послушно отправились выполнять указания. А Элиэн просто была зла — зла как никогда.
* * *
Кабинет Вадериона как нельзя лучше отражал его сущность: несмотря на немаленький размер, все здесь было обставлено в строгом мрачном стиле. Огромный дубовый стол, кресло-трон, четыре книжных шкафа и пара кресел для частых посетителей. Еще у дальней стены стояли стулья — обычно на одном из них любил посиживать Тейнол, фанат жестких поверхностей, как зло шутил Ринер. Свалг-то предпочитал мягкое кресло, ему в кабинете Императора доводилось проводить много времени. За исключением этих немногочисленных предметов мебели, здесь больше ничего не было. И, естественно, даже то, что имелось, обладало насыщенным черным цветом. Наверное, единственной необычной деталью был огромный витраж, простиравшийся за спиной Вадериона. Именно на него бросал взгляды Ринер, думая о вечном, пока Тейнол кратко и по существу отчитывался Императору о положении дел у светлых.
— В войне пока наступило затишье. Кочевники не атакуют Рассветный Лес, медлят. Король Ферании, бежавший в Логру, теперь активно собирает войско. Есть предположение, что северный сосед поможет южному…
Ринер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Вадерион так и не узнал, чем же не понравился Советнику доклад главы Теней, потому что в этот момент в приемной, где сидел Шэд послышался грохот, а в следующую секунду дверь кабинета распахнулась, громко стукнувшись о стену — на пороге стояла Элиэн.
— Вон. Все! — рявкнула она.
Ворвись к Вадериону в кабинет король Рассветного Леса вместе с Повелителем Глубин, и то мужчины бы так не опешили. Рефлекторно Ринер с Тейнолом поднялись. Первый едва не прожег эльфийку взглядом, а у второго от веселья поблескивали багровые глаза.
— А ты сел! — рявкнула Элиэн, обращаясь к так же поднявшемуся с кресла мужу, пока Тейнол выволакивал возмущенного Ринера.
Вадерион, который вообще-то и не собирался никуда уходить из своего кабинета, опешил еще больше. В его голове не осталось ни одной приличной мысли, но все они сводились к одному: что здесь происходит⁈
Стоило только за свалгом и дроу закрыться двери, как Элиэн, без каких-либо слов или предупреждения бросила в Вадериона стоящую на ближайшей полке статуэтку. Темный рефлекторно увернулся и тут же пригнулся, пропуская над головой второй снаряд, снесший несколько книг с полок шкафа.
— Ты что творишь⁈ — наконец-то к Вадериону вернулся дар речи, когда третья статуэтка разбила чернильницу на столе, утопив в черном море только что разобранные бумаги.
— Я творю⁈ — зашипела, словно пантера, Элиэн и отправила в полет лежащую на полке книгу. Толстенный томик законов Темной Империи прочертил дугу над левым плечом Вадериона и врезался в шкаф за его спиной. Они кружили по кабинету, как два противника на тренировочной площадке, вот только дроу так и не мог понять, чем он обязан этой бури. Это не было похоже на обычную бабскую истерику…
Додумать Вадерион не успел, потому что вновь пришлось уворачиваться.
— Ты с ума сошла⁈ Проклятье! — Очередная статуэтка — и зачем Ринер их столько наставил здесь⁈ — едва разминулась с его лицом.
— Думал, можно смеяться надо мной⁈ — в ярости выкрикнула Элиэн, посылая в «дорогого» супруга новый снаряд, коих в полупустом кабинете Вадериона оказалось на удивление много.
— Что⁈ — возмутиться нормально ему не дал очередной том. Светлая метала предметы с удивительной точностью. Вадерион, конечно, успел увернуться, но, учитывая, что в процессе кружения по кабинету, он вновь оказался у своего стола, то тяжелая книга, не столкнувшись с его телом, пролетела дальше и, с жутким звоном разбив витраж, вылетела во двор. Судя по раздавшейся снизу орочьей ругани, она нашла свой конец на чьей-то голове.
— Розы! — рявкнула Элиэн хоть что-то разумное, но ни на секунду не проливающее свет на происходящее.
— Ты же сама хотела роман… Демоны Глубин! — разбившаяся над головой запасная чернильница, на беду хранившаяся в шкафу, рядом с которым стояла разъяренная Элиэн, заставила Вадериона вновь прервать попытку начать вести разумный диалог.
Однако буря вдруг затихла. Он увидел, как на лице светлой гнев сменяется озарением, а потом растерянностью.
— Ты ведь не знаешь, — пролепетала она.
Не успел Вадерион отреагировать, как Элиэн осела в ближайшем кресле, спрятав лицо в ладонях.
Несколько секунд он тупо стоял и смотрел на съежившуюся фигурку светлой эльфийки, пока до него не дошло, что все закончилось. Вот так вот просто.
Вадерион окинул взглядом разгромленный кабинет, разбитый витраж и утопленные в чернилах документы и пришел к выводу, что это была самая ошеломительная атака за всю его жизнь. И он, как юнец, попался на тот самый пресловутый эффект неожиданности.
Пройдя по осколкам статуэток, погибших в буре гнева его супруги, Вадерион опустился на колени перед креслом с Элиэн. Та подняла на него взгляд своих больших голубых глаз, в которых плескался океан вины. Ни презрения, ни высокомерия, лишь растерянность и стыд.
— Вадерион… Мне так… — Она окинула взглядом разгромленный кабинет. — Мне так жаль… Я прикажу… слуги… уберут…
— Да я и сам могу, — заметил Вадерион, мысленно приходя к выводу, что реакция супруги превзошла все его ожидания. — Что это было?
Щеки Элиэн пылали, а на лице была лишь растерянность и раскаяние. Весь тот образ холодной светлой, что построил Вадерион у себя в голове, рухнул, как карточный домик: сейчас перед ним сидела хрупкая испуганная эльфийка.
— Я подумала… — говорила она отвратительно, но теперь и вовсе замолчала, страдальчески прикрыв глаза и потирая виски. Наконец она пробормотала на человеческом: — Забыла, забыла как это называется.
— Если тебе легче, давай по-людски, — предложил Вадерион, тоже переходя на язык этих бесполезных смертных: сейчас ему главное было добиться от жены внятных ответов. — Или даже на твоем, — добавил он на светлоэльфийском.
Элиэн тут же поморщилась:
— У тебя ужасный акцент.
— У тебя еще хуже, — возразил Вадерион, возвращаясь на человеческий.
— Я только три месяца учу язык, — запротестовала Элиэн, даже слегка обиженно, как ребенок, поджала губы.
До Вадериона только сейчас дошло, что принцесса Рассветного Леса, естественно, не могла знать ни одного темного языка. Этим и объяснялась рубленность ее фраз и излишняя молчаливость. Потому что сейчас, как только они перешли на понятный для обоих человеческий, ее было не заткнуть.
— Вадерион, мне так жаль, — пролепетала она, вновь окидывая виноватым взглядом кабинет. — Я совершенно не подумала, просто разозлилась. Устроила такой ужасный скандал, испортила твои вещи… Я все исправлю, — заверила она, переводя свой виноватый взгляд на него. Сущий котенок, безобиднее него только младенец.
— Так за что я пострадал? — уточнил Вадерион, все еще пытаясь понять, как реагировать на такое. Женщины, конечно, и