— Куда ты их тратишь?
— Ты удивишься, но в Столице жизнь не дешевая. Жалования от щедрот твоего папы хватает в обрез.
— А как же живут остальные дружинники?
— Либо ждут, пока родня пришел денег из дома, либо тащат все, что плохо лежит.
Тарамис приподнялась на локте и оперлась подбородком на кулачок.
— Не понимаю я, Томэ. Ты так носишься со своей гордостью и независимостью, и одновременно тянешь деньги из любовницы. Как такое может быть?
Томэ молча смотрел в потолок. В голове шумело, то ли от выпитого, то ли от усталости, перед глазами плавали какие-то круги, он опустил веки.
— Не знаю. Хотел бы сказать, что мне все равно, но ты поймешь, что я притворяюсь. На самом деле противно. Но мне кажется, что тебе тоже бывает грустно, каждый раз, когда ты даешь мне кошелек. А ведь делать друг другу больно наша любимая игра, верно? Жаль, никак нельзя точно подсчитать, кому все-таки больней.
Через шум обосновавшегося в мозгу духового оркестра, он услышал, как Тарамис усмехается.
— Мой коварный малыш. Ты даже в мелочах не хочешь признавать поражение. За это я тебя тоже люблю. Не волнуйся, скоро я придумаю, как тебя озолотить.
— Я тебя за это ненавижу. У тебя и так и передо мной все преимущества, но ты все время боишься, как бы я не сравнял счет.
— Надо же, "счета"! Скоро заговоришь про проценты и проценты на проценты. Ты ведь все-таки аристократ, откуда этот торгашеский подход. Где ты им заразился?
Теперь девушка откровенно смеялась.
— Вот уж не знаю. Люди меняются со временем. Обычно к худшему. Когда-то, давно, на празднике Середины лета, дядя показал мне очень красивую девочку с чудесными длинными волосами. Я даже засмотрелся на нее. Зачем ты подстриглась, Тарамис?
Томэ облизал пересохшие губы. Для чего он все это говорит? И кому? Тарамис ведь ничего не забудет и, можно не сомневаться, найдет способ обратить против него.
— Жаль, что мне тебя никто не додумался показать, — прошептала Тарамис. — Наверное, ты был жутко забавный. Хотя, я, скорее всего, все равно бы уже об этом забыла. А у тебя, значит, обостряется память.
Он чувствовал, что девушка склонилась над ним. Ее дыхание щекотало его щеку, а кудри касались плеча.
— Ты о чем?
— О побочных эффектах, они у тебя необычные. Но сейчас меня больше интересует самый главный. Если бы я сегодня хотела покопаться в прошлом, то позвала бы свою старую няньку.
— Тарамис, я устал…
— Правда? Действительно?
Узкая ладонь скользнула по его бедру и сжала весьма чувствительную часть тела. Томэ вздрогнул и открыл глаза. Тарамис была права, по крайней мере, кое-что в его теле и не думало об усталости. Простыня, на которой он лежал, в один миг стала ледяной, а в следующую секунду уже казалась обжигающей, как железо нагретое солнцем.
— Ликер, — прошипел он, — что ты туда подмешала?
Тарамис захихикала, перекинула через него стройную ногу и обосновалась на животе Томэ.
— Это для твоей же пользы. Ты же хочешь, чтобы никто ни о чем не догадался. Так вот я и постараюсь, чтобы на следующий день ты выглядел по-настоящему вымотанным.
— Ведьма.
— Не дуйся, малыш. Тебе понравится.
Сопротивляться у Томэ не было сил. А очень скоро его оставила и сама мысль о сопротивлении.
Потом, когда безжалостная Тарамис смилостивилась и оставила его в покое, он погрузился в неглубокий, отравленный наркотиком сон. Даже не сон, а скорее галлюцинацию. Он осознавал, что происходящее нереально и просто наблюдал за собой со стороны.
Томэ сразу понял, что видит. Он хорошо помнил — а может, просто никогда не забывал? — тот холодный дождливый день на Корвусе. Огромный вымерший город походил на скопление гигантских термитников. В каждом из колоссальных, связанных друг с другом, зданий прежде жили сотни тысяч людей. Теперь они превратились в бесконечные лабиринты, в которых могла спрятаться целая армия.
Отряд Томэ осторожно продвигался через громадный чертог. Похоже, в более благополучные времена здесь был музей. На постаментах высились скелеты и чучела причудливых существ. С дырявого потолка накрапывал мелкий дождь. Томэ остановился рядом с чудовищным черепом какого-то хищника. Вода собиралась на изогнутых клыках и капала на пол, словно слюна. Бойцы основной группы заняли круговую оборону. Старший передового дозора смотрел на Томэ. Он ждал, когда командир укажет следующий ориентир для разведки, а Томэ… А Томэ старался разобраться со своими ощущениями.
Непонятная тревога завладела им две недели назад, когда неожиданно прекратились бои. Томэ ничего не знал о том, как видится военная ситуация из высоких штабов, но не сомневался в своем чутье, имперцы были все сильнее и чаще. Враг побеждал, медленно, но верно. Противник не мог этого не понимать. Но остановил наступление. Почему? Кажется, начальство не придало этому значения, но он чувствовал, ответ на эту загадку мог решить судьбу полка, а то и всей экспедиционной армии.
В этот раз он не захотел принимать решение единолично. Его слишком часто обвиняли в том, что операции, которые он планировал, лежали за гранью здравого смысла. Существовала отличная от нуля вероятность, что он, просто, наконец, сошел с ума. В итоге Томэ поговорил с ребятами и к его удивлению все согласись, что лучше сами пойти и все разузнать, чем ждать пока дерьмо выльется на голову. И отряд вышел на поиск.
Внимание Томэ привел огромный конгломерат неподалеку от позиций отряда. Бойцы прозвали этот комплекс "Еж". Уже несколько месяцев, как защитники оставили его, а враг не стал занимать. Полковник считал, что противник не хочет распылять силы. Это звучало логично, но… Томэ был уверен, что здесь что-то нечисто.
Когда передовой дозор, доложил, что путь свободен и Томэ первым из основного отряда вошел под своды "Ежа", по нервам сразу растеклась дрожь, которая всегда начиналась у него перед боем. Он не назвал бы это предчувствием, скорее твердым знанием, что рядом враг. Оставалось только его найти.
Когда отряд просочился в заброшенный музей, это тревожное чувство… исчезло. Не было ни волнения, ни страха, лишь какая-то непонятная тоска. Томэ чуть повернулся и встретился взглядом с сержантом Арво, его заместителем и самым опытным бойцом отряда. Судя по встревоженному лицу ветерана, тот тоже заметил что странное. Томэ дважды ударил пальцем по передатчику. Короткие щелчки, которые непривычный человек мог принять за звук помех, означали команду к отступлению. Арво кивнул и вдруг рассыпался вихрем алых брызг.
Что-то громыхнуло и бросило Томэ на постамент с черепом. Он уперся руками в древнюю кость, чтобы оттолкнуться и повернуться к источнику угрозы. В тот же миг ему почудилось будто что-то очень нежное, словно птичье перышко, прошлось по потной коже его шеи. Но этого не могло быть, ведь его защищала броня, и он не почувствовал удара.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});