Великого ничего подобного этой переписи на свет не появилось, что было обусловлено иной природой (социальной, экономической) датского господства в Англии; подробнее речь об этом пойдет ниже. Таким образом, остается лишь сожалеть об отсутствии точных данных и довольствоваться весьма приблизительными оценками.
Итак, в 1017 г. завершилось датское завоевание Англии. Не следует чересчур прямолинейно понимать упоминавшиеся выше идеи об этнокультурном родстве англосаксов и скандинавов, поскольку такое родство отнюдь не исключает военных конфликтов в рамках одного цивилизационного ареала (чему примером служат, кстати, бесконечные войны между теми же скандинавскими странами на протяжении всей их истории). Скорее, это являлось нормой для раннесредневековой Европы, в том числе для ее периферии, где единые государства еще не сложились окончательно, пребывая в стадии становления. Те же викинги, например, вовсе не гнушались грабить владения своих соплеменников. Таким образом, датское нашествие было для англосаксов ничем иным, как иноземным завоеванием, сопровождавшимся значительными жертвами и разрушениями, трудностями, связанными с выплатой викингам дани, размер которой, как можно заметить из приводившихся выше данных, возрастал год от года. Полтора десятилетия широкомасштабных военных действий, ведшихся почти на всей территории страны, не могли не нанести ее жителям серьезного демографического и материального урона. Ежегодные записи хронистов свидетельствуют о крайней разрушительности набегов скандинавов; типичная фраза, характеризующая эти набеги: «Даны повсеместно жгли, убивали, разрушали все вокруг, как обычно»[189]. М. Лоусон видит в этом не банальную варварскую брутальность, а своего рода расчет: чем больше были жертвы и разрушения, тем больше был испуг населения и властей, и, соответственно, больше готовность выплатить выкуп, лишь бы поскорее избавиться от незваных гостей, способных продолжать свои деяния в том же духе[190].
Так или иначе, но точными данными мы, как уже говорилось, не располагаем. Что же касается численности сражавшихся армий, она, в принципе, поддается реконструкции. На первый взгляд, при ознакомлении с источниками не может не удивлять частота и активность военных походов норманнов, обрушивавшихся на Англию практически ежегодно. Уильям Малмсберийский уподобляет их головам гидры, без конца выползающим из Скандинавии взамен отсеченных[191]. С учетом этого, а также помня о почти постоянных победах датчан над англосаксами, можно было бы сделать предположение о большой численности ратей викингов, подавлявших англосаксов числом, как позднее монголы — разобщенные княжества Руси. Однако современные исследования говорят об обратном. Численность армий скандинавских конунгов первой половины XI в. не превышала нескольких тысяч человек (с учетом и собственно королевской дружины, и отрядов отдельных вождей, из которых, например, более чем наполовину состояло войско Свейна Вилобородого и Кнута, завоевавшее Англию)[192]. При этом, по логике, значительная часть войска должна была оставаться в пределах своей родины с целью защиты ее границ, осуществления карательных и административных функций, и т. п. Между тем, Англия, чье население в XI в. составляло около 1 млн. чел.[193] — цифра огромная по сравнению со Скандинавскими странами — обладала, как мы знаем, возможностью снарядить военный флот в сотню кораблей, что было сделано по приказу Этельреда в 1008–1009 гг. Если учесть, что боевой корабль Северной Европы мог нести в то время в среднем около 60 воинов[194], то приблизительная численность только «действующей» армии Английского королевства на 1009 г. составляла около 6 тыс. чел., а ведь еще имелись гарнизоны бургов, местные ополчения, отряды наемников, и т. д. А армия Кнута в битве при Шерстоне летом 1016 г. насчитывала около 1,5 тыс. чел. (30–40 кораблей)[195]. Выходит, не такими уж неравными были силы сражавшихся сторон. В 1066 г. Вильгельм Завоеватель провел успешную кампанию в Англии с войском в 5–7 тыс. чел., и вряд ли в операциях датчан в начале века были задействованы большие по численности силы. Проблема для англосаксов, как уже говорилось, состояла в плохом управлении войсками, нескоординированности действий, пороках администрации — от пассивности и неповоротливости до откровенного предательства. Разумеется, в таких условиях армия данов превышала и численностью, и боевыми качествами ополчение отдельно взятого графства, встречавшее противника в одиночку, без поддержки соседей и центральной власти, что случалось сплошь и рядом.
Как обычно, наибольшие потери пришлись на долю военного сословия — знати, тэнов, а также защитников бургов. Не зная в точности их число, можно, тем не менее, говорить о том, что они были весьма существенными, особенно в последний период войны; битвы Эдмунда Железнобокого с датчанами отличались исключительной кровопролитностью, а о битве при Эшингдоне хронист вообще писал, что «вся знать Англии погибла там»[196]. Хотя это эмоциональное преувеличение, оно подчеркивает серьезность потерь. Что же касается прочего населения, то здесь цифры неизвестны, и приходится полагаться лишь на упоминавшиеся выше констатации хронистами крайней разрушительности набегов скандинавов. Логично предположить, что наибольший урон понесли прибрежные города и районы Уэссекса и Восточной Англии, где датские армии осуществляли ежегодные высадки для дальнейших операций на суше; вместе с тем, земли Области Датского права, принявшие сторону Свейна и Кнута, если и несли потери, то минимальные, что явствует из сообщения источников о том, как датское войско с миром прошло по этим территориям и принялось воевать и грабить лишь после пересечения их исторической границы. Соответственно, и элита этих областей понесла наименьший урон.
Серьезным бременем для страны стала постоянная выплата викингам «датских денег», сумма которых выросла с 16 тыс. до 72 тыс. фунтов серебром за период с 994 по 1018 г. Последняя сумма — это размер контрибуции, взятой Кнутом с покоренной страны в качестве жалованья войску перед его демобилизацией[197].
Таким образом, доставшаяся Кнуту Англия находилась в далеко не лучшем состоянии, пребывая в послевоенной разрухе. Проследим теперь, какими методами внутренней политики ему удалось превратить завоеванную страну в центр своей империи.
Внутренняя политика Кнута: «Национальное примирения» и создание смешанной элиты
Небезынтересен тот факт, что, в отличие от активного вооруженного сопротивления, оказанного англосаксами нормандцам в 1066–1071 гг. (см. следующую часть настоящей работы), ничего подобного в случае с воцарением Кнута в Англии не имело места. Можно ли объяснить это только тем, что страна была обескровлена продолжительными военными действиями и уже не имела сил к сопротивлению? Нет, очевидно, здесь были более глубокие причины.
Кнут был избран на царство ассамблеей («гемотом») магнатов и первых лиц королевства в Саутгемптоне, что являлось естественной и необходимой для того времени процедурой легитимизации королевской власти[198]. По идее, эти люди должны были выражать интересы народа; но либеральная историография XIX в. придала этому слишком прямую трактовку. Судя по многим примерам из истории средневековой Европы, народ в большинстве случаев следовал той линии, которую проводила элита, что воспринималось как