и афинянам придется уходить. Богиня не может защищать их. Теперь и она, потерявшая свою землю, сама беспомощна и беззащитна, как любая афинская женщина…
– Что же делать? Что же нам делать? О Фемистокл, хоть бы ты скорей вернулся!
– А я уже вернулся, Архиппа! – Веселый голос Фемистокла сразу услышал весь дом. – А почему ты не стоишь на пороге и не встречаешь меня, Архиппа?!
Дети хором закричали от радости. Сыновья и дочери, бросив все дела, сбежались к отцу. Малютка Никомеда изо всех сил дергала его за руку, требовала, чтобы он посадил ее к себе на плечо. Самый маленький сынок, только что научившийся ходить, приковылял к нему и ухватился за его плащ. Архиппа не выдержала, слезы хлынули ливнем.
– Фемистокл! О Фемистокл!..
А больше ничего не могла сказать.
На другой же день Фемистокла услышали все Афины.
– Граждане афинские, уходите на корабли! Мы не в силах защитить город, спасайтесь сами и спасайте свои семьи. Идите на корабли!
По городу бежали глашатаи, посланные архонтами.
– Граждане афинские, спасайте себя и свои семьи! – кричали они. – Идите на корабли! Спасайте себя и свои семьи!
В городе началось смятение. Афиняне не верили своим ушам. Покинуть Афины, оставить родную землю, идти на корабли? Зачем?
Фемистокл выступал и на Пниксе, и на агоре, рыночной площади.
– Вспомните, что сказал Дельфийский оракул! – убеждал он афинян со всей страстью своего красноречия. – Вспомните:
Гнев Олимпийца смягчить не в силах Афина Паллада,
Как ни склоняй она Зевса – мольбами иль хитрым советом,
Все ж изреку тебе вновь адамантовой крепости слово:
Лишь деревянные стены дает Зевс Тритогенее
Несокрушимо стоять во спасенье тебе и потомкам[147].
Корабли – это и есть те деревянные стены, которые будут несокрушимы и защитят нас от врага!
Афиняне, потрясенные тем, что им придется оставить свою родину, не знали, на что решиться.
Но случилось так, что, в то время как Фемистокл выступал с этой речью, на Акрополе, поднявшись со стороны Керамик, появился молодой Кимон, сын Мильтиада, героя Марафонской битвы. Он шел, окруженный товарищами. Прекрасное лицо его сияло. В руках он нес конские удила.
Все Собрание на Пниксе обернулось к нему. Отсюда, с высоты, Акрополь хорошо виден, и афиняне увидели, как Кимон подошел к храму Афины и положил у порога эти удила – он посвящал их богине. Потом вошел в храм и вышел оттуда с одним из щитов, висевших на стене в храме, помолился богине и, спустившись с Акрополя, пошел к морю. Товарищи следовали за ним. Афиняне поняли: Кимон подтверждал слова Фемистокла – не конное войско спасет Афины, а спасут их корабли.
Зловещий дым пожарищ приближался к Афинам, уже было видно и пламя. Горели селения на афинской земле. По городу снова побежали глашатаи:
– Спасайте свои семьи! Спасайте как можете! Спешите на корабли! На корабли! На корабли!
В городе начались крики, плач. Толпы женщин с детьми, немощные старики, рабы со всяким скарбом своих господ бежали по улицам. Грохотали груженые повозки.
Над Афинами печально тянулись волокна дыма. Афиняне жгли все, что не могли взять с собой. Несмотря на то что стоял яркий, сияющий день, казалось, что все вокруг померкло. Печально глядели горы, оливковые сады на склонах затихли, словно в предчувствии беды… Невиданное, ни с чем не сравнимое зрелище – весь город уходил на корабли. Многие не могли сдержать рыдания. Мужественные в бою, теперь они плакали, как женщины, оставляя врагу Афины. С мечами и копьями в руках, они шли, не оглядываясь, потому что нестерпимо было видеть, как пустеют после них покинутые улицы и жилища. Поднимали глаза к Акрополю, чтобы унести в памяти колонны высоких храмов, украшенных цветными фризами и статуями, которые с упреком смотрели с холма, словно умоляя не покидать их на поругание.
Афиняне шли к морю, шли тесно, будто текла человеческая река, спускались с высоких горных улиц, со склонов холмов. По всему городу ревели коровы, пригнанные поселянами. Лаяли и выли собаки, они бежали за своими хозяевами. Хозяева не могли взять их с собой, но они все-таки бежали с жалобным воем, понимая, что их покидают…
Фемистокл провожал в гавань свою семью.
– Куда же мы теперь, Фемистокл? – спросила Архиппа.
– В Трезену. Трезенцы примут вас.
– Вот мы и разорили свое гнездо, Фемистокл! – пожаловалась Архиппа.
Фемистокл вздохнул, он и сам с тоской только что подумал об этом. Он подозвал верного раба, перса Сикинна, который много лет жил в его доме и был учителем его детей:
– Сикинн, ты поедешь с ними в Трезену…
– Нет-нет! – закричала Архиппа. – Ты, Сикинн, пойдешь со своим господином. Ты будешь охранять его в бою!
Увидев, что лицо Архиппы непреклонно, Фемистокл согласился.
– Но сможешь ли ты, Сикинн, воевать с персами? Ты ведь и сам перс.
– Но разве не персы бросили меня, раненого, на поле битвы, когда еще в ту войну мы пришли сюда с нашим царем Дарием? Они бежали, оставив меня на поругание врагу. Ты меня взял к себе, ты меня вылечил, ты всегда был мне добрым господином. Я умру за тебя по первому твоему слову!
– Не будем говорить о смерти. Нам не умирать надо, а побеждать!
На это Фемистоклу никто не ответил. Побеждать! Как поверить в невозможное? Да и верил ли он сам в это?
Фемистокл молчал. Нестерпимая тоска давила сердце. Он поднял глаза к Акрополю, мысленно прощаясь с афинской святыней. Там, за высокими колоннами храма, стоит статуя их богини, одинокая, оставленная…
– Поезжайте, я догоню вас, – сказал он Архиппе.
Он свернул в сторону, поднялся на Акрополь. Хотелось еще – в последний раз! – окинуть взглядом с высоты холма свою родную землю, проститься. Кто знает, придется ли ему вернуться сюда!
Он вошел в храм. Богиня Афина сурово глядела куда-то поверх его головы.
– Клянусь Зевсом! – вдруг прошептал Фемистокл. – А где же эгида богини?
Золотая эгида, украшавшая грудь богини, исчезла.
«Спрятали жрецы! – решил Фемистокл. – Спрятали для персов!»
Он вошел в маленькую комнату позади святилища. Там было сложено все имущество храма: треножники, светильники, старые расшитые покрывала богини… Фемистокл внимательно осмотрел помещение и не нашел эгиды.
«Значит, унесли с собой…»
В самом углу он заметил ларец. Фемистокл открыл его и отшатнулся в изумлении: ларец был полон золота.
– Так вот что они оставили персам в подарок! – пробормотал Фемистокл. – Я так и знал… Но нет, не персам пойдет это