принципиальное место во всем творчестве Лосева. Без особого труда в «простеньком» рассуждении о Луне, Солнце и прочем узнается лишь переложение на максимально доступную разговорную форму старого, академически строгого пассажа из знаменитой теперь «Диалектики мифа» 8. В один ряд с этой давней книгой можно поставить и небольшую работу, написанную Лосевым (вернее, продиктованную под запись секретарю) спустя много лет и примерно за год до съемок фильма. Она называется ни много ни мало «О мировоззрении» 9. Знакомясь с этими произведениями, мы убеждаемся, что и для Лосева «раннего» и для Лосева «позднего» (ставить кавычки приходится потому, что на самом-то деле творчество философа, конечно, предстает принципиально единым) борьба с представлениями о разъятом мире и поиск мирового целого были самой естественной задачей и обязанностью мысли. Он положил много сил, чтобы оспорить общепринятые представления о непреодолимых, как многим до сих пор кажется, разрывах и антиномиях типа
субъект /
объект или
идея /
материя или
сознание /
бытие или
душа /
тело или
бесконечное /
конечное или, собственно,
часть /
целое. Интуицией целого пронизаны не только его космологические представления и его общее мировоззрение, но и обращения ко многим частным темам, с которыми он сталкивался за свою долгую жизнь исследователя. Культурно-исторические типы как цельные данности в непрерывном шествии цивилизаций, символ как целое или как синтез сущности и явления, актуальная бесконечность как целостность математических и физических объектов, языковые элементы как целое и т.д. – можно долго перечислять подобные более-менее локальные реализации общего метода.
Но все-таки, наверное, тему тем и задачу задач составляет диалектическое «прочтение» Лосевым познавательных антиномий и преодоление гносеологических разрывов миропонимания. Эта генеральная и, если угодно, царственная тема философии невольно клонит нас к сопоставлению лосевского рассуждения о «мире в целом» с одним из главных результатов мыслительной работы Нового времени, а именно с «Критикой чистого разума». В приведенном монологе Лосев не упоминал Канта, что вполне естественно для избранного жанра домашней беседы, но было бы странно, скажем, для выступления на университетской кафедре. Для Лосева, на самом-то деле, преодоление кантианства всегда представлялось важным делом, начиная еще с его студенческих работ начала века. Направлено против построений кенигсбергского критика и это рассуждение о «мире в целом», одно из последних в земной жизни философа. Напомним, что именно Кант считал невозможным рассматривать мир как «абсолютную целокупность всего существующего», он категорически утверждал, что «наше суждение о целом неизбежно превращается в безмолвное, но зато тем более красноречивое изумление» перед ним 10 – и только. Именно Кант воздвиг, как ему казалось, непроходимые пропасти познавательных антиномий, разорвав явление от сущности и понятие от вещи. Тем самым он не только вполне завершил дело, начатое средневековыми номиналистами, не только (вольно или невольно) дал санкцию на бурное развитие европейского позитивизма, но и посчитал несостоятельными все три возможных «доказательства бытия Божия», что известны в истории мысли как онтологическое, космологическое и телеологическое. Ход любого из таких «доказательств» 11 Кант обрекал на обязательное пресечение, поскольку для него движение к «абсолютной целокупности» столь же невозможно, как и невозможно движение (его, Канта) мысли к пресловутой «вещи в себе». Отметим еще, что Кант не признавал и идею актуальной бесконечности, считая возможной только бесконечность потенциальную. Так что здесь Лосев выбирал между Кантом и Кантором в пользу последнего. Впрочем, это уже замечание, так сказать, на полях.
Итак, короткое рассуждение Лосева о «мире в целом» – это беспощадная критика «Критики чистого разума». Или даже – наглядное аннулирование ее. В самом деле, Лосев, невзирая на запрет Канта, строит доказательство неизбежности понятия Бога на основании самого очевидного представления о мире как целом. Это выглядит, надо сказать, очень даже по-русски: вы нас – своими трактатами, своими «Критиками», а мы вам взамен – рассуждение «на пальцах», как нам это и сподручнее и проще уж никак не получится и спор-то вести (Луна – это разве весь мир? а Солнце – разве весь?!). Впрочем, нелишне будет напомнить, что Лосев тоже умеет сочинять ученые трактаты, и тут вместе с «Диалектикой мифа» в качестве развернутой критики кантовских «Критик» нужно назвать уже упоминавшийся большой труд под названием «Сáмое самó». Непосредственная, профессиональная и аргументированная критика Канта – как раз здесь.
Конечно, Лосев не был одинок в своем принципиальном антикантианстве. Он скорее следовал общему руслу отечественной философской мысли. Недаром как раз в то время, когда наш философ только приступал к созданию знаменитых своих книг 1920-х годов, другой русский философ о. Сергий Булгаков, призывая к постижению мира «как целого, как единого и связи всего сущего», бросал упрек современному позитивизму: «Мир, как целое, практически отрицается методом науки. Целое всегда уходит от нас, потому что она пользуется методом изолирующего, специального изучения» 12. Характерным образом указывал он и одно из главных препятствий на путях постижения такого целого:
«Философия Канта принадлежит к числу самых могущественных, но и мертвящих построений, до которых когда-либо доходил человеческий ум и трудолюбие. Словно огромная гора завалила реку, так кантовский критицизм тяжелой глыбой пал на духовном пути европейского человечества… Кант сказал „Нельзя!“ религиозному мировоззрению, которое сам он свел к морали, а современная религиозно-философская мысль все увереннее говорит „Можно!“» 13.
«Можно!» – всю жизнь твердил и уверенно заключал в итоге своей многолетней работы Лосев, в итоге, который сведен, по авторскому обыкновению, в «одну фразу» космологического рассуждения. Тем самым он возвратил нам право представлять целое и возможность идти к понятию Бога уже, даже логическим путем. Или можно еще и по-другому сказать, подытоживая результат в категоричной и сжатой форме познавательной установки, что, кажется, еще остается в научной моде. С такой манерой завершать повествование Лосев, привыкший резюмировать все и вся, скорее всего согласился бы. Итак: если ты, исследователь, ищешь целого в предмете своего исследования, ты идешь верной дорогой, и ведет она к Тому, Кто даровал саму возможность жить, мыслить, исследовать.
1.7. К философии чуда
Хорошо известно, что плодотворный диалог или дискуссия возможны только тогда, когда все участвующие стороны заранее договорились о терминах. Одинаковое понимание тех или иных ключевых слов – вот естественная основа, как теперь модно выражаться, для плодотворной коммуникации. Но есть термины и, соответственно, скрытые за ними понятия и подчас целые области идей, для которых такой договор представляет необычайную трудность. И трудность возникает прежде всего потому, что ради одного-единственного слова договаривающиеся стороны вынуждены формулировать и сопоставлять ни много ни мало, как основные