Читать интересную книгу Тростниковая птичка - Ольга Смайлер

Пробуждение принесло с собой горький привкус стыда и полный комплект физических ощущений «утра после вчерашнего». Отличить алкогольно-температурный бред от событий, которые происходили на самом деле, было практически невозможно, поэтому я только мысленно застонала – это же надо было выставиться полной дурой при первой же подвернувшейся возможности! Да еще и при свидетеле!

Надежда на то, что мне все приснилось, а на самом деле мы вели себя как благовоспитанные выпускники Сайдорской монастырской школы, рухнула сразу же, когда я выяснила, что лежу, завернутая в простыню поверх нижнего белья. Но вот что именно происходило вчера и насколько далеко все зашло… На этот вопрос у меня не было ответа.

Я застонала уже вслух и тут же пожалела об этом. С переднего пассажирского сиденья, разложенного в лежак, поднялся и пробрался ко мне Сайгон.

– Соня, как вы себя чувствуете? – склонился он надо мной, и крепкая прохладная ладонь легла на мой лоб.

Смотреть на него было жутко стыдно: память, пасующая при оценке реальности вчерашних событий, однако, сохранила парочку весьма двусмысленных снов с участием светловолосого командира. И они были… весьма вдохновляющими.

– Не очень, – наконец выдавила я из себя. Смотреть на Сая было просто невозможно. Я судорожно огляделась, пытаясь найти нейтральную тему, и, заметив, что водительское сиденье не разложено, осторожно уточнила: – А разве Мист не ночевал с нами?

– Нет, мы решили, что нет необходимости и его лишать нормальной кровати. – Сай улыбнулся уголками губ.

Итак, эту ночь мы провели вдвоем в машине, я проснулась полуодетой, и, судя по степени опьянения и оставшимся в памяти снам, я вполне могла сделать или наговорить что-нибудь… Ой мааааааааама, как же это все неловко вышло!

* * *

Проснувшаяся Птичка была слабой и бледной, но держалась молодцом, только почему-то старательно избегала моего взгляда. Практически сразу после нашего пробуждения в машину заглянул Джеремайя, сын Джозефа, наш полевой доктор, и радостно объявил, что обнаружил в походной аптечке упаковку стрип-тестов на антитела к пустынной лихорадке. Птичка безропотно позволила уколоть себе палец и выдавить каплю крови на мембрану тест-полоски, которая окрасилась в ярко-малиновый цвет. Док сверился с упаковкой и подтвердил, что у Птички «Первичное заражение. Острая форма». Мы с подошедшим чуть ранее Мистом дружно выдохнули, Джер же радовался результату, как ребенок подаркам на День Именования. Совершенно вымотавшись за ночь, я не хотел тратить силы на выговор, но с нескрываемым удовольствием приказал провести полную и подробную инвентаризацию аптечной укладки и доложить обо всех обнаруженных неучтенных «счастливых находках» Терренсу не позднее заката. Приказ весьма взбодрил дока и гарантированно отвлек его от попыток «собрать подробный анамнез для статьи в один журнальчик». Соня попросилась обратно в автобус, док поколебался, но дал добро. Мист решительно отправил меня приводить себя в порядок, заявив, что с оргвопросами справится сам, так что когда я вернулся в машину, о том, что происходило этой ночью, ничего уже не напоминало.

Я растянулся на заднем сиденье и уткнулся носом в подушку, надо было хоть немного поспать, ближе к закату мы должны были въехать на «ничейные» земли, негласную вотчину «Серого Братства»: разношерстной компании отверженных из воинов, не сумевших заработать на собственный дом, и гражданских, у которых не было средств заплатить за невесту. Они уходили с подконтрольных воинам территорий, держались вместе и не засиживались нигде подолгу. На их счету были нападения на слабо защищенные караваны, контрабанда, сомнительные подработки, киднепинг. Правда, стоит признать, крали братья только девушек, и только по взаимному согласию, но для родителей, не получивших ожидаемый выкуп, это было слабым утешением. Поговаривали, что некоторые из них даже отказывались уходить Путями Прерванных линий, когда достигали Рубежа неженатыми. Если Эдвард присутствовал при разговоре, то в ответ на эти рассказы он только фыркал и припоминал доколониальную шутку: «А еще они едят христианских младенцев», и на этом обычно обсуждение прекращалось.

Я еще немного повозился, устраиваясь поудобней, когда почувствовал, что от подушки идет ставший таким знакомым и родным за эту ночь Сонин запах. Я закрыл глаза и понял, как страшно устал этой ночью. Соня, забывшаяся тяжелым болезненным сном в часе от ночной стоянки, горела от поднимавшейся температуры. Краткое совещание с Джером, которое мы провели сразу, как добрались до места ночевки, не добавило оптимизма – «пустынка», считавшаяся детской болезнью, у взрослых встречалась крайне редко и переносилась гораздо тяжелей. Все, что док мог, он уже сделал, а пичкать Птичку местными препаратами с неизвестной для нее побочкой было опасно, тем более что мы с Мистом так и не были до конца уверены, что это «пустынка». Я выставил Миста из машины, решив, что вполне могу рискнуть оставшимися мне почти восемью днями до Рубежа. Странно, до этой самой ночи я не считал себя слишком религиозным, но страх потерять эту маленькую хрупкую девушку с заострившимися от болезни чертами лица словно прорвал плотину – я вспомнил все гимны Праматери и даже несколько из тех молитв, которые слышал от Уны. Птичка горела и металась в бреду, вскрикивая и несвязно бормоча что-то на своем родном языке, порывалась куда-то идти, звала родителей. Мне пришлось раздеть ее, и первое время я старательно прикрывал ее простыней, думая, что ей было бы неприятно, увидь ее кто-нибудь слабой и беззащитной, но уже к полуночи я плюнул на все условности. Из меня, похоже, могла бы выйти образцовая сиделка. Я обтирал Птичку прохладной водой, стараясь сбить температуру, смачивал запекшиеся губы, убирал непокорные пряди с лица и шеи или укутывал пледами и грел своим телом, когда она начинала дрожать в ознобе. Это была невыносимая ночь, полная надежды, тревоги и беспомощности, я обещал Птичке, что все будет хорошо, пел гимны, шептал молитвы, рассказывал про свои выходки в воинской школе – что угодно, лишь бы не задумываться о том, что ее организм не справится и я могу ее потерять. Под утро я задремал, укачивая Птичку в своих объятиях, а когда проснулся, как от толчка, и понял, что она затихла, испытал неподдельный животный ужас. И только ее слабое дыхание, коснувшееся моих губ, когда я склонился к ее лицу, спасло меня от необдуманных действий. Вместо этого я устроил ее поудобнее и пошел на пассажирское место, чтобы хоть немного поспать.

Я снова вдохнул Сонин запах, уверенно отделив его от запаха чистого белья после ДезУшки, и стремительно провалился в сон.

* * *

Мое возвращение в автобус прошло буднично, чему я безмерно порадовалась. Разве что Малышка стала еще показательней дистанцироваться от нас с Мией, чему мы были только рады.

Я устроилась на своем месте у окна и задремала – болезненная слабость давала о себе знать. Проснулась уже во время остановки и вопросительно глянула на Мию, та вздохнула:

– Скоро «ничейные» земли, скорее всего «Серые Братья» попытаются напасть. Они за невестами охотятся.

Я не поняла из объяснения ничего, кроме того, что мы ожидаем нападения, и решила, что мне этой информации вполне достаточно.

Повернувшись к окну, лениво скользнула взглядом по нашей колонне… и замерла, наконец осознав, что странные металлические штуковины на машинах, которые я принимала за некий вывих конструкторской мысли, – это оружие, в памяти тут же услужливо всплыло слово «пулеметы». Пусть не современные, словно сошедшие с иллюстраций про первых колонистов, но вполне смертоносные, пулеметы щетинились, как рассерженный пес, охраняющий хозяев. К нам в салон забрался старый знакомец Брендон в боевом облачении и с оружием в руках, так сильно отличавшимся от уже привычных автоматов.

– Гранатомет? – попыталась я поддержать разговор, схватившись за еще один всплывший в памяти термин.

– Он самый, противопехотный, – хмыкнул в ответ Брендон, – да вы не волнуйтесь, автобусы у нас бронированные, а «серые братья» рисковать не любят, так, на нервы подействуют если…

Я снова оглядела напичканную оружием машину, пытаясь понять, почему же она кажется мне такой знакомой, а потом нахлынуло воспоминание. Мне было двенадцать, на Земле вступил в свои права апрель, на улице было солнечно, сухо и пахло весной, а мне совершенно не хотелось ходить в школу. Мама улетела на две недели по заданию Старших Лисси, а отцу позвонил дядьБоря, один из его старинных клиентов, уже давно ставший старым другом. Вот так я и оказалась с папой и его командой на Татуине (да-да, первые колонисты были поклонниками саги о Звездных войнах и имели странное чувство юмора). Пока взрослые занимались переговорами и заключали сделку, меня поручили близнецам Петьке и Пашке, сыновьям дядьБори, которым было четырнадцать. Сначала парни только фыркали в мою сторону, потом решили показать мне, кто есть кто. Мы носились по гулким коридорам делового центра, устраивали гонки на офисных креслах, играли в мини-гольф в оупенспейсе конструкторов под их азартные комментарии, потом я сделала обоих парней в виртуальной гонке, которой баловались дядьБорины программисты, и показала старинный трюк с засовыванием мятной конфеты в бутылку с газировкой, в общем – к концу переговоров мальчишки признали меня своим парнем.