Звучала экзотическая, лунная музыка, которая не то чтобы усыпляла, но, казалось, вводила окружающих в транс – все, кто был в зале, самозабвенно покачивались, вместе с сидящими на светящемся изнутри круге бритоголовыми существами, одетыми в глухие, телесного цвета трико. Но вот они поднялись и начали сложный, вызывающе-странный танец, который возбуждающе контрастировал с неприступностью их одеяний. Отсутствие волос на голове и лице, бесполость туго обтянутых тел, экспрессивные, ничего не напоминающие движения – все это делало их похожими на инопланетян, занимающихся любовью.
Свет, идущий снизу, неестественно освещал всех посетительниц клуба – с любопытством озираясь по сторонам, Арабелла успела заметить, что в зале не было ни одного мужчины. Освещение утяжеляло подбородки и бедра, увеличивало носы и делало то, что принято называть нижним бельем, полноценной частью костюма.
«Странное заведение, – подумала она и аккуратно вскарабкалась на высокий стул. – Если бы я знала, какое здесь освещение, надела бы брюки».
Но стоило Арабелле перестать думать о том, как она выглядит, происходящее стало понемногу захватывать ее. Все вокруг – экстравагантный антураж, девушки-маски в зале и представление, разыгрываемое на сцене, – было похоже на кабаре. Не хватало только той бесшабашной атмосферы и всеобщего разбитного веселья, то есть того, за что она и любила время от времени бывать в кабаре. Здесь, напротив, посетители сидели с настолько серьезными лицами, что казалось: все они посвящены в нечто такое, такое…
Оглядываясь по сторонам, Арабелла не находила слов, которые могли бы описать то, что происходило вокруг. Ясно было одно: все окружавшие ее женщины чувствовали себя по меньшей мере утонченными участницами какого-то совершаемого в этих стенах таинства… Наверное, таинства телесной любви.
И только осознав это, Арабелла поняла, наконец, куда привела их Клэр и о чем предупреждала при входе.
И, будто бы дождавшись, пока эта догадка посетит Арабеллу, Клэр склонилась к ним с Эммелиной и прошептала:
– Сейчас нас, наверное, разлучат – здесь так принято.
И верно – музыкальная тема переменилась, и танцовщицы, извивавшиеся внизу совсем близко от их высокого, похожего на насест столика, вдруг поднялись с эстрады, словно ящерицы цепляясь за невидимые выступы, и двинулись в их сторону. Подойдя, они безмолвно, словно приглашая на танец, кивнули им; затем каждая из одетых в обтягивающие бежевые костюмы девушек взяла за руку одну из них и повела в сторону светящегося круга. Так же легко, как и поднялись, они спустились обратно и протянули руки своим новым подругам.
Первой соскочила вниз Эммелина, затем Клэр, которой немного мешала ее «чайная шляпка». Арабелла же, привыкшая к осмысленным поступкам, присела у самого края, но Эммелина, уже захваченная происходящим, протянула к ней руки – и Арабелла решилась.
Оставшиеся наверху ничуть не удивились произошедшей внизу перемене – видимо, они уже не раз наблюдали за этим таинственным ритуалом, который совершали здешние «жрицы любви», и принимали в нем участие сами.
А танцовщицы, следя, чтобы никто из спустившихся в круг не приближался друг к другу, приняли от своих сновавших в зале двойников переливающиеся серебристые покрывала и, плавно двигаясь в такт музыкальному ритму, похожему на порывистые вздохи, закутали Клэр, Арабеллу и Эммелину так, словно те пришли в косметический салон или к парикмахеру – с ног до головы, закрыв руки и оставив разрезы сзади. Арабелла почувствовала, как на ее шее завязались ленты покрывала, а потом ей мягко, но настойчиво завязали глаза.
«Дьявольщина какая-то, с меня сегодня и так довольно сильных ощущений!» – но тут же она подумала, что было бы слишком смешно, если бы она сейчас начала сопротивляться и вырываться – после того как дала Клэр себя сюда затащить, а потом сама спустилась вниз, на эстраду.
И, не желая походить на зашедшую слишком далеко старшеклассницу, которая в последний момент вдруг спохватывается, она покорилась и стала ждать продолжения. К тому же, она вполне благоразумно решила, что сейчас, плывя по течению, она ничем не отличается от прочих посетительниц заведения, но чуть только начнет перечить, ее тут же заметят и, чего доброго, опять узнают.
«Безликость – лучшая маска, и вот повод убедиться в этом», – не без некоторой доли кокетства подумала она и вдруг почувствовала, что стоящая за ее спиной гуттаперчевая особа начала медленно, но верно тянуть ее за плечи к себе, пока Арабелла, потеряв равновесие, не оказалась в ее объятиях.
Того, что проделывали с ней руки танцовщицы, не видел никто – а они ловко сновали под плотной серебряной накидкой, все больше и больше раззадоривая Арабеллу. Со стороны это, видимо, походило на странный танец…
Возбужденное танцовщицей желание было странно-безликим. Арабелла хотела чего-то, сама не зная чего и не зная того, кто должен дать ей это. Наверное, ей хватило бы рук бесполой незнакомки и музыки, если бы те же руки не толкнули ее вдруг куда-то вперед, где ее коснулись чьи-то губы…
Только потом Арабелла поняла, что в этот момент накидки на ней уже не было – оставалась лишь повязка на глазах. Она чувствовала рядом с собой женское тело. Осторожно прикоснувшись к нему, она поняла, что оно готово ответить ее рукам…
А потом под повязкой вдруг стало еще темнее, чем прежде, и музыка внезапно умолкла… Чья-то рука сняла повязку с ее глаз. Наваждение быстро улетучивалось.
Арабелла поняла, что темно потому, что яркий свет у них под ногами погас. Некоторое время вокруг было абсолютно тихо. Но потом темнота взорвалась восторженными аплодисментами, и возвратившийся к ней рассудок подсказал, что этот восторг вызван тем, что происходило с ней – видимо, так же, как и с Клэр, и с Эммелиной… К таким зрелищам в этом заведении относились, как к произведениям искусства, среди сидевших здесь женщин было много искушенных ценительниц однополых эротических импровизаций.
Их увели с эстрады, не зажигая света, через не замеченную Арабеллой дверь, за которой был тесноватый, длинный коридор, по которому они ушли парами – так же, как и спустились на светящийся круг. Сопровождавшая ее девушка привела ее в маленькую полуосвещенную комнату и предложила Арабелле привести себя в порядок, после чего встретиться с подругами или вернуться обратно в зал. Но Арабелла, и так донельзя перегруженная впечатлениями дня, наотрез отказалась, и тогда девушка вывела ее на улицу через какой-то незаметный выход.
На улице прошел дождь. За мокрыми деревьями блестели огни. В черно-синем ночном небе метались пухлые светлые облака, среди которых блестели редкие яркие звезды. Свежесть и тишина ночи ошеломили Арабеллу. Она стояла, прислонившись спиной к каменной стене, и, запрокинув голову, смотрела куда-то ввысь. Двигаться не хотелось. Одна мысль, навязчивая, единственная живая за последние дни мысль, как звезда, выплыла на просвет и остановилась.