никаких этических проблем. Они убьют ее.
– Они – это ты, Геныч, – прошелестел другой голос в голове Петрова, – ты сам хотел притащить ее на Землю, провести какие-то идиотские исследования, скрининг. Она бы не вышла из лаборатории. Заслон не преодолеть.
Голоса схлестывались, как порывы ветра, шипели, спорили. В голове искрило.
– Я не знал!
– А если б знал? Потащил бы ее на закланье? Свою любимую женщину, свою русалку, птицу свою. Потащил бы? Ты отказался от любви. Струсил. Закричал испуганным ребенком: «Монстр! Монстр!»
– А Джо? Он почти разумен. Разве он не спасет ее? Разве он выполнит этот самоубийственный приказ? Он не может предать свою Шесть-Восемнадцать.
– Ты прячешься за жестянку? Джо – твоя последняя надежда?
Сколько их было, этих голосов? Он не мог сосчитать. Они уже кричали, даже птиц стало неслышно.
– Вернешься на Землю, и тебе поднесут на тарелочке: «Геннадий Петров – светило земной генетики, творец гена бессмертия. Слава! Слава!» А ты просто жалкий трус и убийца.
– Я не вернусь! Я останусь. Пусть меня сожрут дикари.
– Это ничего не изменит.
– Ты решил, что она не может, не умеет любить. Потому что не человек. А она отдала себя тебе, твоей потаскухе-науке. Чтобы ты получил то, о чем мечтал. И ты не имеешь права предать ее последний дар. Ты доведешь дело до конца, из ее тела выковыряешь этот чертов ген и швырнешь его к ногам человечества.
– Я не смогу!
– Предатель!
Голоса кричат. Лес затих.
Маленький человечек сидит, скорчившись, на крыльце. Он не плачет. Слезы выгорели глубоко внутри, оставив разъедающие душу ожоги. Он просто сидит, уткнувшись лицом в ладони. Не видит, как из зарослей выходят люди: один, другой, десяток, сотня… Их все больше. Они безоружны. Коричневые и красные фигуры стоят вперемешку, плечом к плечу вокруг пустой башни… Молчат.
Спешит к планете спасательный шлюп.
Плывет в гиперпространстве Джо.
Спешит на работу Иловайченко.
Еще ничего не кончилось. Слышишь, Петров?
Елена Чара Янова. «Для друзей – просто Лекс»
– Расскажите мне, младое дарование, что в вашем Санникове вы нашли такого выдающегося? Вряд ли пока целесообразно привлекать к освоению столь специфической экзопланеты эпигенетика. Ну-ну, голубчик, не сверкайте так глазами, вы сами разрешили мне быть с вами предельно откровенным, а вы для вашей должности, да будет мне позволено так выразиться, отчаянно, просто непозволительно молоды. Не обессудьте.
– Да я уже понял, возрастом мне теперь будут долго в нос тыкать. Но вы не вполне разобрались в вопросе. Квалификация здесь значения иметь не будет. Упреждая ваш вопрос: Санников обладает уникальным свойством ума – у него надсистемное мышление. Грубо говоря, он способен выдвинуть теорию с виду абсурдную, но странным образом соединяющую несоединимое. А то я бьюсь с проблемой защитного купола уже несколько месяцев, и проблематика использования металлов кагомэ для производства нанитов очевидна: сверхпроводимость ферромагнитных квантовых сплавов не может обеспечить стабильности при развертке защитного купола свыше двух десятков квадратных сантиметров. И это я молчу про их себестоимость… А нам в перспективе нужно будет защитить целую колонию!
– И вы от него ждете…
– Жду. И вряд ли буду обманут в ожиданиях.
10
Александр Николаевич Санников («Для друзей – просто Лекс!») с видом прихлопнутого мухобойкой шмеля медленно опустил руку с зажатым в ней смартом. Над экраном растворялась, выцветая в воздухе призрачным следом, голограмма молодого человека с тонкими, аристократичными и чуточку хищными чертами лица, слегка надменным его выражением и в очках тонкой прямоугольной оправы. Очкарик уже во второй раз за последние несколько лет кардинально перевернул подающему надежды эпигенетику, ныне прозябающему на вольных хлебах, и мировоззрение, и жизнь.
Помнится, в первый раз, практически три года назад, одаренный студент-третьекурсник с его, Лекса, точки зрения, а по мнению кафедры нанокибернетики – юный гений, сидя в центре компании из таких же лоботрясов в затрапезной пивнушке, вещал о том, что полагаться в жизни надо исключительно на интуицию, мотивацию и авось. Что с Земли пора линять в колонии, что при универе научной карьеры не сделаешь, вон, на кафедре генетики живой пример обитает, практически гений-современник, только душевно очерствевший до прозвища «Сухарь» в неповоротливой и неторопливой академической среде Межпланетарного университета. Санников, коего непонятно каким ветром в студенческий бар занесло, знал свою заспинную кличку в среде студиозусов и чуть не подавился бокалом темного. Отметил, называется, возраст Христа, получил демонстративной поучительной сентенцией от юного ума да прям по темечку.
Он долго думал. Весь вечер цедил одну кружку пива, взвешивал за и против. Вспоминал, как надеялся на открытия, а получал смутные заверения в «перспективности». Четвертый десяток близился к середине, а вместо радости чистого познания и имени у Лекса в копилке оказались небольшое брюшко, кандидатская, без малого тридцать статей в толстых журналах, монография и теплое место под заботливой рукой профессоров, столь же заботливо ставивших свою фамилию вперед, а то и поверх его собственной. Как там говорил очкастый… «Ни вкуса к жизни в нем не осталось, ни вкуса к смерти не наблюдается. Не человек, действительно, а сухарик только».
Лекс рискнул. Понадеялся на мифический авось вкупе с интуицией и мотивацией, да через несколько лет скитаний по должностям и подработкам последние их крупицы подрастерял. И вот теперь из разосланных по двадцати четырем путеводным звездам – научным центрам, вузам и прочим важным точкам – осталось лишь три неотвеченных. Три призрачных весточки надежды, еле заметных после двадцати одного отказа, но поддерживающих сумрачное тление углей в глубине сердца эпигенетика. И вот тот, кто невольно разбил его жизнь, решает вдруг собрать ее вновь?
Его предложение Санникова немало удивило. Открыта новая, шестая по счету, экзопланета с потенциально пригодными для жизни человека условиями. Новость, прямо скажем, не сенсационная. Ну шестая, ну что дальше, пять колоний есть, еще одна будет. Зачем им эпигенетик? Но виду он не подал и прийти побеседовать согласился.
Однако, заходя в недра неприметного здания с заковыристой аббревиатурой на пятом транспортном уровне Московского мегалополиса и преодолевая три контура охраны, расспросов и бюрократии, Санников все равно немало волновался – едкого очкарика он не видел давно, и работать под началом неудобного юнца, будь этот подросший корифей научной мысли трижды неладен, эпигенетику катастрофически не хотелось. Впрочем, разве что чудо, и они сработаются…
Почти ничего не замечая вокруг, он дошел куда посылали, поглубже вдохнул, собирая из воздуха крупицы решительности. Выдохнул. Постучался в заветный кабинет. Оттуда раздался невнятный возглас несколько возмущенного характера, но Лекс решил интерпретировать его в свою пользу и вошел. Из-под стола торчали нижняя половина