вопить.
Только вот мужик на это лишь хохочет и тянется… к ножу?
— Что здесь, — звучит совсем рядом знакомый ей голос, и толпа расступается, — происходит? — Сон окидывает их тяжёлым взглядом.
Мужик раскрывает рот, лепечет что-то про кражу, но Карсон вдруг улыбается Жене, и тот на всякий случай замолкает.
— Рад видеть тебя. Как корова?
От всего этого у неё шумит в ушах, слышно плохо, сердце колотится в глотке.
— Я корова?!
— Что? — щурится Сон от солнца. — Я не… — и всё же отвлекается на мужика. — Что хватаешь девицу? Что не так?
И звучит это настолько грозно, что тот отпускает Женю и от греха подальше решает отступить.
Сон качает головой, во взгляде его мелькает доля раздражения. Но вот он переводит глаза на Женю, берёт её под руку и выводит из толпы.
— Он обидел тебя?
— Я ничего не украла! — выпаливает она… с сожалением.
— Эм… — на этот раз Сон оглядывает её с подозрением. — Точно?
Женя хмуро кивает.
— Хорошо… Но пыталась, — скорее утверждает он, чем спрашивает, и тон такой… не терпящий возражений.
Она отводит взгляд, будто смутившись. Затем отходит от него и спрашивает:
— Сожжёшь меня на костре?
— За попытку воровства, нет. Но зачем ты так, Женя? — и в голосе его внезапно звучит не укор, а горечь и сожаление.
— Нужно… для дела, — она отступает ещё на пару шагов с таким видом, будто он может этого и не заметить.
Сон же, вопреки ожидаемого, не двигается с места, но словно возвышается над ней горой, и тень от него всё больше накрывает Женю.
— Нужно воровать?!
— Только у богатых! — оправдывает она. — И только сегодня!
А затем спешно оглядывает толпу, надеясь увидеть лиса и подбежать к нему.
Но на этот раз Карсон подступает к ней и хватает за руку. Впрочем, в отличие от того мужика, не больно.
— Зачем?
— Не могу сказать… Может, перестанешь уже?!
— Что перестану? Лучше скажи, что вообще могло сподвигнуть молодую девушку прибегнуть к воровству?!
— А… ты что мой дом не видел?
Сон хмурится.
— Можно пойти работать! Или замуж. Ты… Хочешь замуж?
— Я… замуж?
Он теряется, словно сказал что-то не так.
— Да… Хочешь? — повторяет невольно и отчего-то сверлит её… требовательным взглядом.
— Ну, ты же видел моего жениха.
— А… Да, прошу прощения, — отводит он взгляд. — Не знаю, как я мог забыть о нём. Мне… жаль. Хотя он, наверное, неплохой вариант.
— А ты, — она улыбается, — чего, предлагал что-то что ли?
Он теряется ещё сильнее и усмехается обаятельно и будто бы смущённо.
— Ну, знаешь, я… — но тут осекается, улыбка исчезает с его лица, словно её и не было, и Женя вновь оказывается в его хватке.
Сон притягивает её к себе слишком близко, приподнимает за плечи, отрывая от земли и внимательно оглядывает камень на её шее.
— Ведьма… Всё-таки у меня, выходит, есть к тебе разговор, — произносит он проникновенно и угрожающе, и тащит Женю прочь от людской толпы к ожидающей их, чёрной адской лошади. — Что ты там говорила про костёр?
Глава 17. Ведьма
Женя от страха и досады скалится, словно загнанная угол волчица.
— Убьёшь меня теперь?!
— Без суда, нет, — подсаживает он её на лошадь. — Но сперва сам с тобой поговорю. Веди себя спокойно и покладисто, а то Ада беспокойных не жалует.
— Как высоко! — Женя еда не вскрикивает. — Ада, это её имя? — выгибает бровь: больше от того, как тупо звучит вопрос, чем от удивления. — А суды как проходят могу предположить… Меня топить будут, и если не утону — ведьма, да?
Карсон ухмыляется и седлает лошадь. И, придерживая Женю за талию, чтобы та не свалилась, едет прочь от людей. Да так быстро, что ветер начинает свистеть да завывать в ушах. Однако это не мешает слышать его глубокий и, пусть не без ноток стали в этот момент, но бархатный голос:
— Про Аду ты вроде уже спрашивала. Почему имя удивляет? Ей вот оно нравится, откликается на него будто собачонка.
Вопрос про суд он, отчего-то, игнорирует. То ли специально, то ли потому что Женя оказалась права и это нечто само собой разумеющееся, то ли ещё чего…
— К-куда… — голос дрожит. — Куда мы едем? Скачем… Куда она нас везёт?
— Она? — изгибает Сон бровь и смеётся. — Ада, красавица моя, куда ты везёшь нас? — похлопывает он лошадь по шее, и та ускоряет бег.
Отлично! Отлично, чёрт возьми!
Столько всего пережить, почти поверить в то, что нашла верный путь и оказаться в загребущих лапах чёртового инквизитора, который ещё и…
— Как не стыдно издеваться над бедной девушкой!
В её мире подобная претензия уже не прокатила бы, феминизм, все дела, но здесь ведь псевдосредневековье.
Сон прекращает смеяться и заставляет Аду идти спокойнее.
— Издеваться? Я веду себя с тобой вполне вежливо и осторожно. Хотя и вижу уже, кто ты такая. И едем мы, как ты могла заметить, — наконец решает ответить он ей, чтобы не пугать ещё сильнее, — подальше от людей. Пока что, всего лишь подальше от людей. Я не могу позволить ведьме разгуливать среди толпы и подвергать их опасности.
— Да не ведьма я! С чего такие дикие выводы? Если бы была ведьмой, стала бы говорить с тобой тогда, у дороги?
— Может и стала бы… А может творила колдовство как раз, иначе что с коровой было, что делала там с ней? Кто вообще мог животину довести до такого состояния, как не ведьма для тёмного ритуала какого? А кулон на шее твоей… Думаешь, вещь колдовскую не признаю? Ты хоть знаешь, сколько я колдовства за свою жизнь насмотрелся? Так что хватит, начистоту давай, говори, откуда магия, родилась такой или служишь кому? И делала что на празднике?
— Да ты о чём вообще? — Женя даже всхлипывает, хотя актриса из неё — как бы это иронично не звучало — никудышная. — Я кулончик на дороге нашла по пути в город. Ну, никого рядом не было. Надела. Что такого?
— Не теряют ведьмы такие вещи. А вещь эта — магическая, — по тону слышно, что Сон теряет терпение. — Хватит за глупца меня держать, Женя! Отвечай правду, тебе же лучше будет. Ибо, видишь, говорить с тобой хочу. Не спешу вести тебя в темницу и на суд.
Она молчит несколько секунд, затем оборачивается на него и, несмотря на страх свалиться с адской конской машины, утыкается лицом в грудь.
И они останавливаются.
Сон замирает, не понимая, что происходит, а затем нерешительно касается её волос. Аккуратно, кончиками пальцев.