Привал наш у Незабвенного продолжался несколько часов. Все это время самая энергическая работа наших кавалеристов не прекращалась ни на минуту, и около пяти часов вечера, когда поили последних лошадей, он был исчерпан до [96] последней капли и из него доставали одну только грязь. За то люди, лошади пришли в такое состояние, что могли бы безостановочно двигаться хоть до рассвета следующего дня.
Колодцы на Уст-Юрте показаны на наших картах крайне неверно, но их, надо полагать, не мало. Это подтверждается, между прочим, интересным разговором, бывшим в тот же день между одним Киргизом и подполковником конно-иррегулярного полка Квинитадзе. Надо заметить, что офицер этот Имеретин и христианин, но в течение тридцатилетней службы своей среди горцев олезгинился в такой степени, что трудно не ошибиться в его национальности.
— Ты, кажется, мусульманин? спрашивает Киргиз подполковника, оглядывая его горский костюм и окладистую бороду.
— Благодарение Аллаху, мусульманин.
— И идешь драться с мусульманами? продолжал Киргиз с некоторым упреком в голосе.
— Ведут, — иду поневоле, ответил подполковник, желая вызвать на откровенность своего собеседника.
Киргиз помолчал некоторое время и затем проговорил, понизив тон, как, бы про себя.
— Кырылсын! (да погибнут).
— Они-то пусть погибнут, подхватил мнимый мусульманин, — а мы?…
— Вы не погибнете, ответил Киргиз почти [97] шепотом, — здесь много колодцев вокруг. Русские записали и знают только те, которые на самом, пути. Если они погибнут в степи, вам, мусульманам, мы везде покажем воду и вы благополучно вернетесь на родину…
Проводники наши, надо им отдать справедливость, служат плохо, постоянно отговариваясь тем, что «здесь не бывали». Но до поры до времени приходится смотреть сквозь пальцы на это, так как в противном случае мы рискуем быть брошенными на произвол судьбы, не найдя ни одного из них в одно прекрасное утро…
Поздно вечером 28 числа мы настигли авангардную колонну и вместе с нею ночевали у Ак-Мечети (Белая мечеть.). Откуда произошло это громкое название, Бог ведает, но здесь не было ровно ничего, кроме двух колодезных отверстий. На другой день рано утром мы перегнали на половине пути ту же колонну, выступившую с ночлега еще до рассвета, и в 10 часов утра с одною кавалерией прибыли в Ильтедже. [98]
XI
Ильтедже и сюрприз из его колодца. — Редут и судьба его гарнизона. — Значение опорных пунктов. — Стоянка в степи. — Развлечение 1 мая и первая почта. — Последствия жары.2 мая. Ильтедже.
Чрез Ильтедже, по крайней мере на карте, проходит граница между нашими и хивинскими владениями, которые на самом деле никогда и не были разграничены. Место это избрано для устройства второго нашего укрепления, и только здесь мы, так сказать, вступаем в неприятельскую землю. По всем этим причинам в продолжение похода как-то особенно много говорилось об этом пункте, мы спешили к нему с таким нетерпением и чего-то ждали от него. И вот пришли: та же степь и та же безотрадная голая равнина с несколькими круглыми скважинами в одном месте.
Из семи ильтеджинских колодцев вода была только в одном и то с большою примесью серы; остальные были засыпаны. Таким образом неблагоприятные слухи отчасти подтвердились, но благодаря Киргизам дело было поправлено. Они с [99] замечательным умением и ловкостию приступили к расчистке колодцев и так быстро добрались до воды, выбрав из них огромную массу земли и грязи, что шесть колодцев были в совершенном порядке ко времени прихода сюда авангарда. Зато к седьмому невозможно было подойти от страшной вони и в нем оказалась дохлая собака. Мы, конечно, думали, что падаль заброшена туда с целью испортить нам воду, но Киргизы не допускают этой мысли. Они полагают, что собака отделилась от какого-нибудь каравана и, что нередко случается здесь, невыносимые муки от жажды заставили бедное животное прыгнуть в колодезь. 30-го стянулся сюда весь отряд и в тот же день было приступлено к постройке редута такой же профили, как Беш-Октинский. Сегодня он уже готов, и в нем останется изолированною от всего мира, быть-может на многие месяцы, одна Апшеронская рота штабс-капитана Гриневича, с продовольствием на один месяц и со всеми верблюдами, пришедшими в негодность в течение похода (Считаю не лишним прибавить здесь несколько слов о дальнейшей судьбе этой роты. Месяц на исходе, продовольствия не подвозят. Гриневич уменьшает ежедневную дачу и ждет с поразительным хладнокровием, но продовольствия нет и нет. Проходит месяц — в запасе остается всего по два фунта сухарей на человека и в перспективе голодная смерть. Тогда командир роты выстраивает своих людей и объявляет им, что для своего спасения они должны с двумя фунтами сухарей пройти более 220 верст. Рота выступает в ту же минуту и на четвертый день приходит в Беш-Окты, похоронив в дорог только одного солдата. Этот молодецкий поступок доставил Гриневичу искреннее уважение всех офицеров отряда. Продовольствие же не было доставлено по недостатку верблюдов.). [100]
Обезпечить роту продовольствием на дальнейшее время должен начальник опорных пунктов майор Навроцкий, если ему удастся добыть для этого перевозочные средства.
Говоря откровенно, я не понимаю цели наших «опорных» пунктов. Обезпечить наше сообщение с тылом, то-есть с Киндерли, они не могут, если тут возникнут враждебные действия, так как отстоят для этого слишком далеко друг от друга. Следовательно, есть ли эти пункты или нет, транспорты с продовольствием могут двигаться за нами только с надежным прикрытием. Служить так называемыми базисами наших операций в ханстве также не могут; мы удалимся от них на многие сотни верст и для нас будет совершенно безразлично, есть ли за нами заброшенная где-то в степи рота или нет ее. Между тем пункты эти отнимают целые роты от нашего и без того крайне слабого отряда, и это выделение едва ли не будет чувствительно для нас, в особенности в том случае, если почему-либо нам не удастся соединиться с Оренбургским отрядом, и мы принуждены будем самостоятельно действовать со своими двумя баталионами против, быть может, соединенных сил всего Хивинского ханства. Конечно, этот случай крайний, но никто не может поручиться, что он не будет иметь места.
Мы проводим здесь третий день, и вы себе представить не можете, что это за скука стоять в степи. [101]
Уже лучше двигаться!.. Выспался и затем не знаешь, что делать: все переговорено, все уже выдохлись. Покажется «Ананас», — и уже знаешь, который из его анекдотов будет повторен чуть не в сотый раз. И «Соловей» замолк, — ему уже не до песен: он принужден был бросить в степи своего изнуренного буцефала и идти пешком последние переходы. Взялся было за книгу, — задул сухой и жгучий южный ветер и поднял пыль, которая затмевала воздух и от которой нет возможности уберечься никаким покрывалом; она обезобразила все и всех и просто съела глаза. Оставалось одно, лежать с закрытым лицом под убогою тенью африканского шатра и прислушиваться к его однообразному трепетанью… Так прошли два дня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});