Постулируемая связь порнографии и изнасилования — это аллегория, а не факт. Это корреляция того же типа, что и недавно снова вытащенное из сундука «косячное безумие», неумолимо тянущее Повесу («Насильника»?) по дороге разврата от марихуаны к героину — того же типа и по бредовости, и по полезности для государственных структур. Если феминизма не существовало, консервативным политикам следовало бы его изобрести. (Почему, скажите на милость, исключительно мужские законодательные органы вообще запретили «непристойности»?И почему исключительно мужские суды так упорно исключают «непристойности» из списка предметов, защищенных конституционной свободой слова?). Если менады из ДПП когда-нибудь захотят иметь дело с людьми, а не с собственными горячечными представлениями о них, то они с удивлением обнаружат, что порнография почти не интересует большинство мужчин старше подросткового возраста — и не потому, что они все политкорректны, а потому, что порнография чаще всего тупа и неопрятна, а главное, не идет ни в какое сравнение с реальностью.
Феминистки, уничтожающие книги — трусливые приспособленки. Если они действительно возражают против подсознательного навязывания женщинам моделей поведения, подчиненных мужчинам (притом что забавным образом те же роли по отношению к активным лесбиянкам — это так, невинное развлечение), то главной и почти единственной мишенью атаки должны быть «Космополитен», женские романы Барбары Картленд, все эти тонны криптопорнографической поп-литературы, производящейся для женщин и женщинами с радостью потребляемой. В конце концов, насилие и кровавые ошметки это лишь следствие — только с жертвой можно обращаться как с жертвой. Пятнадцать лет назад первые сторонницы женского освобождения (сейчас чудесным образом превратившиеся в священниц, адвокатесс и бюрократок высшего эшелона) по крайней мере набрасывались на людей влиятельных — вроде ХьюХефнера и ЭндиУорхола. Сегодня они терроризируют малолетних панков-анархистов, которые (этот пример взят из фэнзина «TheMatch!») публикуют коллаж, где показывают Маргарет Тэтчер как правительницу, как «повелительницу тысячи мертвецов», а не как «сестру». Вот она, логика причудливого биологического детерминизма: каждое животное, имеющее влагалище, это «Мы», в то время как каждое существо, удостоившееся пениса, это «Они». Можно только вспомнить скетч театра Файрсайн: «Кто это «мы», собственно?»
Вот, кстати: леваки мужского пола зачастую легко и с энтузиазмом поддакивают феминистскомусамовозвеличиванию. Тут смешиваются чувство вины за прошлые прегрешения (тот, кто ощущает вину — перед женщинами, черными, иностранцами, кем угодно — как правило, действительно виноват) и желание в настоящем залезть феминистке левого толка под блузку. И вот Беркли, штат Калифорния (по соседству с которым я живу), переполняется мужскими «феминистами», перешедшими в новую религию, чтобы облегчить себе половую жизнь. То же мошенничество, кажется, происходит и в Торонто, и во многих других местах. Сами по себе эти скрытые желания, разумеется, никак не дискредитируют принимаемую идеологию — человек может прийти к правильным выводам самым неправильным из путей. Но постольку, поскольку обсуждаемые мнения кажутся очевидно идиотскими всякому, у кого нет посторонних причин принимать их, пароксизмы интеллектуалов-мужчин, никак иначе не объяснимые, приходится признать нечестными рационализациями.
Возможно, идеология, которую я разнес в клочья, — это просто нечто, через что надо пройти, чтобы в достаточной степени освободить себя для осмысленных революционных проектов. Выпускницы школы феминизма уже сейчас понемногу переходят к поискам свободы для всех, и многим пережитое только на пользу. Всем нам есть чего стыдиться в молодости (марксизм, либертарианство, синдикализм, объективизм и т. д.) — если бы мы не думали когда-то в терминах готовой идеологии, то не дошли бы до той точки, когда можем думать самостоятельно. Быть троцкистом или иезуитом — все это само по себе значит быть верующим, иными словами, болваном. Тем не менее, энергичная пробежка по любой системе от начала и до конца может показать, как выйти из Системы с большой буквы.
Но не тогда, когда критики-женщины объявляются ренегатками и подвергаются обструкции, а критики-мужчины из принципиальных соображений игнорируются или поливаются грязью. (В точности параллельный механизм для обеспечения молчания работает у сионистов: критики-неевреи — это «антисемиты», а критики-евреи, уж конечно, снедаемы «ненавистью к себе».) Конечно, сепаратизм как социальная программа абсурден и полон противоречий (практически никто из сепаратисток не отделяет себя от патриархального общества настолько, насколько это делают сюрвайвалисты — и никто больше сепаратисток не лезет в чужие дела). Но и при частичной изоляции легче индоктринировать новообращенных и скрывать неблагоприятные факты и аргументы — кроме радикальных феминисток, это заметили кришнаиты, муниты и прочие тоталитарные секты. Большая удача то, что их доктрины и субкультура так неаппетитны на первый же взгляд. В самом деле, как я заметил, радикальный феминизм седеет — чем больше тухнет и сходит на нет политическая культура 60-х, тем меньше молодых женщин получает достаточно предварительного замачивания для успешной феминистской промывки мозгов. Радикальные (так сказать) феминистки младше 25 лет встречаются редко, и чем дальше, тем реже.
Итак, радикальный феминизм (и незачем пытаться оспаривать термин у теперешних его обладательниц) — это смехотворная, полная ненависти, тоталитарная, сексистская догматическая конструкция, которую революционеры незаслуженно легитимизируют, принимая ее всерьез. Хватит по-сестрински опекать этих террористок банальности, пора призвать их к ответу за озвучиваемые призывы к геноциду и за практикуемые бесчинства (всевозможные даже, честно говоря, изнасилования!), которые, как они утверждают, выпали на их долю (но чаще, как оказывается при внимательном рассмотрении, на долю какой-нибудь гипотетической «сестры», поскольку типовая радикальная феминистка живет совсем неплохо). Как остановить феминофашизм? Нет ничего проще: примите их слова за чистую монету, обращайтесь с ними как с равными… и наслаждайтесь их жалобным воем. Королева-то голая! — вот это действительно непристойно.
ОБМАН КАТЕГОРИИ А В КРУЖКЕ
«Переработанный мир» — это хорошо сделанный, иногда смешной, по большей части не замусоренный жаргоном антиавторитарный журнал, выходящий в Сан-Франциско и нацеленный на работников информационной сферы — тех, кто трудится в Финансовом квартале и прилегающих цитаделях капитализма. Выпустив шесть номеров, каждый тиражом в несколько тысяч, «ПМ» получил в даунтауне что-то вроде культовой славы. Среди журналов такого масштаба он безусловно самый радикальный. Приятно видеть левое издание на 60–70 страниц, которое отпускает обычные антирейгановские банальности и пытается всерьез размышлять о наемном труде, промышленных технологиях и репрессивных реалиях повседневной жизни.
Учитывая все это, однако, выработанное мной мнение об этом издании в целом отрицательное. Его «курс» — а за редкими исключениями у «ПМ» есть определенная, хотя и скрытая идеология — более консервативен, чем кажется на первый взгляд. Все было бы не так плохо, если бы «ПМ» открыто признал свои политические убеждения и честно обсудил бы их с несогласными среди несогласных, — но именно этого «ПМ» и не позволяет. Журнал пропитан неискренностью, а тщательно сконструированный образ, предлагаемый читателями, фундаментально нечестен. Единственное, что хуже ленинистскоговангардизма, претензии на роль лидера — это сублиминальный, анархо-нечаевскийвангардизм. Его я и хочу проявить.
«ПМ» позиционирует себя как продукт «диссидентов офисного труда», постоянно твердящих о своей открытости, о нелюбви к сектантству и о здравом смысле: обычные люди, а не очередная шайка идеологов. Их подходец — ослабить естественное недоверие рядовых рабочих к организаторам, сказав им: «Эй, мы такие же белые воротнички, как и ты, мы работаем то же время, просто мы еще и раз в три месяца пишем, оформляем, печатаем и продаем глянцевый журнал».
Все это вранье. Настоящие офисные работники и сейчас составляют и, скорее всего, всегда составляли в коллективе лишь меньшую часть. Так или иначе, важен не точный процент, а подразумеваемый тезис: все антиистеблишментные идеи «ПМ» якобы спонтанно зародились в головах до того совершенно невинных офисных пчелок из Финансового квартала, работающих в условиях, которые, в лучших марксистских традициях, механически порождают «антиавторитаризм». Этот термин, кстати, тоже служит частью прикрытия — эвфемизмом для слова, которое в «ПМ» у всех на устах, но крайне редко попадает в журнал: (о ужас!) анархизм. Не надо пугать секретарш! Может быть, после, когда мы организуем рабочий класс… но не сейчас!