Неожиданно он встал и взялся за ручку дверцы.
– Нам необходимо поговорить, но не здесь, а потом, когда приедем к вам и будем не одни.
Маркус распахнул дверцу и одним ловким движением выбрался на крышу кареты, оттуда спрыгнул на козлы, к кучеру. В первый момент ей показалось, что он собирается выброситься на ходу из кареты, и она в ужасе вскрикнула. Когда он ногой захлопнул дверцу, она откинулась на сиденье и закрыла ладонями пылающее лицо.
Он был опасен, опасней, чем прежде. В его объятиях она таяла как воск и даже не пыталась оттолкнуть его. Мог ли какой-нибудь мужчина так сводить женщину с ума? Нет. На такое был способен только Ротем!
Она коснулась припухших губ. При воспоминании о поцелуе ее охватывал трепет. Ни один мужчина не пробуждал в ней подобных чувств, заставляя до боли желать его. Но не Ротема, страшного и ненавистного, она желала, а Маркуса… О боже, как все смешалось!
Катрин услышала, как щелкнул кнут; карета рванулась, и ей пришлось ухватиться за раму окошка. Карета стремительно понеслась к дому. Копыта лошадей выбивали дробь. Резко, как выстрелы, звучали удары хлыста, деревья за окошком слились в сплошную линию.
Наконец карета резко остановилась. Дверца распахнулась, и Маркус помог ей выйти. Он увидел огонь, тлеющий в ее глазах. Будь они одни, он бы сделал так, чтобы вновь в них разгорелось пламя.
Пряча улыбку, Маркус повел ее к крыльцу.
5
– Что вы хотите? – возбужденно воскликнула Катрин.
Рука ее дрогнула, и несколько капель чая упали на платье. Не сводя глаз с Маркуса, она поставила чашку и машинально принялась тереть пятно платком. Нет, должно быть, она ослышалась. Это просто немыслимо, хотя, признаться, все, что он говорит, немыслимо.
Маркус встал, подошел к двери, которую из приличия оставил открытой, закрыл ее и вернулся к своему креслу. Они расположились в ее кабинете у камина, в котором пылал огонь, разгоняя вечернюю сырость.
– Я хочу, чтобы вы выступили в роли моей жены, – повторил Маркус.
Катрин вжалась в кресло, глядя на него округлившимися глазами. Сердце ее тревожно забилось. Минуту назад он говорил, что подозревает жену в желании убить его, и вот новость. Что за игру он затеял и как ей вести себя? Знает он все-таки или нет, что это она была Каталиной? Она должна взять себя в руки, должна и дальше вести себя так, будто она не жена его.
– Вы в своем уме? – спросила она. – Разве я похожа на испанку? Господи милосердный, я даже не знаю испанского языка!
Маркус терпеливо слушал ее возражения. Его трудности ее не касаются. Она не расположена верить ему. Испанские патриоты? Эль Гранде? Подозрения Ротема, что жена пытается убить его? Все это звучит неубедительно. Спасибо, но у нее своя Жизнь. Одно из ее правил – никогда не вмешиваться в семейные отношения, не становиться между мужем и женой. Разве то, что он предлагает, законно? Кроме того, ей нужно работать над своими статьями. Его следует поместить в сумасшедший дом за одно только то, что он предлагает подобные вещи. Нет, она никогда не согласится.
Когда Катрин остановилась, чтобы перевести дыхание, он спокойно сказал:
– Я щедро расплачусь за вашу услугу. Пять тысяч фунтов, Катрин. – Он окинул пренебрежительным взглядом комнату, в которой они находились. – Не говорите, что вам не нужны деньги, потому что я знаю, это неправда. Просто выслушайте меня, хорошо?
Как ни потрясена была Катрин, приходилось слушать.
– Пять тысяч фунтов – немалые деньги, – уклончиво ответила она.
– Полагаю, мое предложение заинтересовало вас, – сухо сказал Маркус.
Налив себе бренди из бутылки, которую загодя поставил им Макнолли, и, сделав глоток, он рассказал ей об обстоятельствах его женитьбы на Каталине и закончил так:
– Может быть, она вышла за меня только в расчете, что я погибну на войне и она получит значительную долю моего состояния. Но вопреки ее ожиданиям, я уцелел, поставив ее теперь перед необходимостью покончить со мной собственноручно. И это может ей удастся – если я не найду ее первым.
– Но ведь вы могли бы, – сказала она, когда он замолчал, – просто объявить ваш брак недействительным? Вас явно обманом вынудили пойти на этот шаг. Думаю, что в Англии ваш брак даже не имеет никакой юридической силы.
– Вы ошибаетесь, – сказал Маркус. – Не забывайте, время было военное и все происходило в зоне боев. Свидетелями на бракосочетании выступали английские офицеры. Многие англичане женились в то время на испанках – при необычных обстоятельствах, и их браки считаются законными. Почему мой случай может считаться особым?
– Ну а если не было супружеских отношений?
Катрин спросила только потому, что чувствовала: он ждет от нее этого вопроса. Сама она уже знала ответ. Вернувшись в Англию, она предприняла попытки все выяснить о возможности развода и, к своему ужасу, узнала, что понадобятся усилия целой армии адвокатов и судей, чтобы поставить под сомнение законность их брака. Даже тот факт, что она выступала под чужим именем, не был основанием для признания брака недействительным. Она рассчитывала на то, что Ротем использует деньги и все свое влияние, чтобы найти выход из положения.
– Как я это докажу? Кроме того, вопреки мнению большинства, брак считается законным, даже если между супругами не было близости. Человеку моего положения очень трудно добиться аннулирования брака. Решение суда предсказать невозможно, и если оно окажется не в мою пользу, значит, мне до конца дней своих не избавиться от Каталины. А мне нужно думать о своих наследниках. Но в любом случае все это не будет иметь значения, если ей удастся раньше убить меня.
– Что же делать?
– Разводиться, Катрин. Только не в Англии, конечно. Это легче сделать в Шотландии. Я все уже разузнал. Нужно лишь согласие Каталины. Но она должна быть здесь, собственной персоной, прежде чем я смогу начать что-то делать.
Катрин наконец поняла, почему Ротем не предпринимал никаких шагов для признания брака недействительным сразу же по возвращении в Англию. Тогда в Испании она хотела наказать его за обман, за то, что он выдавал себя за простого офицера, каким она его и полюбила, тогда как он на самом деле был графом Ротемом. Тем самым Ротемом, который сломал жизнь Эми и которого она всем сердцем ненавидела за это.
Она хотела заставить его страдать, заставить чувствовать себя несвободным, бояться, что когда-нибудь его «испанская жена» появится на пороге его дома. Ей не приходило в голову, что именно этого он и ждал.
По иронии судьбы, наказывая его, она наказывала и себя. Не то чтобы Катрин еще тешила себя романтической надеждой полюбить идеального мужчину и выйти за него замуж. Как раз наоборот. В свои двадцать шесть она уже смирилась с мыслью, что останется старой девой, и это перестало ее беспокоить. Ей не хотелось терять своей свободы, что непременно произошло бы, будь она замужем фактически, а не фиктивно.