Читать интересную книгу Князь оборотней - Илона Волынская

— Жриц не учат чести! — высокомерно глянул на нее Хакмар.

— Честь нам прекрасно заменяют мозги! — отрезала Аякчан. — Хороший совет тот стражник дал — мотать отсюда!

— Одежду все равно сменить надо — без торбазов Хакмар до нашего стойбища не дойдет, — неожиданно спокойным и трезвым тоном сказал Хадамаха. Он не собирался спорить с Аякчан. И уходить тем более не собирался. Еще День назад парень, вот так походя бросивший медведю Мапа смертельное оскорбление, не иначе как хворал головой… или желал отправиться к предкам в Нижний мир от несчастной любви либо неоплатных долгов здесь, в Среднем. На несчастного влюбленного тот стражник походил мало. На должника тоже. Надо понять, что тут происходит!

— Стражник сказал — в лавку идти.

— Там дорого. На торжище пойдем. Какие халаты женщины Амба шьют — уж на что тигры вредные, а рукодельницы! Увидишь — без покупки не уйдешь!

На лице Аякчан отразился невольный интерес.

— Цены поспрашиваем, поторгуемся… — И мысленно добавил: «Заодно послушаем, что в толпе говорят». Хадамаха свернул из проулка на утоптанную площадь посреди селения. И остановился.

— А где? — растерянно пробормотал он.

Никакого торжища не было.

Свиток 8,

о том, что купить одежду и еду может быть совсем не просто

Они стояли на полутемной площади и оглядывались. Заря разгоралась все сильнее, алое с примесью золотого свечение на небосводе выхватывало из царящего внизу полумрака копошащиеся фигуры. Хадамаха направился туда. При виде их троицы фигуры закопошились сильнее.

— Купи котелок. Хороший котелок, еще послужит, — прошамкала морщинистая, как древний пень, старуха. На разложенном на земле коврике стоял котелок — такой ржавый и дырявый, что вполне мог быть легендарным котлом героя Хадау, что на Заре Времен закрыл проход в Нижний мир. С ним соседствовала такая же ржавая сковорода без ручки и чайник без носика.

— Миски купите, — предложила женщина с лицом настолько худым, что щеки, казалось, соприкасаются изнутри. Ее берестяные короба и деревянные миски были так потерты и выщерблены, что Хадамаха подумал, не со свалки ли она их вытащила.

— Халат меховой, гляди какой! — мужик, благоухающий хмельной аракой, налетел на Аякчан. Распяленный у него на руках меховой женский халат-багда — не новый, но вполне еще приличный — ткнулся Аякчан в лицо. Девушка шарахнулась, едва не врезавшись в Хадамаху.

— Бери халат, красавица! — несвязно бормотал мужик. — Недорого отдам, за жбан араки только!

— Вот ты где, гнилой человечишка! — худая женщина в одной только старой рубахе из прелой кожи налетела на мужика и рванула халат у него из рук. — На один удар сердца отошла, за дровами, — а ты уж мой последний халат продаешь! А ну пошел в чум! Пошел, кому говорят! — И, хлеща его отобранным халатом, погнала прочь. Мужик не сопротивлялся — лишь бормотал что-то и закрывался руками от разъяренной жены.

Хадамаха огляделся. Длинных торговых рядов, перед которыми раньше разборчивые торговцы глядели привезенные охотниками меха: куницу, и белку, и дорогого соболя, волчьи и лисьи шкуры, заячьи тушки — не поштучно, а на вес, не было. Не сидели кружком женщины, поднимая на руках халаты, своеручно вышитые пестрыми нитками, отделанные рыбьей чешуей и раковинами, не меняли рукоделие на привезенный издалека скользящий шелк. Не торговали охотничьими меховыми шапками с наушниками, куртками из шкур и торбозами, ножами, и самострелами, и поделками, искусно вырезанными из кости. Перед нищенски одетыми и явно не часто евшими торговцами лежала поломанная домашняя утварь, перепревшие старые тряпки, уже не похожие на одежду, обрывки собачьей да оленьей упряжи, среди которых трудно было найти хоть один целый ремень или пряжку.

— Тот старик и вовсе ничего не продает, — прошептала Аякчан, невольно прижимаясь к Хакмару плечом, и указала на старика, сидящего перед изъеденным мышами ковриком.

— Как это ничего? — возмущено прошамкал дед. — А ковер? — потрясая своей тряпкой, вскричал он. — Гляди, какой! Из оленьих шкурок! Жена моя еще шила, мастерица была: сносу ему нет и не будет! — старик размашисто взмахнул ковриком. Из прогрызенных дыр посыпались ссохшиеся трупики мелких жучков. Аякчан закашлялась.

— Хороший коврик, дедушка, — присаживаясь перед стариком на корточки, согласился Хадамаха. — Куда торговцы-то делись, не знаешь?

— Как куда делись? — изумился старик. — Тут тебе нешто не торговля? — тыча в убогие ряды рухляди, спросил он.

Первый порыв: ляпнуть, что на площади нынче такая же торговля, как дедова гнилая тряпка — ковер, Хадамахе удалось сдержать.

— Раньше получше было, — наконец подобрал слова он. — Мапа добычу приносили, Амба — рукоделие…

— Ишь ты, вспомнил — Мапа да Амба! — старик встопорщился, как облитый водой вороненок. — Нам тут эдакого зверья не надобно! Э, ты сам не из них ли будешь? — бесцветные глазки старика подозрительно сощурились. — То-то на меня душком звериным пахнуло! — И старик демонстративно зажал пальцами нос.

— Это от коврика! — недобро набычившись, буркнул Хадамаха.

— Слышали, люди! — надсаживая хлипкую грудь, заорал старик. — Морде звериной человечьи товары не по вкусу! — От бешенства белки его глаз расчертились красной сеткой тонких жил.

Рокотом камнепада из убогой толпы торговцев донеслось пока еще тихое, но злобное ворчанье. В полумраке торжища сверкнули недобрые внимательные глаза.

— Ходу отсюда! — пятясь, негромко сказала Аякчан. — Ходу, ходу! — И, ухватив обоих парней за руки, рванула через площадь прочь.

— Всю дичину повыжрали, всю рыбу повыловили, зверье проклятое! — неслись им вслед истошные вопли старика. — Настоящие люди голодают из-за них, а они нос воротят! Э, а ковер? Ковер-то купи? — злобный вой сменился вдруг жалобным, почти детским криком. — Ковер купи-и-и!

Ребята нырнули под прикрытие чумов, с разбегу проскочили проулок насквозь и остановились, тяжело дыша. Еще недавно плотный утоптанный наст уже стал рыхлым и неприятно поддавался под ногами. Вихрящийся по проулку ветер больше не мог гнать сухую снежную поземку — та раскисла, потяжелела и глухо чавкала. Зато он нес поднимающуюся от земли влагу, и оттого было холоднее, чем в самый лютый мороз. Хакмар судорожно передернулся.

— Жалко та баба быстро прибежала — хоть бы халат купили! — с досадой бросила Аякчан.

— Там было торжище! Я уезжал — там было торжище! Там всегда было… — заорал Хадамаха.

Из ближайшего чума высунулась голова — под намотанным меховым шарфом непонятно, мужика или бабы, прогундосила:

— Чего у порога орешь, как медведь?

— Ты против медведей? — Хадамаха мгновенно развернулся.

Голова лишь издала испуганный писк и скрылась. С громким хлопком упал полог чума. Хадамаха стоял, шумно переводя дух, и ждал, пока пройдет мельтешение багровых пятен перед глазами. Стыдно — чего на мужика кинулся? И правда, кому понравится, когда у самого порога орут.

— Пошли в лавку, про которую дядька Бата сказал! — И снова зашагал по улице.

— Ты его давно знаешь, этого Бата? — пристраиваясь рядом, спросила Аякчан.

— Давно. С тех пор как с отцом сюда ходил. Стражник как стражник, торжище охранял. Которого нет, — с горечью добавил он.

— За День и Ночь многое могло измениться, — рассудительно сказал Хакмар. — Может, теперь торгуют в другом месте.

— Сдается, нам сюда. — Хадамаха остановился перед непомерно длинным и широким деревянным домом, похожим и на крепость, и на охотничий балаган, где летом живут всем племенем, да еще и добычу коптят-солят. Дверь распахнулась легко, без малейшего скрипа.

— Гине-гине, хозяева, откройте дверь да примите привет! — останавливаясь на пороге, вежливо позвал он. Никто не откликнулся.

Ни тебе лавочника, спешащего навстречу, ни суетливых приказчиков, готовых подать, завернуть, взвесить и отмерить. От самого входа тянулись ряды широких полок — верхние перекладины были вбиты прямо в потолок.

— Хозяева! — уже попросту, без всяких любезностей, позвал Хадамаха.

— Да входи уже! — толкнула его в спину Аякчан.

— За вход без спросу штраф полагается. Крупный, — пробурчал в ответ Хадамаха.

— Так это ж лавка! Она для того, чтобы входили! — Аякчан поднырнула Хадамахе под локоть и скользнула внутрь. И Хакмара за собой потащила.

Хадамаха еще постоял на пороге, прислушиваясь и принюхиваясь. Беспокойство, чутье то ли медведя, то ли стражника, то ли обоих вместе, ворочалось внутри неприятным теплым комом. Вокруг все так… не по закону, что у Хадамахи все наличные души были непонятно где, но уж точно не на месте. В странном городе, в который превратилось хорошо знакомое ему селение, даже лавка с товарами могла стоять вовсе не для того, чтобы в нее ходили покупатели.