в свою очередь, близко соответствовали собственному положению респондентов: 36 процентов заявили, что “нельзя больше терпеть наше жалкое положение”, в то время как 57 процентов сказали, что “трудно живется, но терпимо”, или же “не все так уж плохо, жить можно”. Особенно твердую позицию занимали сторонники Ельцина среди молодых россиян. В проведенных многочисленных опросах… россияне в возрасте от двадцати до сорока четырех лет (38 процентов от всего населения страны) отвергали коммунизм при любой формулировке вопроса» (Леон Арон).
Учитывались и результаты парламентских выборов. Да, они принесли победу коммунистической партии. Но если подсчитать мнение всех голосовавших, в том числе тех, кто отдал голоса партиям, не преодолевшим пятипроцентный барьер, получалась такая картина: 21 миллион голосов был отдан за прореформистские, демократические партии (в том числе оппозиционные, например, «Яблоко», ДВР), 11 миллионов — за партии, на электорат которых Зюганов мог рассчитывать лишь в небольшой степени, скажем, на треть. «Сатаров и его коллеги, — пишет Леон Арон, — надеялись, что страх… перед свертыванием реформ и возвратом к прошлому снова спасет президента».
И, добавлю от себя, спасет страну.
Такова первая стадия ельцинского анализа.
Вторая стадия — оценка главного конкурента. Лидера коммунистов Зюганова. Его потенциальных возможностей, его резервов.
В январе 1996-го ситуация выглядела в этом смысле весьма тревожной.
Если простой избиратель, судя по опросам, вовсе не собирался поддерживать Зюганова или упрощать ему дорогу к власти, то общественное мнение сильно качнулось в его сторону.
Поясню: «общественное мнение» — это ведь не только сухие цифры опросов, некая среднестатистическая «душа населения». Это общественные деятели, политики, журналисты. Те, кто каждый день выступает, пишет, оценивает, говорит… и влияет, влияет, влияет. Влияет на эту «среднестатистическую душу».
В январе 1996-го демократическая пресса, журналисты, публицисты и философы, из «двух зол» (Ельцин или Зюганов) не выбирала никого — и тот и другой кандидат казались одинаково плохим вариантом. Более того, постепенно чаша весов склонялась в пользу Зюганова.
В это трудно поверить сегодня, но это было именно так. Логика самая простая: Ельцин неизбираем. Что дальше? Можно ли в принципе голосовать за Зюганова? Оказывается, можно…
Андрей Синявский, писатель:
«Во Франции не будет трагедией, если Ширака не переизберут на второй срок. Точно так же не будет трагедии в Америке, если не выберут Клинтона. А почему в России обязательно трагедия?.. Если не Ельцин, то трагедия».
Яков Кротов, священник:
«Нет, извините… я не приемлю концепции “меньшего зла”. Мне со злом не по пути, даже с маленьким. Тем более что оценка Ельцина как “меньшего зла” достаточно субъективна. Для родственников чеченца, которого убили в 1996-м, самое большое зло — Ельцин. И, во всяком случае, делать меньшее зло символом борьбы с большим — странно. Все равно что вместо Рождества Христова праздновать день рождения Ленина под лозунгом “Ну Ленин же — не Гитлер!”».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});