class="p1">Вообще, мы держали путь в крепость Критиния, что была на другом берегу острова. Мой друг сказал, что мы обязаны там побывать – это наше место. Я усмехнулся и согласился. Так же мы были обязаны побывать на нудистском пляже. Когда я строил маршрут, точки на карте там не поставил. Но мой друг, сказал, что мы должны. Я не стал противиться, мы приехали, поглазели, пооколачивались и, улыбаясь, укатили. Это было с утра в начале нашего путешествия.
Уже вечерело. Более и менее ровная дорога сменялась серпантином и наоборот. Внезапно сквозь деревья справа я увидел неземную картину. Был залив, к нему спускалась гора, на которой мы находились. И вдалеке в вечернем сверкающем море парили три острова, как будто плыли в небе. Я решил, что это лучшее, что я видел в жизни. Жаль, что деревья закрывают. Я почему-то подумал о Рите, достал свой инстакс и решил запечатлеть этот пейзаж, как будто хотел потом его ей показать. Хотя я знал, что фото будет засвечено, что острова не прорисуются, но я был бы не я, если не попытался сфотографировать этот разрывающий меня изнутри вид. Щелкнув, я сразу положил фото в карман – потом посмотрю. Но не утерпел. Вот рамочкой появились деревья, вот спускающаяся гора. Подошел друг. Сказал, что за хуйня – это пятно, а не фото. А я сказал, что Рите понравится! Мы проехали километр и увидели уходящую в строну за пригорок щебенку. Бросив машину, я буквально побежал по ней. За пригорком этот неземной пейзаж лежал как на ладони.
Я молчал. Из всех миллионов слов и тем мне почему-то захотелось рассказать ей историю про Грецию и засвеченную фотографию самого прекрасного места на Земле.
– Тее правлос как яяя тнцевала?
– Что?
– Тее понравлос как яяя тнцевала?
– А, да, ты молодец! Тебе очень нравится Модерн Толкин?
– Д-да!
Я назвал её Изабеллой. Настоящего имени её я не знал, впрочем, и то, как она попала в Психоневрологический Интернат под Зеленогорском. Там было много особенных людей всех возрастов, говорят, даже сошедшие с ума доктора наук. Изабелла была одета во все серое, с темными волосами с челкой, которые были с проседью и оттого тоже как будто серые. Круглое невыразительное лицо мимикрировало под стены ПНИ. Она была довольно высокой, природа старалась исправить как будто какую-то ошибку, как могла вытягивала ее тело, чтобы Изабелла смогла взглянуть на мир за забором, потому что воля ее, казалось, онемела и не предпринимала никаких усилий подставить камень или вытянуть шею в надежде пощупать свободный воздух соснового леса. На вид ей было лет тридцать, хотя здесь сложно определить, сколько лет человеку.
Когда заиграла музыка, стали подтягиваться пациенты. Все они были разные, кто-то был на коляске, кто-то даже не мог крутить колеса, и их катили другие пациенты, хромая и еле двигаясь. С самого начала на импровизированном танцполе из асфальта с побеленными бордюрами была Изабелла и тучная лысая девушка-женщина с огромным лбом и маленькими глубоко посаженными глазками, одетая в белое легкое летнее платье. Она радовалась каждому звуку и раскачивалась, и прыгала, насколько могла. На высоком крыльце в стороне были колясочники, которые, видимо, были застенчивые и не хотели участвовать в празднике и «танцевать». Среди них стоял абсолютно нормальный молодой парень с модной прической, серьгой в ухе и татуировками. Он опирался на костыли и наблюдал, изредка неловко улыбаясь, как будто хотел скрыть эту искренность, но не получалось. Я подумал, Боже, ну они все прямо как мы, все разные, каждый со своим характером, со своими привычками и вкусами, но мир их не принял. Появилась певица, худенькая приятная девушка в синеньком платье. Ветер то и дело пытался его приподнять. Она уже здесь выступала и была местной звездой. К ней стали подходить пациенты и просить автограф на листовке или просто клочке бумажки. Вдруг из крыльца вышла девушка-пациентка и, хромая, направилась к певице. В руках у неё было большое полотно. На нем красовалось лицо, лицо певицы с огромными голубыми глазами и золотой копной волос.
Я здесь диджей. Меня попросил помочь мой друг, когда мы прилетели в Питер, и я нехотя согласился. Я запустил первый трек – минус «За четыре моря» для певицы. Когда мой друг попросил меня отвести этот праздник и дал мне треки, я, конечно, высокомерно выпалил: «блин, ну это говно откровенное, мне обидно, что у нас нет абсолютно вкуса, что по радио крутят одно дешевое дерьмо и что, самое обидное, мы это с благодарностью потребляем, причмокивая». Я не был диджеем, просто иногда помогал другу. Итак, вечеринка началась, народ всё наполнял танцпол, из всех отделений и корпусов змейкой на шум поплелись пациенты. Певица вступила.
Помнишь, ты мне сказку обещал?
И цветы, и на руках носить.
Долго ты, я помню, как сейчас,
Звал меня с собой, ехать так просил.
За четыре моря,
За четыре солнца
Ты меня увёз бы,
Обещал мне всё на свете.
Говорил, что я твоя
Королева звёзд я.
Припев пел каждый, как мог, открывая беззубые рты невпопад. Девушка-женщина на коляске одной рукой, так как другой не могла, крутилась на месте, склонив голову и устремив взгляд вверх, то в одну сторону, то в другую – она так танцевала, отдаваясь этому полностью. Изабелла же не танцевала и время от времени подходила ко мне, прося поставить Модерн Толкин. Я её не сразу понимал поначалу, но потом уже машинально отвечал: «да, конечно, скоро поставлю – не волнуйся!». Она радостно отходила в сторону и снова вставала столбом, ожидая. Через некоторое время подходила опять и спрашивала про Модерн Толкин. Заиграла следующая песня. Как только пошел припев, все как будто взбесились. «Я тебя нарисовал, я тебя нарисовал…» Девушка-женщина на коляске стала перемещаться по «танцполу» из одной части в другую и обратно, блин, она выжимала всё из этой коляски и своих возможностей, круча колесо одной рукой и криво подпевая. Казалось, она была абсолютно счастлива.
Девушка мечты,
В этот вечер не со мной осталась ты,
Я тебя нарисовал, я тебя нарисовал,
Только так и не познал твоей любви.
Мне чудилось, что каждый из них ощущал себя абсолютно нормальным, да они, возможно, большинство из них понимали, что они не такие как все, но у человека есть такое свойство: даже когда их жизнь такая, когда они заперты в стенах ПНИ за забором, подпирающим сосновый лес, они все равно как будто верят, что