Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Что ты говоришь-то? Я еще не слыхала, что от каши помирают.
Домой придем и туда веселье принесем. И в работе мы успеваем, и живем дружно.
17
Осенью, после страды, я от хозяев на путину к морю пошла. Кормщиком был Михайло Шевелев из Голубкова. Жили мы на острове Кашин в Коровинской губе, а ловить ездили на свой берег. Всего нас было семь человек: две женки, три подростка, девочка лет десяти да сам кормщик. Рыбак он был не очень путевый, незадачливый.
Однажды мы поехали с острова на свой берег. Тянем тоню, рыба ударяет в сетки. Первого сига увидели, кричим:
- Петра!
Щука у нас плеснулась, опять кричим:
- Павла!
Такой у нас обычай был первую рыбу петрить да павлить. Видим - рыба кишмя кишит. В то время под нижний край невода корень попал, рыба вон рвется. Бросилась я с кормщиком к матице, а кашевару кричу:
- Держи нижний край, а верхний подымай выше!
А он, бестолковый, наоборот сделал. Чую, рыба мне в ноги тычется. Я корень выхватила, бросилась к парню, сменила его.
В невод рыбы ввалило - сила не берет. Люди наши слабые, сила мала, вот и возимся вдвоем с кормщиком. Парень выбирает из невода рыбу. И попалась ему матерая щука. Как хватила у него руку - все лальцы оборвала. Идет он, рукой трясет, кровь брызжет.
Кое-как одолели все дело. Обратно на остров поехали. Темно стало. Берега не белые, снегу еще не было - приметить их трудно. Компас у нас самый ненадежный - вольный ветер. Был бы кормщик толковый, он бы по воде должен знать, в какую сторону вода льется. Ну, раз компаса нет да кормщик растяпа, так едем по песням. Одну песню спели, другую спели, третью завели, а берега нет. Вижу я, раздулся ветер, туча снежная пришла. Буря собирается. Лодку бьет, валами плещет. Я и говорю:
- Михайло, не туда мы едем.
Он молчит, думает: чего баба понимает! Подъехали еще, я весло сунула в воду - весла не хватает. А коли к берегу бы ехали, одна бы мера была у весла. Перестала я грести.
- Михайло, - говорю, - мы через субой** переезжаем. Остров-то проехали, через губу едем.
Он не верит. Едем дальше. Песни петь перестали. Вал придет, в лодку заглядывает. Рыбаки наши маловозрастные, боятся за борт на волну взглянуть. Волны помельчали, рассыпистей стали. А я все веслом глубину караулю. Сунула последний раз весло, оно землю хватило. Тогда я вовсе уверилась, что мы на другую сторону губы, на Ловецкую Лопатку, переехали. Говорю это кормщику. А он в затылке чешет и говорит:
- Отдохните, бабы. Неладно заехали.
Спустили мы якорь в воду, ночевать решили. А осеннюю ночь на море надо уметь провести. Осматриваемся да оглядываемся - ничего не видать. Спать не ложимся, свету дожидаем. Рассвет пришел, видим - берега белеют, ночью снег выпал.
Направились тогда прямым путем к жилью. Шевелев мне при всех и говорит:
- Ну, Маремьяна, ты можешь кормщиком ходить.
Подъехали к берегу, я не могу из лодки выйти и на ноги встать не могу. Чулки к бахилам примерзли, подолы колоколом стоят, и ноги ничего не понимают.
У жилья второй невод стоял. Рыбаки нас и ждать перестали. А тут забежали в лодку, меня скорее хватают и на берег выводят. Завели в землянку, стянули с ног бахилы вместе с чулками. Ноги опухли, красные, ноют - терпеть не могу. Керосином ноги натерли, разогревают, в сухих чулках по полу водили, потом уложили на пол (мы вповалку на полу все спали), закрыли одеялом, а меня всю трясет. До вечера промучилась, к ночи заснула. Ног все-таки не лишилась.
Мороз упал, ловля кончилась - домой пошли.
Шли невода вместе. Иногда у нас собирались по двенадцати неводов, работали и шли домой ватагой. Если в одиночку ловить, в разных неводах, становилась между людьми какая-то ненависть. Друг дружке невода вырезали. Норовили пораньше обловить хорошую тоню. Воровски уезжали мужики, надевали рукавицы на уключины, чтобы весла не гремели. Вернутся к жилью - друг с дружкой не говорят, не хотят в глаза смотреть.
А заодно ловят - все проходит спокойно, по согласью разъезжаются по своим тоням, заранее уговариваются, кому и где ловить. Добыча и не у всех ровная, а ссыпают рыбу вместе, порют и солят ее тоже вместе. Отдадут чердынцам рыбу гуртом, а выручку разводят по паям. Домой идут все двенадцать неводов вместе.
Любо смотреть, как идут лодка за лодкой. У каждого невода по две лодки: одна - грузовая - для рыбы, другая - легкая - для людей. Паруса поднимут, и побегут все двадцать четыре лодки. Бывало, из Большой Печоры в Малую выезжаем, там парусов еще столько же. Вот и сбегутся, лодка с лодкой переговариваются:
- Где ловили? Под какой берег рыба приступала?
- Сей год под Родником рыба больше держалась. Как из амбара брали.
- По скольку добыли?
- По двадцать пять.
- О, парень, хорошо!
Когда мы шли с Кашина, намаялись. Во время войны народ был тощий. Бабенки попались нерасторопные, так приходилось мне больше отдуваться. Недаром наш кашевар меня богатырицей звал. Не только руками - зубами бечеву тащу.
Торопишься, во вниманье не берешь - где тебя веревкой охвостнет, где кустом остегнет. А дома с дороги пойдешь в баню - смотришь: в том месте шея лямкой натерта, в другом месте кусок кожи сорван, синяки гнездами сидят, как с побоев.
Агафья около дому ловила. Это самая беспокойная работа: днем ловишь, а вечером еще и дома надо управиться, сено запасать, осенью дрова по голой земле до снегу рубили; обредню надо обряжать и всю домашнюю беспутную работу не забывать.
Скучала Агафья без меня, да и я обрадовалась - встретились.
Разделили опять работу. Агафья уличную работу ведет: воду привезет, дров наколет да наносит, лошадь накормит да уберет. А я коров обряжаю, печки топлю, варю да стряпаю, да комнаты убираю. Вечерами Агафья овечью шерсть прядет, а я рюжи да сетки вяжу. Так и осень прошла, зима наступила.
У Агафьи срок доходит: рядилась она до Филимонова заговенья. А у меня срок еще впереди, о рождестве кончался. Любы мы были хозяевам, выполняли все дело без хозяйского распоряжения, сами знали и видели. Хозяйка взглянет, а дело уже сделано. Мы с Агафьей и всю мужскую работу делали, мужиков заменяли.
Однажды летом у нас сено было накошено на одной пожне: для коровы на зиму хватило бы. Отправила нас хозяйка сено грести. Работы на трое суток, а мы располагали на двое. Я еще говаривала: "Хозяйскую работу с умом работать, так надолго хватит, а без ума, так в один день сделаешь". Дикая голова, говорят, ногам покою не дает.
Вот пошли мы. День проработали, на ночлег надо собираться. Солнце давно уже село, а мы все еще гребем. А ночь выпала хорошая, сухая. Ночи были уже не белые, а с сутеменками, подлинней, чем в самую красную пору. Жалко нам ночи, и сговорились мы с Агашей всю ночь грести.
Взялись навертывать граблями. От кошенины пыль столбом идет. Не успеем обвернуться - стог да стог. Одна берет граблями широко, а другая еще шире хватает. Хватали-хватали - поглядываем, что дело под конец подходит. И рассчитываем: надо успеть все сгрести до подъема солнца, чтобы уехать домой с плавальщиками. Так нажали, что ночь не жаркая, а у нас с волос течет, рубаха к коже льнет. Плавальщики из Запечорья поехали домой, а у нас пожня говором-говорит, стога, как пешки, стоят.
Приехали домой - у хозяйки печка дотапливается. Зашли в избу хозяйка глаза уставила:
- Девки! Вы пошто этак-то пришли?
Я Агашу опережаю, говорю:
- Дождь у нас, Марья Васильевна, проливной прошел, всю кошенину замочил.
- Какой дождь? Здесь никакого дождя не было, так у вас какой особый? Да день-то хороший, кошенина, может, и высохнет, тогда бы и сгребли.
Вижу, невесело хозяйке. Подвеселила ее:
- Да, полно, Марья Васильевна, не печалься, все сгребли.
Не верит хозяйка:
- Да брось ты врать-то, Маремьяна!
- Чего мне врать, ведь не деньги с тебя брать.
Побожилась я, тогда она поверила. Повеселела, забегала, шаньги таскает, масленник, самовар на стол:
- Ешьте, девки, пейте.
Отдыхать бы можно, да раз время прошло - не до сна, тут же и снова на пожню...
Срок Агаши кончился, хозяева нанимают нас обеих на второй год.
- Наймитесь, девки, за платой не постоим, не жалко прибавить, а жалко вас отпустить.
Мы на словах-то поддакиваем, а друг дружке подмигиваем. Уговорились мы с Агашей. Агаша решила поехать домой в Усть-Цильму будто в гости - и не вернуться. А я до своего срока доживу и, если она не вернется, тоже уйду: жить - так обеим, и уходить обеим.
К рождеству оповестила Агаша, что выходит замуж и не приедет. Хозяйке я про это не говорю. Рождество пришло, я уважила хозяев, еще около двух месяцев прожила.
А в феврале говорю хозяйке:
- Задумала я выйти на волю.
Пообиделась хозяйка, да мне воля дороже. Всей чужой работы не переробишь. Я о воле денно и ночно думала, готовилась, исподволь заводила свое хозяйство.
Заработок я не на чаи пропила. Завела себе пять сетей тягловых, веревки, бродни на ноги, чулки, рукавицы, самовар, всю посуду.
18
Любо не любо хозяйке, ушла я от нее. Было мне в то время двадцать два года.
- История Невского края - Константин Сергеевич Жуков - История
- Беседы - Александр Агеев - История
- На золотом фронте - Александр Павлович Серебровский - Биографии и Мемуары / История / Науки: разное