Свобода, Хеллид, свобода, сила и знание, не скованные нелепыми рамками морали и долга – вот что я получил взамен глупых мелких страстишек. Пламя – отличный образ. Огонь есть воплощение свободы, силы и чистоты, хоть он и пугает простецов. В этом ты прав. А вот в чем ты не прав…
Владыка Забытых Лесов вдруг остановился, обернулся к нему, и сапфир в переплетении золотых веточек сверкнул острым бликом.
Больше Хеллид ничего не запомнил. Его рассудок, только что совершенно ясный, затопила розовая пелена, начисто смыв все недавние опасения и оставив лишь два чувства: неудержимое желание услужить – и невероятную обиду оттого, что вот прямо здесь, сейчас, он решительно ничем не может быть полезен Князю. Похвали его Блейри в этот миг, Хеллид плакал бы от радости; отругай – выхватил бы из сапога кинжал и всадил себе в горло… Когда странное наваждение схлынуло, Хеллид обнаружил, что стоит на коленях перед Князем и пытается поцеловать ему руку, бормоча при этом что-то вроде невнятной присяги.
Стальные пальцы легко вздернули его с пола, но Хеллид, неловко попятившись, тут же рухнул на свой табурет – ноги не держали. В голове звенело, и ровный, как обычно, голос Блейри доносился словно издалека:
– Такова моя, как ты выразился, демоническая притягательность. Как видишь, она действует на тебя не меньше, чем на любого другого. Это не магия, заметь, это всего лишь власть. Власть вещественна, ее можно увидеть, почувствовать, она способна подчинять. Она даруется свыше – недаром даже людские короли тщатся возвести свою родословную к божественным предкам. Теперь ты знаешь мою силу. Прежде я ни разу не применял ее к тебе и не стану этого делать впредь, ибо мне не нужен еще один восторженный почитатель. Мне нужен тот, кто смотрит своими глазами.
Блейри обошел стол и уселся напротив, и Хеллид не нашел в себе сил ответить ему прямым взглядом.
– Мои способности растут, – сказал Князь. – Порой мне удается провидеть будущее. Пока я вижу нечетко и не могу заглянуть далеко. Однако я твердо уверен, что судьба Рабиров – и моя, и твоя – решится в ближайшие дни, и она будет связана с Аквилонцем. Зингара и Аргос не в счет. Есть лишь один по-настоящему страшный противник – Конан, Король-Лев, и он придет за своим Львенком. Ты спрашивал, чего я жду? Я жду его. Ты спрашивал, во что я верю? Я верю, что одолею его. И тогда никто не сможет мне помешать. Теперь посмотри на меня.
Хеллид посмотрел. На сей раз ощущения неодолимой, подавляющей силы не возникло. Они с Блейри просто встретились взглядами, и Хеллиду почудилось, будто на миг он увидел прежнего да Греттайро, хвастуна, краснобая и любимца женщин, с которым они как-то еле унесли ноги после неудачной охоты в Мессантии, во время празднества Обручения с Морем. Но только на миг.
– Ты хотел знать, на что я надеюсь. А надеюсь я на тебя, – сказал Князь. – Смотри своими глазами, не ослепленными властью. Смотри внимательно. Будь рядом со мной. Везде. Всегда. И поклянись, что вытащишь меня, если увидишь, что дело дрянь, что я обманулся, играя с судьбой.
– Клянусь, – обещал Хеллид.
С того дня он оставил в покое Раону с ее кровавыми забавами и прекратил рискованные вылазки в стан врага, занимаясь почти исключительно распределением новобранцев и обустройством военных лагерей.
Полученная от Князя выволочка заставила стрегию стать осторожнее. Слухи о ночных бдениях прекратились. Теперь всякий раз, когда Раоне требовались жертвы для ее безумных ритуалов, она испрашивала разрешения у Князя и получала таковое далеко не всегда. К тому же девица Авинсаль договорилась с несколькими опытными лазутчиками, и, по подсчетам Хеллида, за время осады те приволокли ей из-за стен Токлау не меньше десятка человек.
Для поддержания хороших отношений Раона даже пригласила верного подручного Блейри на одну из полуночных церемоний. Хеллид пришел, хоть и без особой охоты. Увиденное ему крайне не понравилось: девица Авинсаль завывала что-то неразборчивое, выдаваемое ею за заклинания, ее прихлебатели бились в сущей истерике, распяленная на бревнах жертва дергалась и истошно визжала, хотя среди гулей всегда считалось хорошим тоном прикончить добычу беззвучно, а кровь в пущенной по кругу серебряной чаше уже не имела того притягательного вкуса, как раньше. Просто соленая, вязкая жидкость с неприятным запахом. Выпив, Хеллид не ощутил никаких изменений… зато на стрегию и некоторых ее дружков кровь, похоже, оказывала слабое подобие былого пьянящего воздействия. Или они сами убедили себя и окружающих в этом.
***
Срок падения Стены Мрака близился, а затянувшаяся осада форта так и не достигла какой-либо развязки. Накануне Князь отдал приказ свернуть лагеря, но сам пока не тронулся с места. Князь не отпустил Алдрена, предлагавшего с десятком сопровождающих съездить к мосту через Алиману, чтобы взглянуть, как будет исчезать Стена и произойдет ли обещанное событие вообще.
Отчего-то Хеллиду казалось, что Блейри, несмотря на всю свою решительность и грандиозные планы, испытывает сомнение. В какой-то миг он готов был бросить имеющиеся силы на упрямую крепость, но осторожность победила. Ополчение еще пригодится: если в Рабиры ворвется людская армия, кому-то придется защищать то немногое, что удалось восстановить за прошедшие две седмицы.
За первой волной захватчиков наверняка последуют другие – сперва из Пуантена, потом из Зингары. Поглядев на пример соседей, в Аргосе тоже решат присоединиться к дележу, пригонят корабли и начнут переправлять легион за легионом на правый берег Хорота, выведут войска из правобережной Мессантии. Забытые Земли будут растерзаны на кусочки, а рабирийцы не смогут противопоставить людям ничего, кроме наскоро собранного войска числом около тысячи душ.
Жалкая капля против моря людских клинков.
Однако гуль старался держать свои невеселые размышления при себе, надеясь, что замыслы Блейри – вернее, Блейри и Венца – исполнятся.
В одиннадцатый день Второй летней луны в воздухе с утра ощущалась напряженность, словно перед близкой грозой, хотя небо оставалось ясным, без всяких признаков сгущающихся туч на горизонте. Утром Блейри увел сотню всадников и стрелков на возвышенность неподалеку от Токлау. Оттуда открывался вид на проселочный тракт, ведущий к стенам форта, и саму маленькую цитадель, внутри которой суетились люди. Они, похоже, тоже вели счет дням, дожидаясь грядущего извне спасения.
Время тянулось медленно, так медленно, как это бывает при затянувшемся ожидании или в засаде. Миновал полдень, от навалившейся жары в лесах все притихло, даже листья на деревьях не шевелились, повиснув как неживые. Сонно пофыркивали лошади, из рук в руки переходили фляжки с мгновенно нагревающейся водой, а дорога по-прежнему оставалась пустынной. Ни людей, ни рабирийских гонцов.