Вот это уже пошли конструктивные переговоры! Ликуя в душе, я быстро заговорил:
— Ростислав передумал воевать Русь, драться с князьями. Теперь в его руках находятся города, равных которым на Руси нет. Теперь в его руках важнейший торговый путь, новый путь «из варяг в греки»! Мы не раз обсуждали это с Ростиславом, и, как мне кажется, князь решил для себя строить здесь, в Тмутаракани, новое государство. Быть может, настоящее царство в будущем! А не бороться с кучей родственников в братоубийственной войне.
Дургулель задумчиво протянул:
— Как тебе кажется…
Я поспешил дополнить мысль:
— В случае если Ростислав засомневается, я употреблю все свое влияние, чтобы переубедить его! Князь весьма высоко ценит мое мнение.
— И что же, — Дургулель проницательно посмотрел мне в глаза, — идея брачного союза наших с князем семей также была предложена тобой?
Почтительно склонив голову, я ответил:
— Эта мысль пришла в наши головы одновременно, и она весьма очевидна. Что еще способно так укрепить союз двух государств, как не династический брак?
— И общее участие в войне. Я помню твои слова, Андрей Урманин. Ты обещал привести тмутараканское войско по первому моему слову и лично возглавить его. Я уверен, что вскоре грузинам потребуется моя помощь в войне с мусульманами — и, когда Баграт призовет меня, я вспомню твое обещание.
Я низко поклонился:
— Оно будет исполнено.
Царь отстраненно кивнул, посмотрев куда-то в сторону, после чего задал весьма непростой вопрос:
— Но коли Ростислав решил строить здесь свое царство и породниться с моей семьей, не планирует ли он в будущем захватить Аланию и посадить на ее престол одного из своих сыновей или, быть может, даже внуков?
Я выдержал пронизывающий, словно рентген, взгляд царя и твердо ответил:
— Не захватить власть, но способствовать тому, что в будущем престол как Алании, так и Тмутаракани мог бы занять один из наследников обеих правящих семей. В таком случае оба царства сольются воедино и станут вдвое сильнее. Впрочем, — поспешил продолжить я, не в силах прочитать мысли царя по его остекленевшему взгляду, — речь идет лишь о мирных переговорах, но никак не о войне.
Минуту Дургулель молчал, отвернувшись к окну, после чего довольно резко заметил:
— Алания и так сильна. Мое войско исчисляется пятью десятками тысяч храбрых мужей!
— Верно, государь. Сегодня твоему войску нет равного противника в окрестных землях. Но что будет через пятьдесят лет? А через сто? Степь раз за разом выплескивает из своего нутра одну за другой волны завоевателей. Она как Змей Горыныч из русских сказок, одну голову срубил — две вырастает. Хазар разбили — за ними пришли печенеги. Сокрушили печенегов — их вытеснили торки. Разгромили торков — тут как тут половцы…
Дургулель коротко бросил в ответ:
— Половцы нам не враги. Они знают нашу силу и не лезут к нам, наши всадники многочисленны и столь же быстры, как и куманы. Ни печенеги, ни торки не беспокоили наших владений, и…
Я лукаво улыбнулся, и царь, злобно насупившись, оборвал свою речь.
— Позволь напомнить тебе, государь, что хазары в свое время подчинили аланов. А когда ясы восстали против них, иудеи призвали на помощь все тех же печенегов и торков и разбили их. А кто же был хозяином местных степей до хазар? Тюрки. А помнишь ли ты о счастливых временах, когда донскими и причерноморскими степями правили сарматы и аланы были одним из самых сильных и значимых племен их союза? Но они потерпели поражение от гуннов. Позволь также напомнить, каким трудом твоим предкам в союзе с хазарами — еще не иудеями — удалось выстоять перед арабским нашествием с юга, сколько крови было пролито, чтобы удержать мусульман. И кто может точно предсказать, что грузинам удастся удержать новый мусульманский натиск? Кстати, все тех же торков — ну или родственных им племен*28.
Дургулель промолчал, и я продолжил:
— Если Ростиславу удастся крестить касогов и прочно включить их в свое царство, если мы удержим Корсунскую фему, то Тмутаракань действительно станет могучим союзником. Пусть династический брак не даст нашим землям единого царя — но он объединит нашу кровь и наш союз. Я верю, что вместе аланы и русы сумеют остановить вторжение как с юга, так и с востока. А коли в Византии появится по-настоящему сильный базилевс, равный Никифору Фоке или Иоанну Цимисхию, так мы первыми предложим им союз и военную помощь в борьбе с нашим общим врагом. И тогда ты, государь, поможешь нам обрести мир, словно мост, связующий два берега одной реки.
— Сожгите еще больше ромейских городов, и берега ваши станут настолько далеки друг от друга, что ни один мост не сможет соединить вас!
Кажется, Дургулель решился!
— Так прими предложение князя, светлый царь, отпусти меня к нему, и я обещаю, что мирным грекам более не придется строить новые жилища взамен сожженных и оплакивать павших под мечами касогов!
Яс вновь посмотрел мне в глаза — а после протянул руку:
— Хорошо! Я принимаю предложение союза с Ростиславом и выберу одну из внучек для замужества с его старшим сыном. Я откажу ромеям, и Алания не нападет на Тмутаракань. Взамен я жду выполнения всех обещаний, данных тобой, — и торговых уступок для моих купцов, и военной помощи в наших походах.
Крепко сжав сильную кисть царя, я с чувством ответил:
— Да будет так! Перед лицом Бога говорю тебе, государь, что мы с Ростиславом исполним все обещанное мной ранее.
Дургулель улыбнулся и разжал руку. Я поклонился царю и сделал шаг в сторону двери, как яс неожиданно спросил:
— То, что я видел в твоих схватках с варяжским воином и Артаром, — что это было за воинское искусство? Говорю не о клинках, а о тех мгновениях, когда ты их не использовал.
Мгновение поколебавшись, я постарался честно соврать:
— Это греческий панкратион*29.
Впервые я видел лицо Дургулеля удивленным, а его брови поднятыми столь высоко.
— Да, я слышал о подобном искусстве… Но ни разу его не видел. Однако откуда же урманину с далекого севера знать греческое искусство боя без оружия?
— В нашем селении был трэлл*30 из ромеев, он очень много знал и умел, а я, будучи ребенком, жалел его и тайком приносил еду с родительского стола. Грек был благодарен и много рассказывал мне как о истории своей страны — например о греческой и македонской фалангах, о битве при Фермопилах, об Александре Македонском и Юлии Цезаре, — так и про свою землю в наши дни. А еще, когда я подрос, показывал приемы, когда-то изучаемые греками в палестрах*31. Он учил их по каким-то древним книгам, а я использовал и доработал его искусство в схватках со сверстниками.
— Значит, идея фаланги тмутараканцев в битве с Тагиром была именно твоей?
— Верно, государь. А топорщиков в третий ряд я придумал поставить сам, поглядев на то, как наши воины рубят всадников датскими секирами. Только решил сделать их еще длиннее.
Дургулель понимающе кивнул, после чего сделал приглашающий жест к столу:
— Ты очень интересный человек, Андрей Урманин. Что же, своей цели ты достиг, так потрать еще немного времени и побеседуй со мной, утоли мое любопытство. Я с удовольствием послушаю истории из твоей жизни…
Глоссарий
21 Фема Халдия — одна из областей Византии на малоазиатском побережье Черного моря, ставшая в будущем основой для создания Трапезундской империи. Главный город — Трапезунд (современный турецкий Трабзон). Для ромеев фема еще и структурная единица для набора ополченцев-скутатов (копейщиков). Ополчение одной области также называлось фемой, по численности она примерно равна современной дивизии (до 10 тыс. воинов).
22 Оф, также Офис (греч.) — город на востоке фемы Халдия, получил свое имя по названию протекающей рядом реки (переводится как «змея»).
23 Турмарх — военный и гражданский руководитель турмы, подразделения фемы.