Читать интересную книгу Привал на Эльбе - Петр Елисеев

Михаил приподнялся на локтях и оглянулся вокруг: куда бы спрятаться? Никого нигде не видно. «Эх, нашелся бы человек, скрыл бы меня от фашистов». Казаку пришла в голову и такая мысль: «Найти бы лошадь, сесть на нее и умчаться».

В кустах показалась голова мальчика. Михаил удивился: это был Костюшка.

— Почему ты не ушел с Верой?

— Я не нашел ее… Мы уйдем в лес, к партизанам.

— Вряд ли… Видишь, немцы переправу наводят.

— Давайте я перевяжу вас, — Костюшка взял у него пакет, обмотал бинтом подбородок и шею.

— Лошади нет поблизости? — спросил Михаил. — Нет? Плохо. Убьют нас, беспатронных…

— У нас есть немецкие патроны и автомат.

— Где? — вцепился Михаил в Костюшку. — В той яме? Молодец! Неси, браток, неси скорее! Только ползком и туда и обратно.

Вскоре Костюшка вернулся с автоматом и школьной сумкой, полной патронов. Михаил как будто воскрес. Казалось, что он сорвет немцам переправу и спасет жизнь себе и Костюшке, но прежде всего он позаботился о мальчике.

— Пока ты, Костюшка, уходи отсюда. Если я продержусь до вечера, тогда, может, коня найдем и уедем. Будь осторожен, не показывайся немцам, — напомнил он уходящему мальчику и открыл огонь по гитлеровцам, строящим переправу.

Опять заметались враги на речке. Они убегали, падали, орали. Патроны кончились. Нужно было снять коробку и набить, но Михаил не смог вытащить ее — не знал техники немецкого автомата. Он злился, негодовал, терял самообладание. Вот дьявольская штука! Наконец-то, случайно нажав что-то, он выдернул коробку. Наполнив ее патронами, он не мог вставить коробку: что-то заело.

Михаил выругался и стал вкладывать по одному патрону в ствол. Стреляя, приговаривал:

— Буду по одному класть вас, сволочи!

И вдруг прикусил язык: немецкий солдат, подкравшись, ударил его прикладом по голове.

11

Сентябрьская ночь. Темно-синее небо опустилось низко, на самые вершины сосен. В лесу, на опушке которого полк занял оборонительный рубеж, так тихо, будто и нет поблизости немцев. Пермяков пришел с командного пункта, присел на корточки возле бойцов, лежавших в окопах, шепотом спросил:

— Все поужинали?

— Все! И куревом запаслись, и сахаром, и консервы получили на два дня.

— Слушайте, товарищи. Командир полка приказал послать разведку в Шатрищи, узнать о силе противника, достать «языка». Желающие есть?

— Я пойду, — отозвался парторг Величко.

— Вы останетесь. Обойдите взводы, спросите, кто хочет пойти в разведку.

Вскоре к командиру эскадрона пришли десять бойцов.

— И вы, товарищ Элвадзе, собрались? — В темноте всматривался Пермяков в лицо комсорга.

— Душа вон — отомщу за моего кровного брата Михаила.

— Ничего не имею против такого желания, — проговорил Пермяков и удивился. — Тахав? Вы же ранены.

— Если бы я в могиле лежал, все равно вступился бы за Михаила. Это он слез со своего коня, а меня посадил…

— Не знаю, как быть с вами, Тахав. Утром только контузило вас. В санбат вы отказались ехать. И сейчас лица на вас нет…

— Не смотрите на лицо, товарищ командир, — сказал башкир, — моя сила в сердце.

— Он кощей бессмертный, — заметил Элвадзе. — Убитым не отстанет.

— Себя не хвали, другого не хай, — оборвал Тахав друга.

— Не обижайся. Я хотел сказать, здоров ты, можешь идти с нами в разведку, — успокоил Элвадзе товарища.

— Так сразу и сказал бы. — Тахав ткнул себя пальцем в грудь. — Могу, здоровье есть.

— Но ты ведь ординарец командира. Как ты оставишь его? — дипломатично напомнил ему Элвадзе. И это единственно подействовало на башкира. Он испытующе посмотрел на Пермякова и покорно спросил;

— Товарищ командир, может, я не нужен буду вам, седлать не придется?

— Седлать — дело небольшое, — ответил Пермяков. — Я и сам подтяну подпруги. Что ж, идите, если чувствуете себя неплохо.

— Есть идти! — повеселел Тахав. — А ты, Сандро, брось такие шутки — одним концом угощать, а другим по башке бить: «Можешь идти, но ты ординарец». Не люблю такой подход!

— Ну что же, в добрый путь, — сказал Пермяков. — Может, Елизарова найдете…

Вера, лежавшая в шалашике, наспех сооруженном бойцами для своего фельдшера, вздрогнула, услышав эти слова. Жутко стало ей при мысли: «Где же он? Что с ним?»

— Самое главное, не теряться и не робеть ни при каких обстоятельствах, — донеслись до Веры слова командира эскадрона.

Разведка казалась Вере самым опасным делом. Идти ночью, найти врага, схватить его без звука, не дать ему и дыхнуть — железные нервы надо иметь. Она удивлялась, слушая разговор бойцов — спокойный и шутливый, будто они собираются на охоту.

— Начальником разведки будете вы, товарищ Элвадзе, — сказал Пермяков, — можете отправляться.

— Разрешите покурить.

— Пожалуйста, только осторожно с огнем.

— Давай, Тахав, закурим. Курите все, а там, в разведке, забудьте, что есть на свете табак, — напомнил Элвадзе.

— Подходить к селу надо с южной стороны, — приказывал Пермяков, — менее опасное место.

— Кустами, — подхватил Элвадзе. — Там где-то дорожка есть глухая.

— Кто знает дорогу? — спросил Пермяков.

Все молчали. Никто хорошо не представлял себе ту окраину. Вера, слушая разговор, волновалась. Она знала не только ту дорожку, а каждый кустик, каждую кочку вокруг своего села…

— Ну да ладно, пойдем, — сказал Элвадзе.

Вера выскочила из шалашика и решительно заявила:

— Я знаю ту дорогу, пойду покажу.

— Спокойно, — сказал Пермяков, — раненых там нет, будем надеяться, и не будет.

— А может быть, есть, — тихо сказала Вера, — может, Елизаров там мучается.

«Наверно, уже расправились с ним фашисты, — подумал Пермяков, вглядываясь в лицо девушки. — Вдруг что — случится и с нею — не прощу себе никогда».

— Пойду я, — настойчиво повторила Вера.

— Хорошо, идите, — сказал Пермяков, — покажите дорогу и вернитесь в эскадрон.

Идти было километра два с половиной, но путь показался долгим, опасным. Покажется ли в темноте кустик, копно, деревцо, вспорхнет ли ночная птица, хрустнет ли хворостинка — все заставляло настораживаться, приседать, вслушиваться, всматриваться.

Дошли до кустарника. Вера вывела казаков на глухую тропку и пошла с ними дальше. По грязной осушительной канаве подкрались к крайней хате, неподалеку от которой были сложены небольшие кучи торфяных кирпичей.

В воздухе словно сова пролетела: взвилась осветительная ракета. Элвадзе подал знак, и все залегли.

— Неужели заметили нас? — шепнул он Вере.

Кругом стало светло как днем, хоть читай газету.

Разведчики замерли. Немецкий часовой, держа автомат наготове, осматривался по сторонам.

Вечностью потянулись минуты. Ракета висела, словно вцепилась за что-то в воздухе. «Будь ты проклята, — волновался Элвадзе, — когда же погаснешь, неужели всю ночь будешь гореть?»

Солдат, стоявший перед хатой, поворачивал голову то вправо, то влево.

— Дышите в рукав, — шепнул Элвадзе.

Ракета меркла, опускалась ниже и ниже.

«Как бы тебя смазать?» — подумал Элвадзе, не отрывая глаз от часового.

— Нет ли палки или камня? — шепотом спросил он товарищей.

Тахав передал ему сырой ивовый корень. Элвадзе на корточках пробрался меж торфяными кучками ближе к солдату, стоявшему перед хатой, и бросил тяжелый корень. Бросок был меткий и сильный. Солдат выронил автомат и взялся рукой за подбородок. Элвадзе бросился на гитлеровца, заткнул ему рот пилоткой. Возле него, словно тень, очутился Тахав. «Каюк?» — шепнул он. Вдруг, как перепуганный зверь, вскочил из-под забора подчасок, должно быть мирно дремавший на своем посту. Тахав успел ударить его прикладом по макушке, и тот упал.

— Тащи шакалов в канаву, — приказал Элвадзе и поднял немецкий автомат.

Разведчики снесли часовых в рощицу, посадили их рядом. Один часовой не мог сидеть, все валился на бок, как куль.

— Ну и аллах с ним, пускай лежит, — благодушно сказал Тахав.

— Пускай, — добавил Элвадзе, — отлежится. Смотрите, чтоб пилотки изо рта не выбросили, а то заорут, — приказал он трем разведчикам, которые остались с пленниками. — А мы пойдем понюхаем, чем пахнет на селе.

— Может, довольно? А то спохватятся фашисты, не выбраться тогда отсюда, — несмело прошептала Вера.

— Правду говорит фельдшер, — подхватил Тахав. — За многим пойдешь и малое упустишь.

— У нас на Кавказе говорят по-другому: много — хорошо, больше — лучше, — возразил Элвадзе.

— Не надейся на крепкий сон врага.

— Узнают немцы, что их карабаи[8],— указал Тахав на пленных, — пошли на сабантуй, будут землю рвать, небо жечь.

— Верно, Тахав, но и мы не будем хлопать ушами.