женский вопль.
Эван, опомнившись, ринулся ко входу на склад. Вовремя: Ида — с повязкой на глазах, со свежей ссадиной на скуле — упала бы, если бы он её не подхватил.
— Боже, Эван, это ты? Я уже думала… — она уткнулась в плечо мокрым от слёз лицом. — Что там творится?
От неё пахло потом и кровью. Эван рассеянно и неловко гладил её по волосам. И не чувствовал ничего кроме тихой, усталой жалости. Ида всхлипывала, как ребёнок.
Ребёнок?
Эван замер. От воплей Льялла в зале ожидания и мёртвый бы проснулся — а малыш в коляске даже не захныкал. И его мать и не подумала отбежать в сторону, заслонить коляску — словно знала, что в чемодане Льялла ничего не найдётся…
Пальцы Эвана сомкнулись на остроконечной заколке и вытащили её из причёски Иды. Каштановые волосы рассыпались по плечам.
— Ты чего? — прошептала Ида.
Он не ответил. И опрометью бросился к поезду.
Вокзальные часы показывали без четверти полдень.
10
Молодая мать, вопреки настойчивым предложениям помощи, сама внесла коляску в вагон. Остановилась напротив одной из лакированных дверей, вытирая испарину со лба.
— Извините, леди, здесь душно, — смущённо улыбнулся проводник. — Но в купе окна открыты, должно быть прохладнее.
— Спасибо, — улыбнулась она. — Хочу побыть одна.
Закрыла дверь купе изнутри. Склонилась над коляской. И даже не вздрогнула, почувствовав прикосновение холодного металла к шее.
— Тихо, Карен, — проговорил Эван. — Убери руки от коляски.
— Откуда ты знаешь? — спросила она, не оборачиваясь. Удивительно спокойным, чистым голосом.
— Запах, — коротко ответил Эван. — Я же бывал в хосписах… Его духами не перебьёшь.
— И, наверное, ребёнок? — краешек её губ дрогнул. — Мистер Уильям говорил, что надо бы взять в приюте настоящего — но такое не по мне.
— А в поезде, чтоб ты знала, есть и другие дети. Настоящие.
— Перестань, — бросила она равнодушно. — Ну и что нам с тобой делать? Даже если ты мне горло перережешь, я успею всё взорвать.
— Зачем?
— Мне осталось жить несколько недель. И кто, по-твоему, виноват? Такие вот богатенькие бездельники, как пассажиры этого поезда. Знаешь, сколько стоит билет в такой вагон? Да я за полгода на фабрике меньше зарабатывала! Этот доктор в больнице, сволочь, давай на меня орать, что ж я раньше не пришла. А когда — раньше? Я работаю каждый день по двенадцать часов! Эти гады, — она неопределённо дёрнула плечом, — могут себе позволить по врачам ходить. А такие, как я — чёрта с два.
— Это ведь твоя идея, — догадался Эван. — Ты уговорила Бойда оплатить диспансеризацию.
— Ну да. Такая вот цена. По мне, так справедливо.
В дверь постучали.
— Миссис Гилкрист! — тревожно позвал кто-то. — У вас всё в порядке?
Эван чуть сильнее прижал заколку к тонкой шее. И заговорил — отчаянно, быстро, лишь бы не молчать:
— Справедливо? Карен, да я и представить себе не могу, что тебе пришлось и придётся пережить. И точно знаю: ты этого не заслуживаешь. Такого вообще никто не заслуживает, если честно. А ещё знаю, что не будет никакого праведного возмездия. А будет — знаешь что?
Он потянулся в карман пальто за блокнотом. Откинул обложку. И начал читать:
— Мелоди Дэй, восемнадцать лет. Переломы костей свода и основания черепа, костей носа, верхней и нижней челюсти. Альберт Нильсен, сорок семь лет. Размозжение головного мозга при открытой черепно-мозговой травме, термические ожоги туловища и конечностей…
— Миссис Гилкрист! — этот голос был ниже и уверенней первого. — Откройте, или я буду вынужден взломать дверь!
— …Энни — фамилия неизвестна, семь лет. Поперечный перелом височной кости…
— Чёрт с тобой, — проговорила она наконец, опуская руки. — Я не знаю, как это остановить…
Дверь отъехала в сторону. Эван увидел бледное лицо проводника, дуло револьвера в руке констебля. И успел подумать, что, как бы там ни было, справедливость — это самое бесполезное слово на свете. Всегда не то, что мы за неё принимаем.
11
Он поставил тяжёлые чемоданы на крыльцо. С наслаждением выпрямился, подставив лицо солнцу и слушая, как в вересковых зарослях стрекочут цикады.
— Вернулся, значит? — раздался знакомый хриплый голос. — А это что за барахло? Умоляю, скажи, что книги.
Он обернулся. Эми стояла у старой осины. И улыбалась.
— Ну что, поговорил со своей ненаглядной?
— Они с Льяллом пообещали назвать сына в мою честь.
— Радость-то какая.
— Ага.
— Ты не бери в голову. Дура она. И ты тоже дурень, но я скучала, — Эми склонила голову набок. — Так что в чемоданах-то?
— Мои пожитки. Надеюсь, ты не против?
Она молча уставилась на него.
— Арендную плату буду вносить книгами, — улыбнулся Эван. — А вообще, я тут подумал — Вольден растёт, как на дрожжах. Скоро здесь всё застроят, и в новые дома въедут новые люди. Не всегда хорошие. А значит, нам с тобой будет чем заняться. Если тебе, конечно, интересно…
— Хватит уже ходить вокруг да около, — паури подбежала к нему и, подпрыгнув, вытащила свежую газету из кармана пальто. — Что случилось-то?
— Вот, смотри, — Эван указал на обведённую карандашом заметку. — Позавчера у речной пристани обнаружили…
Дороги, которые нас выбирают
♂ Виктор Точинов
Дражайшим моим соавторам, российскому и североамериканскому, посвящается…
1. 1903
— Ах, мне так страшно! — слегка манерничая, произнесла Соня, самая старшая из сестер Королевых; недавно этой здравомыслящей и рассудительной барышне исполнилось целых одиннадцать лет
— Ты смотри же, не говори маме, — сказала Катя сестре.
Девочки стояли на лестнице, ведущей наверх, к гостевым комнатам. Недавно, буквально только что, они стали обладательницами загадочной и страшной тайны, — подкравшись к двери и подслушав разговор брата Володи — гимназиста-второклассника, приехавшего на рождественские каникулы — с его товарищем и соучеником Чечевицыным, гостящим у Королевых.
О, что они узнали!
Мальчики собирались бежать куда-то в Америку добывать золото; у них для дороги было уже все готово: пистолет, два ножа, сухари, увеличительное стекло для добывания огня, компас и четыре рубля денег. Они узнали, что мальчикам придется пройти пешком несколько тысяч верст, а по дороге сражаться с тиграми и дикарями, потом добывать золото и слоновую кость, убивать врагов, поступать в морские разбойники, пить джин и в конце концов жениться на красавицах и обрабатывать плантации. Володя и Чечевицын говорили и в увлечении перебивали друг друга. Себя Чечевицын называл при этом так: "Монтигомо Ястребиный Коготь", а Володю — "бледнолицый брат мой".
— Может, все-таки расскажем маме? — предложила рассудительная Соня.
— Никак нельзя, Сонечка, — отвергла предложение Катя. — Володя привезет нам из Америки золота и слоновой кости, а если ты скажешь маме, то его не