Мы стояли рядом, глядя на покинутое здание. Не знаю, что такое было в той комнате, но теперь оно нам не угрожало. Из окон квартиры на седьмом этаже вырывались языки пламени. Клубы черного дыма возносились в небо, рисуя там серые пятна.
Я простоял там добрый час, ожидая — и, черт возьми, опасаясь, — что розовая масса сумеет неким образом выбраться из огня. Но этого не случилось, она осталась в комнате, обреченная сгореть в устроенном мной пожаре. Перед моими глазами все еще стояло страшное оскаленное лицо, вырвавшееся из проклятой красной слизи и едва не вцепившиеся мне в горло. Только чисто рефлекторное движение уберегло меня от клацнувших челюстей.
Наверняка я мог сказать только одно: когда-то эта голова принадлежала человеческому существу. Чем она стала потом — одному Богу известно. Насколько я мог судить, раньше ее носил мужчина лет сорока. Черты его лица исказились. Рот непропорционально увеличился, глаза набухли и гротескно выкатились из глазниц, при этом кожа, покрытая розоватым гелем, выглядела чистой и гладкой, как у новорожденного.
Из охваченной огнем квартиры донеслись хлопающие звуки трескающегося дерева. Потом лопнули чудом сохранившиеся стекла. А затем донесся еще один звук. Скорее всего, это воздух выходил из замкнутого пространства, но могу поклясться, что я различил нечто похожее на крик. Жалобный крик. Крик живого существа, погибающего в огне. Он становился все громче, отчаяннее, пронзительнее. Потом все стихло.
Убедившись, что огонь сделает свое дело, я повернулся и пошел прочь. Мальчишка потянулся следом.
— Ты один?
Он не ответил, только сунул руки в карманы джинсов и побрел по улице.
— Говоришь по-английски?
Молчание. Никакой реакции — бесстрастное, похожее на маску, лицо. Взгляд устремлен прямо перед собой.
— Неплохой пожар мы устроили, а? Вместо дома останется только груда золы и головешек.
Мальчишка вдруг остановился, и, словно вспомнив что-то неприятное, сказал:
— Улей.
— Улей? — Я посмотрел на него. — Что ты имеешь в виду? Какой улей?
— Ты что не слышал? — Его лицо сердито вспыхнуло. — Я ж сказал… улей!
— Извини, я не знаю…
Впрочем, последние слова были произнесены в пустоту. Парнишка исчез. Ударился в бега. Причем мчался он так, словно за ним гнался сам сатана.
Только теперь он несся к группе людей, стоящих на перекрестке. Они не двигались с места, но с интересом рассматривали меня. Я также заметил, что у них есть оружие.
Подбежав к ним, мальчишка встал рядом с парнем, вооруженным обрезом помпового ружья.
Инстинкт уже подвел меня, поэтому полагаться на него, возможно, и не стоило, но глупость неистребима, и я, разведя руки в стороны и демонстрируя отсутствие оружия, медленно двинулся навстречу незнакомым людям.
Пожалуй, пора и поговорить с кем-то.
16
— Еды у нас нет.
Это сказала мне девушка с черными глазами, когда мы сидели у трещавшего, как пулемет, костра, разложенного во дворе дома. Назвав ее глаза черными, я не имел в виду ничего такого. Нет, у нее действительно были черные зрачки. Чистый оникс. Блестящие, сияющие. Можете поверить, таких глаз я в жизни не видел. Она говорила — а я пялился на нее. Но в ней и впрямь было что-то неотразимое. Тонкое, исхудавшее лицо и стройное тело ему подстать. Чистая, учитывая обстоятельства, одежда, длинные, шелковистые черные волосы, столь же прекрасные, как и глаза. Возраст? Я бы дал лет восемнадцать.
— Все, что оставалось от продуктов, мы потеряли два дня назад. На то место, где мы стояли, напали шершни. Нам еще повезло, что мы сами уцелели.
— Шершни? — Я непонимающе покачал головой.
— Шершни. Знаешь?
Я пожал плечами.
— Хлебные бандиты?
— А, да. — Я кивнул.
Теперь уже девушка покачала головой.
— Ты что, только вышел из спячки? Этих ребят уже никто не называет хлебными бандитами. — За время разговора она ни разу не улыбнулась. Вообще, вся компания подобралась довольно хмурая. Кивнув в сторону мальчишки, девушка продолжила: — Его это так потрясло, что он сбежал, едва мы попали в город. Искали его несколько часов, пока не увидели вас двоих на улице.
— Он рассказал вам, что случилось?
— Сказал, что вы нашли улей в какой-то квартире, что ты поджег дом. — Губы ее дрогнули в подобие улыбки. — Хорошая работа. Так этому дерьму и надо.
В разговор вступил парень лет двадцати в ковбойской шляпе.
— Только вот непонятно, почему шершни не охраняли этот улей. Обычно они его просто так не оставляют.
Я нахмурился.
— Снова не понимаю. Улей? Что такое улей? Ваш мальчонка тоже называл эту штуку ульем.
— Господи, да ты совсем отстал от жизни. — Девушка подбросила в огонь еще несколько веток. — Где ты жил? В каком таком городе? Может, на луне?
Да, она шутила, но при этом не улыбалась.
Я пожал плечами.
— Мы никуда не высовывались.
— Это и заметно.
— Но местечко, похоже, премилое, — заметил кто-то. — Ты сказал, что у вас там есть электричество? Чистая вода? Еда?
— Да. Нам, должно быть, повезло.
— Еще как.
— Мне бы хоть пригоршню грязи из вашего городка — я бы положил ее в карман. — Парень мрачно усмехнулся. — Может быть, ваша удача тогда перешла бы на меня.
— Да, прилично поесть было бы неплохо.
— Неплохо? Приятель, мы чувствовали бы себя в раю.
У меня на языке вертелись вопросы, на которые хотелось бы получить ответы, но сидевшие у костра начали перебрасываться короткими репликами.
— Мне бы — бифштекс с майонезом.
— С майонезом?
— Сам не знаю почему. Просто хочется майонеза. Я не ел его несколько месяцев.
— Бифштекс. Весом в пару фунтов. Средней поджаренности. Мм, это чудо.
— С двумя банками пива.
— И жареной картошкой.
— Золотистой.
— А мне бы буханку хлеба. Это все, что нужно именно сейчас.
— Кофе и сигарету. Я уже пару недель не держал во рту сигарету.
— Ты же не куришь.
— Курил когда-то, пока не началось все это веселье.
— Видишь? Нет худа без добра. Не будешь курить и доживешь до ста лет.
— Точно. Дожить до ста лет в какой-нибудь лачуге, где нечего жрать, кроме грязи и листьев, и нечего пить, кроме воды из канавы.
— Подождите, — вмешался я в эту воображаемую оргию. — Расскажите побольше об ульях.
— Ты что, приятель? — раздраженно спросил любитель майонеза. — Не нравится? Мы же говорим о еде.
— Нет ничего, так хоть помечтаем, — добавила черноглазая девушка.
— Извините, но в мире что-то происходит. Что-то важное, о чем я не знаю. Послушайте, мы нашли комнату, забитую розовой слизью, в которой плавали части тела. Черт, они были совсем как живые! Как рыбы в аквариуме! По-моему, это важно!
— Как и майонез, — сердито рыкнул парень в ковбойском шляпе. — Или ты думаешь, мы все тут жируем на свежем воздухе?
— Нет, извините, но…
— Извините… Да пошел ты в задницу.
Голос подал его сосед.
— Мы увели тебя с улицы, защитили, приютили у огня, а ты заводишься оттого, что нам хочется поговорить о еде.
Другой сердито сплюнул на землю.
— Да, вдоволь мы не едим никогда. Тебе не понять, что такое быть постоянно голодным. Иногда кажется, что уже мозги дымятся.
Пришлось проявить терпение.
— Я только хочу знать, что такое ульи, о которых вы постоянно говорите. Нужно ли предупредить людей в том городе, где я живу? — Кто-то поправит: предупредить своих, — но считать жителей Салливана своими… нет. Я не имел с ними ничего общего. И все же… В городе жили дети. Там жил Бен и другие вполне приличные ребята, в том числе муж и дочери Линн. Что касается остальных, то будь они прокляты. На них мне было… как бы это помягче сказать? Ну, вы поняли.
— Ты действительно хочешь знать, что такое ульи? — Девушка посмотрела на меня глазами, столь же прекрасными, как черный жемчуг.
— Конечно, хочу. В конце концов, они опасны? Их много? Может быть, их нужно отыскивать и сжигать? Я имею в виду, что…
— Подожди. — Она подняла руку, призывая меня помолчать. — Хочешь получить ответы?
— Если эти штуки опасны, то мы должны…
— Секундочку. — Девушка снова перебила меня. — Знаешь, как говорится, ничего не дашь — ничего не получишь.
Я кивнул.
— Тогда, — сказала она, поднимаясь, — доставь нам еды, а мы расскажем тебе, что знаем.
Я оглядел худые, изможденные лица.
— Хорошо. Но на это потребуется какое-то время.
— Нам на самолет спешить не надо, — проворчал парень в ковбойской шляпе. — Не торопись.
— Но не забудь майонез, — напомнил его сосед. — Большую-большую банку.
— И пива.
— И бифштекс. Устроим барбекю. — Ковбой отбросил в огонь деревяшку. В ночное небо взлетели искры.
— Постараюсь.
— Да уж, постарайся. Нет еды — нет разговора. Понял?