— Ненавижу, — выдохнула, почти не размыкая губ.
Малин не прикасался. Он терпел мои ногти, лоб, прижимающийся через футболку, но не трогал.
Хорошо это или плохо? Не знаю. Я хочу никогда его больше не видеть и не хочу отпускать.
— Эй, пока мы обсуждаем цену, вы уже тискаться начали? — возмущенно вопросила блондинка.
Я успела позабыть и о ней, и о Дрейке.
Впилась ногтями сильнее, представляя, как сжимаю шею столичной стервы.
— Малая, я тебе не подушка для иголок, — с неприкрытыми недовольством прозвучало над ухом, — втяни когти.
Сделала все в точности наоборот — надавила сильнее. Не из вредности, а из-за до боли знакомого прозвища. Тим никогда не говорил "сестра", не называл по имени. Всегда только Малая.
— Я вообще не разрешал тебе прикасаться ко мне.
Отстранилась, не убирая рук. Закипая от злости, негодования, под воздействием проклятой истинности каждая эмоция ярче и острее.
Глядя в бледно-желтые глаза запустила пальцы под футболку и с маниакальным удовольствием вонзила ногти в кожу.
Малин недобро повел головой, во взгляде если не желание прибить меня на месте, то около него.
— Ты ничерта не чувствуешь, — зашипела ненавистно, — и даже не представляешь, что испытываю я.
— Я в этом виноват? — он издевательски приподнял брови.
— Мне плевать. Я хочу, чтобы ты тоже страдал.
Широкая ладонь обхватила шею под подбородком.
Сглотнула от легкого давления, вместе со страхом чувствуя кое-что еще.
Возбуждение прокатилось внизу живота. Чужеродное желание, чтобы Малин стянул мои волосы на затылке, поставил на колени и локти…
Это. Не. Я.
Не я!
— Тебе нравится, — Малин пристально всматривался в мои глаза, чуть сдавливая шею, ослабляя, поглаживая большим пальцем.
Отбросить его руку — не так сложно. Легче легкого. Но я не могла пошевелиться. Смотрела в его глаза и плавилась в котле с оловом.
Грубая ладонь отчего-то стала казаться нежнейшим шелком, наэлектризовывая кожу в месте прикосновения.
— Макс, какого хера? — голос Дрейка доносился будто из другого мира. — Отойди от моего слейва.
В желтых глазах блеснула злость. Челюсть заметно напряглась. Он неторопливо отнял руку, перестав касаться моей шеи.
Тонна ледяной воды, не меньше, рухнула на меня, придавливая к полу. Внутри мгновенно затянуло в паническом недостатке нужного и необходимого.
— Я терпеливо жду, — известил Дрейк с налетом иронии.
Взгляд Малина осязаемо мазнул по сгибу шеи, оставляя незримый след.
Столичный с легкой усмешкой отступил на шаг.
Захотелось обнять себя руками, чтобы согреться от накатившего холода, пробившего на озноб. Недолгий. Холод быстро сменился болезненным пекло.
Обняла лицо ладонями в приступе дикого отчаяния.
Что мне делать? Что?!
Сбежать?
А поможет? Как надолго?
Я готова пойти добровольцем на любые эксперименты, лишь бы никогда больше не проходить через это снова.
— Максик, ты можешь взять ее в любое другое время, — тягучий голос блондинки действовал на нервы. — Уступи мне.
Уступи!
Мой истеричный смешок растворился в тишине комнаты.
— Оливия, я на твою плату пока не согласился, — голос Дрейка звучал обыденно.
Пока я была не в себе, они успели обсудить плату? Так нечаянно моргну, а меня уже продали.
— Дре-ейк, ну, не будь вредным. Ты ведь не такой. Ты милый, чуткий, понимающий.
Я не дождалась окончания спектакля театра абсурда.
— Вы бы друг с другом поразвлекались, у вас для этого все есть, — я смотрела в пол перед собой, мечтая раствориться.
— Слышите? — возмутилась блондинка. — А я ее научу, как надо разговаривать со столичными.
— Я безнадежна, — хмыкнула безразлично и с протяжным вздохом согнулась пополам от болезненной истомы. — Черт…
Принцип понятен: чем сильнее сопротивление, тем сильнее проявление. Своеобразное наказание за непослушание.
Функционировать вдали от истинного можно — проверено. Выхода как минимум два: согласиться на эксперимент, и если он окажется неудачным, убежать. Далеко, насколько возможно. И жить дальше.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я сам хочу поразвлекаться со своим новым слейвом, — безмятежность Дрейка порождала волну тревоги. — Обсудим ее аренду в другой день.
Яростный стук каблуков ритмично вспарывал пространство.
Я смотрела на белые с желтыми вставками кроссовки Малина, не разгибаясь. Не хочу видеть столичных. Никого из них.
— Знаешь, что она моя истинная? — вопрос заставил вздрогнуть.
Из своего положения посмотрела на Дрейка.
Он с легкой усмешкой на губах кивнул.
— Ваша беседа у бассейна была не совсем приватной.
Выходит, он слышал.
Понять, хорошо это или плохо, не получалось. Для подобных размышлений нужен трезвый подход.
За стеной вновь появился цокот каблуков. Разговор подвис в немом ожидании.
Столичная вошла с ведерком для льда, в котором обычно держат бутылки. Ее не наблюдалось.
С сочувствующим видом заправской стервы блондинка протянула:
— Кисунь, тебе необходимо охладиться.
Подернутый туманом разум не позволил рефлексам сработать. Я как в замедленной съемке наблюдала за переворачивающимся надо мной ведром со льдом.
Кубики больно ударялись о голову, закатились под ворот кофты на спину и на грудь.
Шипение с коротким писком — все, что я смогла из себя извлечь, пока лед скользил по коже, оставляя мокрые дорожки на теле.
Последние льдинки прокатились по щекам, упали на ладони. Руки тряслись, холод пробивал до стука зубов.
На загривке жгло. Оттянула кофту со спины, вытряхивая остатки. Кубики стучали по полу, а по спине и груди катились холодные капли.
Столичная милейше улыбнулась, развернулась на шпильках и поцокала к выходу.
Дрейк наблюдал за мной с приподнятыми бровями, сунув руки в карманы брюк.
Вытянутые вдоль тела руки Малина сжимались в кулаки. Пальцы напряженно вытянулись и сжались вновь до побелевших костяшек.
Он не сводил с меня взгляда. Удивленный, озадаченный, будто пораженный чем-то.
Неужели поведение Оливии растрогало до глубины души?
Сарказм тонул среди невысказанных слов.
Трясясь в ознобе, стянула кофту. Наружной стороной обтерла шею, грудь, под пристальными взглядами.
Я не собираюсь заболеть из-за одной конченной стервы.
Сунула кофту Малину в руки. Он, по-прежнему словно оглушенный, в немом удивлении выразил вопрос.
Повернулась спиной и грубо бросила:
— Вытирай.
Сцепила руки под грудью, чтобы меньше трястись.
На Дрейка вовсе не смотрела. Уставилась в темную стену перед собой.
Пусть все столичные провалятся в преисподнюю. Тридцать три поноса каждому жителю Амока на голову.
Плечо обожгла горячая ладонь. Вместе с прикосновением пробудилось и затихшее желание. Оно слабо заворочалось, мягко стягивая низ живота.
После того, что было, это кажется пустяком. Как легкая щекотка.
Ткань коснулась спины. Одно плавное движение вдоль позвоночника сменило другое.
Тягучая густая радость от заботы со стороны истинного патокой растеклась по грудной клетке.
Заботы, на которую я его вынудила. Заставила. Приказала ее проявить.
Здравый смысл заткнул обрадовавшуюся истинность.
Пальцы грубо сдавили плечо, дернули назад. Я с недовольным рыком рванула вперед, но рука вместе с моей кофтой перехватила поперек живота. Спина вжалась в каменный торс.
Протяжный вдох над шеей всколыхнул все нервные окончания.
"Проклятье, Малин! Все только успокоилось…", — простонала отчаянно в глубине души.
Разум бился в истеричном протесте, а тело натурально плавилось под руками Макса.
Его ладони хаотично скользили по животу, задевали грудь. Кончики пальцев проходились по границе резинки спортивных брюк. Зубы царапнули изгиб шеи, запуская мурашки размером со слонов. Влажный язык зализал несуществующие следы, срывая стон.