Читать интересную книгу Проект особого значения - Владимир Николаевич Васильев

деле все было наоборот, и этот диссонанс забавлял Петрова, и вот он уже никакой не рейнджер, а ряженый клоун, пародия, карикатура. Настоящий герой фронтира отправляется на подвиг, как в булочную за углом: в домашних шлепанцах. Вот разве что рюкзаки у них были одинаковые: вместительные и тяжелые.

Лес расступился, и они вышли на открытую площадку, обрывавшуюся с одного края, своеобразный природный балкон. Теперь степь была далеко внизу. Ксения указала рукой, и Гена увидел: по бескрайнему зеленому морю плыл караван. Белые кибитки одна за другой длинной чередой скользили в сторону солнца. Тащили их какие-то большие птицы с длинными шеями. Они неспешно выступали, кивая клювастыми головами при каждом шаге. И ему опять пришли на ум грумы, глупые, как страусы, и прожорливые, как крокодилы. Вдоль кибиток верхом на этих же птицах ехали люди – красная кожа блестела на солнце.

Они шли еще какое-то время, опять и опять вверх, и вот, когда Петров уже окончательно выдохся и готов был потребовать привала, гора кончилась. Закончился лес и вместе с ним гора. Другие горы остались, они по-прежнему возвышались вокруг, гордо задрав кучерявые макушки в небо. А та, что досталась им, была намного ниже, словно втянутая в плечи голова плешивца, стесняющегося проеденной в шевелюре лысины.

Можно было, наконец, сбросить рюкзаки, расправить натертые лямками плечи.

Прямо посреди плеши высилось огромное дерево. Неохватный ствол устремлялся к небу и высоко-высоко оканчивался широченным зонтом зеленой спутанной кроны. Вокруг ствола трава не росла, света не хватало. Плотный слой осыпавшихся обрывков коры пружинил под ногой, как хорошо сбитый войлок. По пестро-коричневой кошме разбросаны небольшими шариками, как раз в ладонь взять, красные плоды. Петров поднял одно, покрутил, понюхал:

– Это ж яблоко!

– Это Тланч-Атуа-Леле, – покачала головой Ксения.

– А это? – он поднял второй плод.

– Тоже.

– В смысле?

– Любой плод – это Тланч-Атуа-Леле.

– Вот эта фигова туча яблок – одна и та же планета?

– Да.

– Да… С логикой у местных не фонтан.

– Но тебя же не удивляет, что каждый плод – яблоко?

– А его есть-то можно?

Гена еще раз втянул носом густой аромат: мед, корица, теплые мамины ладони, ее платье, красное в белый горошек, штрудель, толстый шмель, влетевший в открытое окно. Запах вызывал детскую радость. Не дождавшись ответа, откусил красный бок яблока. Сочный хруст совпал с выкриком Ксении:

– Нет!

И тут же из лохматого зонта мирового дерева размотались то ли веревки, то ли лианы, и по ним ссыпались вниз коричневые воины. Добрый десяток полуголых тел, увешанных ножами, серпами и другими острыми штуками.

Петров схватил Ксению за руку. Метнулся в сторону. Обрыв, ущелье, змеившееся меж гор – не спуститься. Он задвинул Ксению за спину. Что делать дальше? Сражаться? Договариваться? Как и о чем? Он яблоко откусил, ну эту, Тланч-Атуа-Леле, а они обиделись? Аборигены окружали. И у каждого в руках дротик, тесак, дубина. У каждого в руках смерть. Его, Петрова, смерть. И смерть его женщины. Ему не спасти ее.

Вдруг стоявший первым уронил серп и рухнул на колени. Вслед за ним повалились остальные. Коричневые руки дружно вскинуты вверх, из глоток рвется единый вопль:

– Ксатль-Туатле!

Все глаза устремлены на Петрова.

Или нет? Не на него. Выше. Они смотрели чуть выше его головы. Из глаз текло удивление, плавилось восторгом, чистым, горячим и сверкающим, как жидкое серебро.

Гена медленно обернулся: прямо над обрывом парила крылатая. Крылатая кто? Тварь? Валькирия? Богиня? Перепончатые серые крылья, когтистые длинные пальцы рук. Или все-таки лап? Вытянутое вперед лицо. Или морда? Зубастая пасть. Рыжий вихрь волос. И прямо перед носом Петрова – легкие сандалии Ксении, шнуры плотно охватывают волчьи лапы.

– Ксатль-Туатле! – дружно выдохнули глотки во второй раз.

«Зови меня Ксатль-Туатле. Это хорошее имя», – шепнула память. И в мозгу вспыхнуло: «Боевой модификант-трансформер! А я всегда думал, это фейк».

Перепончатый парус дрогнул: крылатая поднялась чуть выше. Он произнесла длинную фразу, и все воины уткнулись лицами в землю. Взмах, и она налетела, подхватила Петрова, прижала к себе. Гора оторвалась от подошв и стремительно провалилась вниз. Небо, ветер, мерное движение крыл, жар сильного горячего тела за спиной, крепкое объятие, сжавшее его грудь. Далеко внизу – зеленое покрывало степи. И стремительно падающее за горизонт местное солнце. Вряд ли крылатая сумеет догнать его.

* * *

Когда Петров ощутил под ногами лужайку возле нелепой башни, ночь уже перестала быть непроницаемой. Ее чернила размывались, бледнели. Лес еще был черен, но небо над ним уже тронула заря, провела одним пальцем, пустив по краю розоватую каемку. Ксатль-Туатле, сложив крылья, ковыляла к дому, на ходу оплывая, становясь Ксенией. Гена задержался на крыльце, присел на ступеньку. Заходить внутрь, видеть, как Ксения мечет из десублиматора на стол дымящиеся, едва прожаренные куски мяса, как она быстро заталкивает в себя пищу, восстанавливая белковый баланс, не хотелось. Ночь таяла, и вот уже очнулись птицы – свистнуло, цвиркнуло, ухнуло, и пошло орать на весь лес: «Мы проснулись! Мы живы! Мы счастливы! И так будет всегда!»

Птицы… Петров представил, как дева-птица, раскинув перепончатые крылья скользит в восходящем потоке воздуха, кружит над степью. Высматривает. А потом срывается вниз, падает на что-то пушистое, пищащее. Рвет когтями, впивается в горло. Жрет. Его замутило.

Зайти в дом все же пришлось. Ксения сидела за столом. Перед ней была только чашка чая. Уже успела и поесть, и прибрать. Петров устроился напротив. Надо было разговаривать. Проговорить то новое, что встало между ними.

– Ты модификант-трансформер? Я считал, это все выдумки, фантастика. Я генетик. Я знаю, так не бывает. Такой организм не может существовать… Но ты… Ты же есть? – последние слова прозвучали вопросом.

Будто не был уверен, что женщина, с которой он прожил, сколько уже(?), неважно, это была целая жизнь – что она существует, сидит сейчас перед ним, двумя ладонями сжимая чашку чая. Будто чашка – якорь, и если вырвать ее из рук, то и Ксения исчезнет. Да и Ксения ли это? Может, она выдумка? Он сам выдумал ее, заместив ту, что была на самом деле: крылатую богиню-воительницу чужой планеты. Всегда была только Ксатль-Туатле – Ксении не было.

– Их не бывает, – она кивком подтвердила его слова.

– Тогда кто же ты, Ксения? – выговорить привычное имя далось Петрову с трудом.

– Симбиот.

– Что-о-о? – он был ошарашен. – Симбиот?! Погоди… Был проект… Но его закрыли фигову тучу лет назад. Триста? Пятьсот? Черт забыл. В курсе истории генетики проходили.

Слова выстраивали вокруг Петрова щит – он прятался за ним, скрывался от невозможности очевидного: его женщина, его любовь даже не была человеком. Ни модифицированным,