Сиденхем относил к истерии почти все мыслимые симптомы. Он утверждал, что эта болезнь настолько многогранна, что только врачи исключительной «рассудительности и проницательности» могут отличить ее от других недугов «той или иной части тела». Этот английский Гиппократ утверждал, что истерия может поразить любую часть тела женщины, в зависимости от того, какие нервы и «духи» были нарушены или ослаблены.
Если пациентка не была выносливой и не принадлежала к рабочему классу, она считалась крайне уязвимой, потому что «милосердная природа дала ей более тонкую и деликатную телесную конституцию, необходимую для легкой жизни» и «удовольствия мужчин» [20].
Отвергая связь между маткой и истерией, Сиденхем был вынужден признать, что эта болезнь поражает и мужчин. Однако ей, по мнению врача, были подвержены только те из них, которые занимались «дамскими» вещами вроде учебы и долгого сидения, и для них Сиденхем все равно предпочитал использовать термин «ипохондрия». В XVII веке слово «ипохондрия» описывало глубокую меланхолию, вызванную разладом «духов» и проявляющуюся в виде физических и психических симптомов. Женская истерия и мужская ипохондрия имели нечто общее, а именно подавленность, «расстройство ума» и «неизлечимое отчаяние», но четко разграничивались по полу пациента. У мужчин такие проблемы фиксировались врачами гораздо реже и обычно приписывались их «женственному» образу жизни. А вот истерия среди женщин воспринималась как настоящая эпидемия, потому что женские «духи», по мнению медиков того времени, были дефективными всегда. Сиденхем намекал, что женщины могут вызывать у себя истерические симптомы «неправильными» чувствами: «Каждый раз, когда женщины советуются со мной по поводу конкретного расстройства, которое невозможно объяснить, <…> я всегда спрашиваю, появилось ли оно после сильных переживаний или любого другого беспокойства ума» [21]. По мнению Сиденхема, истеричные женщины всегда все преувеличивали, что бы врачи им ни говорили. «Они не могут терпеливо ждать, пока им скажут, есть ли надежда на выздоровление, — писал этот врач. — Они с легкостью воображают, что на них свалились все невзгоды человечества <…> и предрекают себе все самое страшное» [22].
В начале XVIII века философское и культурное увлечение чувствительностью и эмоциями встроилось в новые медицинские теории о нервном темпераменте женщин. Сиденхем расширил определение истерии до такой степени, что она стала универсальным диагнозом, который ставили женщине при наличии любых необычных симптомов. Гипотезы о слабости женской нервной системы появлялись очень быстро. В Англии и Европе женщины оказывались рабынями своей нервной неполноценности. Их болезни легко интерпретировали — и игнорировали — согласно общим представлениям о слабости и неполноценности их тела и разума. В то время истерия могла быть чем угодно в представлении мужчин-врачей и медицинских писателей.
Единственным определяющим диагностическим критерием считалась принадлежность к женскому полу.
Вслед за социальными и политическими движениями, которые сопровождали Великую французскую революцию c 1789 года, в обществе возникло недовольство, связанное с отношением медицины к телу, сексуальности и социальным ролям женщины. Той, кто возглавил борьбу за место женщины вне дома и очага, стала Мэри Уолстонкрафт, британская активистка за права женщин и философ.
Вдохновившись кампаниями француженок вроде Олимпии де Гуж, которые отстаивали право женщины на интеллектуальную деятельность и участие в политической жизни, Уолстонкрафт в 1792 году написала книгу «В защиту прав женщин». Это один из самых ранних и влиятельных феминистских текстов в истории. Уолстонкрафт знала, что женские тело и разум не могут быть неполноценными и слабыми. Она считала, что подчинение женщин во второй половине XVIII века способствовало культивации отношения к ним как к «слабым и убогим» существам [23]. Работая гувернанткой и учительницей, Уолстонкрафт видела, как домашнее обучение девочек из среднего класса подавляло их интеллект и поощряло развитие инфантилизма и легкомысленности, которые считались необходимыми для брака. В женщинах поощрялась «изысканная чувствительность», потому что она делала их зависимыми от мужчин. Их приучали считать себя беспомощными спутницами мужчин, поэтому в итоге не воспринимали как разумных людей. По мнению Уолстонкрафт, для истинной добродетельности женщины было необходимо полноценное образование, которое оживляло ум и укрепляло тело.
В то время медицина рассматривала обучение девочек либо как опасную нагрузку на их хрупкие нервы, либо как наклонную дорожку к безнравственности. Уолстонкрафт была категорически с этим не согласна. Она писала: «Если девочке с младенчества внушают, что красота — это женский скипетр, то ум начинает блуждать по золоченой клетке тела, стремясь лишь украсить свою тюрьму» [24]. Эти поверхностные черты — самая незначительная составляющая ценности женщины. Освобождая разум и расширяя кругозор, женщина перестает быть аксессуаром, которым ее хотели видеть общество и медицина.
Уолстонкрафт поняла на собственном горьком опыте, сколько вреда может принести диагноз «нервное расстройство» и его методы «лечения». За десять лет до того, как она написала свою книгу «В защиту прав женщин», ее младшая сестра Элиза ужасно страдала болезнью, которую сегодня назвали бы послеродовой депрессией. Она мучилась «приступами бреда», тревожными мыслями, галлюцинациями и глухотой. Ее продолжительная болезнь считалась неизлечимой. Богатый и уважаемый муж девушки был эмоциональным насильником. Однако по английским законам того времени он считался недостаточно жестоким по отношению к Элизе, чтобы им позволили развестись. Уолстонкрафт понимала, что сестра выздоровеет только в том случае, если вырвется из своего брака, и помогла ей сбежать. Им пришлось оставить малолетнюю дочь Элизы с отцом, поскольку та считалась его собственностью. В дороге беглянка сорвала с пальца обручальное кольцо [25].
Выздоровление Элизы вдохновило Уолстонкрафт написать в 1787 году книгу «Мысли о воспитании дочерей», в которой она утверждала, что активный и любознательный ум — это основа психического и физического здоровья девочек и женщин.
Взгляды писательницы оказались полной противоположностью медицинским. Врачи поддерживали бытовой стереотип о том, что женщины непригодны для умственной и профессиональной деятельности и что такие занятия пагубны для их здоровья. Однако Уолстонкрафт не понаслышке знала, насколько опасным может быть интеллектуально неравный брак. «Слабый ум становится жертвой воображаемых страданий, — писала она. — Чтобы избавиться от них, женщина вынуждена принимать в качестве лекарства то, что изначально вызвало ее болезнь» [26].
В 1797 году, менее чем через две недели после рождения своей второй дочери (будущей создательницы легендарного «Франкенштейна» Мэри Шелли) Уолстонкрафт умерла. В первые часы после родов она потеряла много крови, и вскоре у нее