«больше не существовало», оставался театр. К счастью, Кауард пошел навстречу и предложил несостоявшемуся партнеру Греты Гарбо роль в комедии «Биография», потом Ларри заменил Ричардсона в «Королеве шотландцев» и, конечно, роль в «Королевской семье» Кауфмана. Эта пьеса – настоящая пародия на реальных актеров Бродвея, умная, яркая, в которой Ларри сумел проявить лучшие свои актерские качества. Мне куда больше нравятся вот такие его роли, чем те, в которых он играет мерзавцев.
Вот такого Ларри – в «Биографии», «Королеве шотландцев» и в «Королевской семье» – я и увидела впервые. Его Тони Кавендиш был бесподобен, со мной согласились бы многие, а потому я посмотрела «Королевскую семью» бессчетное количество раз. Хотя и одного достаточно, чтобы влюбиться без памяти.
На сцене играл Идеал – красивый, излучающий какую-то загадочную энергию, этой энергией буквально затапливающий зал. Ларри был невозможно хорош, обаятелен и так контрастировал со всем, что ждало меня дома! На сцене – фонтан эмоций, талантище, само божество, дома – спокойная повседневность, рутинная, размеренная жизнь.
– Вот человек, за которого я выйду замуж!
Не помню, как произнесла эти слова, хотя подруга твердит, что сказала, а она в ответ упрекнула, мол, он женат, а я замужем.
Я пропала, потому что между мной, сидящей в зале, и Ларри, царившим на сцене, стояла не Джилл Эсмонд и их брачный обет, а сам театр. Джилл имела возможность быть рядом с моим божеством каждый день не просто дома, а на сцене и за кулисами, что в тысячу раз важнее, потому что дома простая жизнь, а на сцене волшебная!
Ларри – это наваждение, которое я не смогу стряхнуть с себя никогда, но я и не намерена этого делать. Однажды Фрюэн спросил, что я сделала бы, узнай, что Ларри разлюбил меня?
– Умерла бы.
Я не умерла только потому, что верю, что в глубине души он все еще любит меня. Но тогда добавила не зря:
– А если бы не умерла, то все равно всю жизнь любила бы его. Освальд, дело не в его любви, а в моей.
Моя любовь родилась тогда и умрет только вместе со мной. Когда мне плохо, когда я понимаю, что Ларри предает меня, что несправедлив, что его чувства вовсе не те, что раньше, меня спасает только мысленное возвращение к ТОМУ Ларри, тому, которого я увидела на сцене впервые. Я знаю, что любовь того Ларри я сумела завоевать и он любит меня по-прежнему, а «Еще укол!» скомандовал не тот Ларри. Найти бы еще способ пробиться к прежнему…
По вечерам, и не только, в нашем доме много гостей, которые засиживаются допоздна, иногда до самого рассвета, мы подолгу беседуем, обсуждаем пьесы, роли, чьи-то успехи и неудачи. Ты стараешься избегать наших шумных компаний под видом усталости и большой занятости. Я понимаю, что устаешь и занят, но ведь не меньше заняты и остальные, Джон Гилгуд также ставит пьесы и играет, Кауард серьезно работает, многие друзья тоже… Но мы не против, потому что в твоем присутствии разговор должен идти только о твоих успехах и твоих проблемах, твоих планах и недостаточной оценке твоих способностей…
Знаешь, поняв, что ты все время мучаешься от того, что, как тебе кажется, тебя недостаточно ценят, я ужаснулась. Это же прямой путь к эмоциональному выгоранию! Одной выгоревшей на нашу семью достаточно. Два дня даже не могла писать, все думала, как бы объяснить тебе о синдроме эмоционального выгорания, о том, что не стоит придавать большого значения не всегда объективным отзывам критиков, тому, что не каждый «Оскар» твой, надо научиться радоваться, что у Гилгуда спектакли часто получаются более эмоциональными, и сам он играет прекрасно. Не может быть одна-единственная звезда, на небе их очень много, и ярких тоже.
Едва не завела с тобой этот разговор, но… Хорошо, что Бог миловал, ты приехал совсем не в духе, а на вопрос «что случилось?» только фыркнул:
– Невыносимо работать с идиотами, каждый из которых мнит себя талантом! Но тебя это не касается, отдыхай!
Я прикусила язычок, осознав, что едва не вызвала новый приступ твоей ярости. Нет, Ларри, тебе эмоциональное выгорание не грозит. Вернее, если оно и будет, то только от слишком большого подчинения своего эго отрицательным персонажам. Тебе наплевать на чью-то оценку, ты сам себе высший критик и судья, для тебя существует только собственная оценка.
Но ведь раньше ты переживал из-за провалов, я хорошо помню твои страдания из-за неудач. Как тебе удалось научиться не обращать внимания на нелицеприятную и даже нечестную, необъективную критику?
Спрашивать об этом прямо нельзя, ты решишь, что я на стороне критиков. Но мне удалось сокрушенно вздохнуть:
– Завидую твоему умению не мотать нервы из-за чьего-то идиотизма…
– Это удел сильных!
– Научи?
– Я сказал: это удел сильных. Не для тебя.
– Плохо быть слабой, любой может вывести из себя.
Тебя словно ветром сдуло из моей комнаты, объясняться со слабой и чему-то учить уже не намерен, прошли те времена, когда ты мог мне что-то внушать, объяснять свою позицию. Мы чужие, совсем чужие, и связывает нас только одно: мы не можем расстаться, не испортив собственный имидж окончательно, публика не простит столь быстрого расставания после столь долгого адюльтера.
Смешно, Ларри, мы, словно рабы на галерах, прикованы друг к другу и должны играть роли любящих супругов. Пока удается, только надолго ли и как выпутаться из этого положения? Поговорить бы откровенно, но я даже думать об этом боюсь, понимая, что ты легко вызовешь у меня новый приступ и последует очередное посещение клиники доктора Фрейденберга. Там больше нет Марион, помогать будет некому, и я просто погибну.
Удивительно, но я начинаю видеть себя и тебя словно со стороны, это помогает критически оценивать наше поведение. Как получилось, что мы загнали себя в столь глупое положение?
Когда все только начиналось, Освальд Фрюэн сказал мне со вздохом, что продлится наш союз лет десять, а то и всего лишь пять. Я фыркнула, потому что представить такой короткий срок для столь сильной любви, какая была у нас, невозможно. Тогда казалось, что у нас есть все, чтобы быть едиными оставшуюся долгую жизнь. Я верила, что Ли и Джилл поймут непреодолимость нашего чувства, дадут разводы – единственное, что могло нам помешать. А уж в остальном мы просто одно целое.
Фрюэн покачал головой:
– Вивьен, боюсь, что только тогда и начнется развал. Пока вы будете бороться за право стать мужем и женой, вы едины, но как только вы это право получите, развалится последняя сдерживающая сила.
– Не понимаю.
Я действительно не понимала.
– Ты слишком сильна и талантлива для Ларри. Ему нужно, чтобы жена была на шаг, на три позади во всем, чтобы смотрела