поступков. То, что Вы когда-то сказали и не сказали, отражается, в том числе, и на Вашей Душе, ведь верно? Мне же остается лишь внимательно слушать. Вы записываете?
– Да, у меня диктофон.
– Вы, может быть, и честный человек, но есть много других. Теперь я волнуюсь лишь за сына. Он гораздо талантливей меня.
– Он тоже это умеет?
– Да, только еще толком не понял, как. Еще поймет. Вы торопитесь? Не только журналисты обращают внимание на жесты. Если кто-то украдкой смотрит на часы, есть лишь два варианта – либо разговор скучен… либо…
– Простите, Психея. Они не хотят… утомлять своих пациентов. Я выпросил лишь сорок минут. Вы позволите еще прийти?
– Если выпросите хотя бы час. Здесь не очень-то весело. И совсем нечем заняться. Я не склонна к рукоделию, они считают это своего рода терапией, а я скукой. Вот если бы Вы, принесли мне бумагу и ручку…
– Они предупреждали… Сказали, Вам ни в коем случае нельзя…
– Ах, да, я же сумасшедшая ведьма. Начну влиять на врачей. Могу и на Вас.
– Я не боюсь. Напротив, был бы польщен. Попробую что-нибудь придумать.
– Тогда до встречи.
– До свидания, Психея.
* * *
– Герман?
– Анна, я…
– Ты один? Где тот приятный молодой человек, твой студент? Данко, кажется?
– Он не знает, я что отправился к тебе. На некоторые самостоятельные поступки я все же остался способен.
– Не обижайся, заходи.
– Анна, прости, что побеспокоил, но я не мог не прийти. Мне нужно… попрощаться с тобой. Хочу хоть раз в жизни сделать что-то правильно.
– Вот те раз. Только встретились после десятилетий разлуки и сразу прощаться. Герман! Что-то случилось. Что?
– Ты одна? Как у Вас в районе с ДОЛОВЦами?
– Герман, во что вы впутались? Пойдем в комнату Альберта. Он любит ни с того ни с сего читать стихи, поэтому нам с Марией пришлось разориться на глушилки.
– Ты всегда была бесстрашной, Анна. Это… твой муж? Он военный? – Герман указал на старую фотокарточку.
– Он был летчиком. Разбился в грозу.
– Прости, он наверняка очень смелый, как и ты.
– Он был хорошим человеком. Честным. Насколько я поняла из вашего с Данко фантастического объяснения, ты тоже стал исправляться. Так что же надумал прощаться? Уезжаешь?
– Нет. На этот раз найду в себе мужество остаться. Хотя Данко и другие некоторые мои студенты хотят, чтобы я бежал.
– Герман… Ты…
– Я, наверное, скоро отправлюсь в ограничительный Департамент. Я никому не говорил, только тебе.
– Но почему?
– Многим не нравятся мои методы преподавания. Я хочу, чтобы мои ученики любили литературу, понимали слово… Я не могу позволить, чтобы такие, как Данко, сочиняли соцречевки. Понимаешь?
– Ты не прав. Ты стал смелым еще до ваших опытов с твоей личностью.
– Одно из условий. Данко не может выдумывать…
Профессор Гесин во все глаза смотрел на Анну. Она лишь кивнула, с видом женщины, которой все давно известно.
– И что же, твой лучший ученик не намерен ничего предпринять теперь?
– Этого я и боюсь. Он может раскрыться. Я не позволю, чтобы он попал к ограничителям. Я пришел не только попрощаться, но и просить твоей помощи, Анна.
– Если такая старуха может на что-то сгодиться, то я готова, Герман.
– Ты прекрасна. Сам не верю, что способен говорить комплименты тебе. Я бы многое хотел сказать, у меня были годы, и я молчал, а теперь осталось лишь несколько дней. Я хочу, чтобы ты была там. Данко обязательно полезет меня защищать. А ты сможешь его забрать. Представишься его тетей. Никто не знает, как выглядят его родственники. Я больше никому не могу довериться. Его способности не станут оружием. У него будет нормальная жизнь.
– Твой ученик прав. Ничего нельзя выдумать. Я уже видела этот взгляд у тебя. В тот день. Так ты знаешь, когда они придут?
– Да. Теперь, когда все почти разрушено, точно знаю.
* * *
– Здесь почти все разрушено. Что это за здание? Похоже на больницу.
– Так и есть, наблюдательный ты мой. Когда в ваших краях начались волнения, связанные с ужесточением ограничений, многих пациентов переводили сюда.
– От чего здесь лечили? – Алекс пнул валявшийся на пути камень и настороженно посмотрел на Валерию.
– От умственных недугов. Жутковато? Расслабься. Мы же в Трансильвании.
– Почему сюда?
– Здесь никто не стал бы искать.
– Почему ты меня сюда привела?
– Потому что нашла пару листков о моей к тебе любви, а точнее нелюбви. Ты переписал нашу с тобой историю. Это так ты поработал над моими чувствами?
– Да. И я знаю, у меня получилось. Понятия не имею, откуда, но я уверен. Если бы ты не сопротивлялась, было бы еще эффективнее.
– Ты подонок, Алекс.
– Прости, Вэл, так будет лучше.
– Так, несомненно, будет лучше для тебя, мерзкий ты эгоист!
– Можешь оскорблять меня сколько угодно.
– Конечно, ведь ты этого заслуживаешь! Надел маску мученика! Так будет лучше для тебя, Вэл, ты меня не любишь, Вэл! Видимо твои шаманские методы дают побочный эффект. Я тебя и правда не люблю, я тебя ненавижу, Алекс.
– Весьма близкие чувства. Хватит, Вэл, пойдем отсюда. Ссориться на развалинах психушки – слишком даже для такого сумасшедшего, как я.
– Сейчас. У нас еще запланирован прощальный вечер. Да, забыла тебе сказать, чтобы надел что-нибудь соответствующее, но и так сойдет. Пойдем к Игорю. Как-никак место действия нашей с тобой теперь уже невстречи, да господин писатель?
– Вэл, мне жаль.
– Жаль? А я-то, дура, притащила его сюда. Хотела попытаться пролить свет на прошлое.
– У меня нет прошлого.
– У всех есть, с чего решил, что ты особенный?
– Что ты знаешь? Говори, раз привела.
– Да ничего почти. В газетах об этом было, еще дед рассказывал, что лет пятнадцать назад здесь покончила с собой одна женщина. Писательница. Местные считали ее ведьмой. У персонала, несмотря на тайны, тоже семьи и соседи. Наверное, от них в Брашове узнали, что здесь, в горном санатории проходила лечение дама, способная с помощью какого-то литературного гипноза переделывать людей. Ну, здесь она уже ни на кого повлиять не могла. А таблеток наглоталась, говорили, то ли от тоски, то ли от несчастной любви. Нашим, понятно, последняя версия больше нравилась. После первой моей вспышки ярости, связанной с твоими листками, я немного успокоилась. Эта история сама всплыла в голове. Имя у той женщины очень было запоминающееся. Сейчас… Психея. Может быть, вы были как-то связаны, Алекс. Хотя, я тебя все равно ненавижу.
Алекс выглядел усталым. Покидая Город, он надеялся сбежать и от вопросов, которые подкидывало забытое прошлое.