Читать интересную книгу Аквитанская львица - Дмитрий Агалаков

Еще до собрания в Этампе король Франции отправил послов к разным европейским государям, которым так или иначе предстояло столкнуться с крестоносцами. Получили письма и главные адресаты: император Византии Мануил Комнин и король Сицилии — норманн Рожер Второй. Эти двое ненавидели друг друга и уже давно воевали между собой. И византийцы, и сицилийцы слыли хитрецами. Короли франков никогда не доверяли грекам, не верили и норманнам, еще полтора века назад беспощадными набегами наводившим ужас на всю Европу.

Тем не менее, распря Константинополя и Сицилии сыграла на руку крестоносцам. Каждый из владык не просто предлагал, но навязывал свои услуги. Выгода была налицо: у кого окажется такой грозный союзник, как Людовик Седьмой Французский, тому нечего опасаться своих врагов.

Большинство баронов оказались на стороне Рожера. Во-первых, это был более легкий и короткий путь, а во-вторых, норманн являлся католиком. Но тут слово взяла Алиенора — и слово она взяла не в парадной зале дворца Сите, на Королевском совете, а в супружеской постели.

— Ах, милый, — сказала прекрасная Алиенора, — а мне сдается, что лучше нам идти через Константинополь.

— Но почему? — спросил удивленный Людовик.

Она пожала плечиками, с которых то и дело сползала шелковая рубашка.

— Видишь ли, император и король Рожер — враги. Сицилия не так сильна, чтобы в случае неприятностей помогать нам. Но, связавшись с Рожером, мы оставим у себя в тылу могущественного врага — Византию. А стоит ли это делать? И не лучше ли, чуть задержавшись в пути, приобрести сильного союзника?

Зерно истины в словах королевы было. Тем более что император Византии умело манипулировал эмирами и султанами Святой земли — несмотря на молодость, Мануил Комнин слыл мудрейшим политиком своего времени. На таких императорах и держался Константинополь — иначе бы не прожить великой державе столько веков! Но суть истины крылась в другом. Алиеноре очень хотелось увидеть своего родного дядюшку Раймунда, как все говорили, копию покойного Гильома Десятого. Он был всего лишь на восемь лет старше Алиеноры. О его бурной жизни, полной авантюр, ходили легенды. Чего только стоило его восхождение на трон Антиохии — такая история ни одному сочинителю в голову не придет! А ведь когда-то, в Бордо и Пуатье, они вместе играли в благородных крестоносцев и злых сарацин. И это он, Раймунд, первый, кто учил ее драться на деревянных мечах и стрелять из лука. Воспользовавшись услугами норманна Рожера Второго Сицилийского, шанс встретиться с дорогим дядей заметно сокращался — на то была веская причина.

Алиенора вздохнула:

— И потом…

— Да, моя королева?

— Князь Антиохии — подданный Византии. Эдессы пока нет — она у проклятого Зенги. Антиохия — одно из трех государств, которое мы собираемся защищать. Связавшись с Рожером, мы станем и неприятелями Антиохии. Так благородно ли это? Я уже совсем не говорю о выгоде — Рожер вряд ли сможет помочь нам продовольствием на Святой земле.

Людовик задумался. Неожиданно лицо его просветлело.

— Ты — умница, — обнимая красавицу-жену, закивал он. — Почему мне первому не пришла эта мысль? Странно!

Совет длился с 16 по 18 февраля. В эти дни послам Рожера Второго Сицилийского был дан от ворот поворот. Они уезжали не просто раздосадованными, но обиженными до глубины души.

Светловолосый норманн с грубым шрамом на левой щеке, старший среди послов, почтительно остановил аббата Сугерия, когда тот выходил из дворца. Гости были наслышаны о влиянии аббата Сен-Дени на французского короля. Норманн запахнул подбитый мехом плащ, перехваченный золотой пряжкой на правом плече.

— Вашему государю, да хранит его Господь, еще предстоит узнать, что стоит лживое слово греков, — сказал представитель дипломатической миссии отцу Сугерию. — Греки мягко стелют, да спать жестко. Придет время, и Людовик Седьмой вспомнит о благородном короле Рожере Втором!

Но Сугерий только пожал плечами и вздохнул: ему что император Византии, что король Сицилии был один черт. Меньше всего аббату Сен-Дени хотелось видеть своего наставника-венценосца игрушкой в руках государей чужеземных стран, которые умело пользовались набожностью единоверцев, чтобы решать свои политические задачи.

Что до велеречивых греческих послов, то они повезли в Константинополь добрую весть — король Франции встал на сторону Византии.

3

Вихрь приготовлений к великому путешествию закружил и увлек Алиенору с головой. Воистину, это занятие оказалось ей по душе. Она была женщиной — красивой и сказочно богатой, да к тому же еще королевой — и потому хотела обустроить свою жизнь именно так, как полагается ее красоте и статусу. Крестовый поход, который она называла исключительно «путешествием», мог продлиться год и более. А значит, ее гардероб должен был сгодиться на все случаи жизни. Легкие шелковые платья — для лета, шубы и меха — на случай холодов. Воздушные покрывала должны уберечь от загара, десяткам пар обуви предстоит сохранить ножки королевы в любое время года.

И вот уже тащили слуги из углов дворца тяжеленные кованые сундуки, и камеристки паковали громоздкий гардероб, которого бы хватило на целую армию амазонок, а главный конюший и его помощники подсчитывали, сколько подвод понадобится для драгоценных тряпок королевы.

Алиенора была великолепной наездницей, может быть, лучшей в своем огромном королевстве, и жизни себе не представляла без седла.

— Я не Петр Пустынник[7] и не хочу предстать перед императором Византии на осле, — говорила она все тому же королевскому конюшему. — И не святой отец Сугерий, чтобы странствовать в деревянной клетушке на скрипучих колесах, глядя, точно арестант, в окошко. У меня будет своя конюшня, я хочу рысаков гнедых и белых, по десятку. И хочу, чтобы попоны у лошадей были богатыми, как и положено государыни, сменных седел побольше, и чтобы сбруя была золоченой!

— Да, ваше величество, — говорил первый конюший Франции.

Весна вступала в свои права — светлела вода в Сене, все больше лазури разливалось по небу над мрачноватыми башнями и крышами Парижа. И солнце золотом расцвечивало реку, взявшую в кольцо остров Сите и дворец короля.

— Ах, походная жизнь, — со вздохом делилась Алиенора с Петрониллой, — каждый божий день в дороге, мне придется завтракать, обедать и ужинать, как и во дворце. Но я привыкла, чтобы посуды было много. Я не монашенка из Фонтевро и не могу есть из одной лишь тарелки! А если мне захочется устроить пир? Даже самый небольшой. Только подумай! Сколько же посуды мне теперь нужно вести с собой!

И вот уже сенешаль королевского двора отдавал распоряжение за распоряжением:

— Кубков золотых и серебряных для ее величества королевы Франции — по тридцать штук, серебряных блюд — полсотни, соусниц серебряных — полтора десятка, тарелок из того же серебра — полторы сотни…

В год свадьбы Людовика и Алиеноры в Париже было образовано командорство тамплиеров[8]. Их услугами пользовался еще Людовик Шестой Толстый. Памятуя о расположении к ним отца, Людовик отдал тамплиерам целый квартал в столице. Эврара де Бара, великого сенешаля ордена, король назначил своим военным советником. Как-никак, а в будущем походе тамплиеры должны были стать одной из опор христианского войска. Приезжая во дворец на остров Сите, Эврар де Бар уже давно с подозрением косился на прирастающий обоз, пухнущий как на дрожжах. Бородатый храмовник, рыцарь-монах, он и так относился скептически к женщинам, а в лице королевы безрассудный род их становился великой опасностью для мужчин, идущих исполнять священный обет.

— Ваше величество, чем меньше обоз, тем скорее мы доберемся до Святой земли! — однажды заметил сенешаль ордена королю, когда они остались наедине в дворцовой оружейной, где Людовик любовно осматривал мечи для своей экипировки.

— Разумеется, де Бар, — откликнулся ничего не замечающий государь, укладывая на ладонь очередной клинок и прицельно меря взглядом его прямую линию, — вы же знаете, как я ценю ваши советы!

Эврару де Бару оставалось только молчать и хмуриться. Напрямую выступить против чрезмерных «хлопот» королевы не решился бы даже он.

Все знали: король влюблен, и его чувство слепо!

Тамплиер косился на гигантский багаж королевы, а та, в свою очередь, сталкиваясь с мрачным храмовником, готова была прожечь язвительными взглядами дырки в его белом плаще с алым крестом. Люди, добровольно отказавшиеся от плотских увеселений, были ей непонятны и даже враждебны!

— И вот что, — говорила она спальничему двора, — не забудьте о пуховых перинах, одеялах, шелковых простынях и покрывалах. Помните, мало ни того, ни другого не бывает. И пусть будут поярче! Я не Бедный рыцарь Христа, слава богу, и не собираюсь спать на соломенном тюфяке, накрываясь серой дерюгой!