Досье было составлено умело — имена, даты, записи интервью и даже несколько фотографий. Я вынул бумаги, свернул в трубочку и засунул в карман пальто. Я был почти наверху блаженства — с таким материалом уже можно было работать. И перво-наперво мне следовало как можно быстрее попасть в его родной город — Бингстон, штат Огайо. Что само по себе меня даже прельщало: мне опасно было оставаться в Нью-Йорке.
— Я ухожу. Бобби, я могу вам довериться? Вы будете звонить в полицию после моего ухода?
— Нет, конечно.
— На карту поставлена моя жизнь, как бы мелодраматично это ни звучало. Мне нужно время. Как вы считаете, вам удастся убедить Кей и ее телевизионных начальников несколько дней скрывать факт смерти Томаса?
— Кей поступит так, как ей скажут на «Сентрал». Но насколько я знаю телевизионную кухню, они ужасно боятся скандалов и не станут поднимать шум, если только их к этому не вынудят. Туссейнт, мне ужасно жаль, что вы замешаны в этом преступлении. Я и правда не верю, что вы могли бы убить человека.
— Спасибо.
— Мы подошли к двери.
— Я могу вам чем-то помочь?
Я хотел попросить ее дать мне взаймы, но так и не решился.
— Барбара, если все сорвется, то есть, я хочу сказать, если меня поймают, то давайте придерживаться такой версии: я пришел сюда разведать обстановку и выкрал это досье, пока вы выходили в уборную. Так вы останетесь в стороне. Вы можете сделать для меня только одно — найдите Кей и попросите ее держать язык за зубами. — Я подумал, что неплохо бы на всякий случай обезопасить себя. — Я никуда не уеду из города, буду скрываться, поэтому скажите Кей, чтобы она меня не искала.
У двери она схватила меня за руку и снова заплакала:
— Удачи вам, Туссейнт. Храни вас Господь.
Я трясся от страха, когда спускался в лифте и потом, когда вышел на пустую улицу. Потом, вдруг рассмеявшись, смело пошел к Третьей авеню и стал там ждать автобуса. Я, можно сказать, пока был в безопасности. Полиция будет искать нефа. А для белых мы все на одно лицо, это и было моей маскировкой. Если бы не мой рост и сложение — я соответствовал обычному типу «здоровенного негра», которого в газетах вечно обвиняют во всех смертных грехах, — мне ничего не грозило. Правда, тот полицейский уже, конечно, дал описание мое одежды.
В автобусе я внимательно прочитал досье, отмечая в своей записной книжке факты, показавшиеся мне важными. Я решил не подвергать себя риску и не возвращаться домой. В кармане у меня лежало всего тридцать восемь долларов. Мне позарез нужны были бабки, но вряд ли у Олли еще остались те деньги, которые я оставил ему в счет квартплаты. Я вышел на Сто сорок девятой улице и направился к Риверсайд-драйву.
Мне пришлось четыре раза позвонить в дверь Сивилле, прежде чем она открыла. На ней была прозрачная ночная рубашка.
— Туи, ты в своем уме? — недовольно спросила она. — Еще только… Боже, да ведь сейчас три часа утра! Я же сказала, что мне рано вставать…
— Дорогая, у меня большие неприятности. Я тебе ничего не могу рассказывать — лучше будет, если ты ничего не будешь знать. Но мне надо срочно выехать в Чикаго и мне нужны деньги.
— Неприятности? С этой девчонкой с Мэдисон-авеню?
— Дорогая, ничего не спрашивай. Она тут ни при чем. Сивилла, мне нужно срочно на самолет. Сколько ты мне можешь одолжить?
Она уже окончательно проснулась.
— У меня есть твои восемьдесят пять.
— А еще?
Она пошла к комоду и вытащила кошелек. Двигалась она как сомнамбула.
— Так и знала, что не стоило брать у тебя эти деньги. Вот, у меня есть еще семь, восемь… девять долларов. Итого девяносто четыре. Когда ты вернешь?
— Скоро. А теперь, милая, если сюда придет полиция…
Ее глаза расширились.
— Поли-иция? Туи, что за неприятности у тебя такие?
— Не спрашивай. И ради всеобщего блага, не говори никому обо мне — ты ничего не знаешь. А если полиция будет тебя спрашивать, скажи им правду. Я занял немного денег и уехал в Чикаго, а оттуда в Канаду. А теперь мне пора бежать. Пока, малышка!
— Но… Туи Мур, не забудь, ты мне должен девяносто четыре доллара!
— Об этом не беспокойся. — Я послал ей воздушный поцелуй и направился к своему «ягуару».
Я миновал мост Джорджа Вашингтона, в глубине души ожидая наскочить на полицейский кордон. На первой же заправочной станции я наполнил оба бака бензином, добавил масла, залил воды в радиатор, купил карты автомобильных дорог. Я понимал, что мой «ягуар» бросается в глаза, что служащий бензоколонки его сразу вспомнит. Но я ничего не мог поделать с этим, разве что угнать машину или свинтить где-то другие номера.
Но как угнать машину, я не знал. Снять номера с запаркованной тачки дело нехитрое — но я из-за этого мог вляпаться в историю: если меня вдруг остановят за проезд на красный свет или попросят предъявить права, тут-то я и попадусь. Самое лучшее было оставаться, своем «ягуаре». У меня в запасе еще было немного времени: полиция потратит день на установление личности Томаса, а обо мне не будет ничего знать еще пару дней. А уж через три-то дня я буду не я, если не найду хоть какую-то верную зацепку. Жаль только, что моих денег хватит всего на неделю.
В двадцать минут пятого утра я уже выезжал из Нью-Джерси и мчался по направлению к Пенсильвании и дальше к Огайо. Я вел очень осторожно, стараясь не превышать положенную скорость, и «ягуар» ровно бежал по шоссе в кромешной тьме, а я размышлял, долго ли мне еще крутить руль. Я включил радио, но сообщение об убийстве еще не попало в ночные новости. Я чувствовал себя вполне уверенно, хотя время от времени в душу закрадывалось подленькое ощущение, что никакой я не детектив, а просто спасаюсь бегством.
Потом я заехал на бензоколонку пополнить бак, после чего свернул на пустынный проселок и вышел размять затекшие ноги. Занималось холодное солнечное утро, и было приятно пройтись по траве и земле, вдохнуть полные легкие свежего сельского воздуха.
Я просидел за рулем до полудня. Потом остановился у придорожного ресторанчика. Перед зданием стояло несколько трейлеров, и я решил, что поем на славу. За прилавком стояла лунноликая тетка с растрепанными седыми волосами и обслуживала водителей. Как только я взгромоздился на табурет, эта старая стерва завизжала:
— Нет, нет! Мы не обслуживаем цветных! Ты что, не видишь табличку? — и она устремила толстый палец на засиженную мухами бумажку над прилавком:
МЫ ОСТАВЛЯЕМ ЗА СОБОЙ ПРАВО НЕ ОБСЛУЖИВАТЬ…
— ну а дальше известно что.
Но это была Пенсильвания, и я сказал:
— Да это пустая бумажка. Ведь в этом штате действует закон о гражданских правах. — На самом деле я был вовсе в том не уверен, но чувствовал себя слишком усталым и разбитым, чтобы хорошенько подумать, прежде чем раскрывать рот.
— У меня тут действует высший закон — Божий. Если бы Бог захотел сделать тебя белым, он бы всех нас сотворил одинаковыми. Убирайся!
Один из шоферов хихикнул, и мне захотелось ему как следует вмазать, так что я еле сдержался. Но меньше всего мне сейчас нужна была свара в ресторане. Я встал и бросил старой стерве:
— Вы меня провели. Я-то думал, это заведение для цветных. Я-то увидел вас — ваше темное лицо и курчавые волосы и решил, что у вас цветной крови не меньше, чем у меня. Поэтому я сюда и зашел — только взглянул на вас и решил, что все в порядке.
Я вышел, а мне в спину полетели ее взвизги. Я устыдился своей мальчишеской выходки. И все же надо же было как-то ей ответить. Одно можно сказать наверняка: как поется в старой песне, когда покидаешь Манхэттен, дорога уводит тебя в никуда.
Я развернулся и собрался уже выехать на шоссе, как из ресторана вышел шофер — не тот, что хихикал — и крикнул мне:
— Погоди-ка, приятель!
Он пошел к «ягуару», и я пулей выскочил, уже не в силах себя сдерживать. Это был невысокий крепенький парень с веснушками на бледном лице. По мышкой у него торчал термос. Он протянул его мне со словами:
— У старой карги не все дома. Если хочешь горячего кофе, вот тут у меня полный термос.
— Спасибо. Но я где-нибудь поем. Спасибо.
— Ну как знаешь. Должно быть, музыкант?
— Ага. Еду искать новое место, — ответил я, сел за руль и помахал ему на прощанье.
В следующем городке я остановился у бакалейной лавки, купил батон, сыру и бутылку молока и уплел все это по дороге. Белые, конечно, те еще придурки, но я сам не настолько придурок, чтобы затевать по этому поводу скандал в такой день, как сегодня.
6. Сегодня
Я ехал по сельским проселкам с большой осторожностью. «Ягуар» с низко посаженным кузовом не был предназначен для таких дорог. За время своего длинного рассказа я совсем выдохся и умолк, ожидая, что она на все это скажет. Ее молчание заставило меня заволноваться. Когда мы наконец выехали на асфальтированное шоссе, Френсис спросила: