и посредством нашей ассоциации он хотел эту судимость снять. Я подготовил ему обращение в Верховный суд, и он приезжал в Будапешт на прошлой неделе для того, что бы подать его. Не думаю, что его убили за это, должность мэра этой деревни того не стоит…
Хм, экий ты упёртый дядька… Ладно, хочешь быть в стороне — будь, это твоё дело… Не будем настаивать — в конце концов, каждый сам выбирает свою дорогу.
— Спасибо, господин Биро, за то, что согласились со мной встретиться. Было очень приятно поговорить с вами. Нечасто сегодня найдешь в Будапеште человека, так свободно говорящего по-русски. — помолчал мгновение, и добавил, вложив в свои слова максимум возможного сарказма: — Убили вашего друга — и вы даже не хотите узнать, кто это сделал и за что… Странное у вас понятие дружбы, вы уж меня простите…
Никакой реакции! Офигеть… Другой бы на его месте ну как минимум вспыхнул бы — а этот ничего, портфель зачем-то открыл, копается в нём… Нет, не понять мне венгров!
Господин Биро достал из портфеля ослепительно белую папку, и, протянув её Одиссею, ровным голосом произнёс:
— Здесь запрос Лайоша в Верховный суд. И все остальные бумаги для снятия с него судимости. — Но стоило Одиссею протянуть руку, чтобы взять эту папку — господин Биро тут же вновь засунул её в портфель, застегнул замок и произнес все тем же бесстрастным голосом: — Впрочем, вам это ничего не даст. До свидания, господин Белосельский, приятного вам отдыха в Будапеште!
Развернулся и пошёл к трамвайной остановке — оставив Одиссея стоять у входа в «Макдональдс» дурак дураком… Нет, но это просто финиш! Убили его лучшего друга, с которым он вместе служил — а ему хоть бы хны! Что за люди эти мадьяры… Ладно, делать нечего — надо ехать домой, уже восьмой час, вечерний Будапешт, конечно, штука любопытная, но он за сегодняшний день устал, как собака, и сейчас у него единственное желание — доехать до уютного пансионата «Bai» и упасть в койку…
Но осуществить это своё желание Одиссею не удалось.
Когда он добрался до улицы Вешшелени, на которой располагался пансионат — уже смеркалось, улочки Пештэржебета были пустынны, лишь изредка по ним пролетали редкие машины. Одиссей оглянулся вокруг — вместе с ним на трамвайной остановке сошли две весьма экстравагантно одетые девахи старшего школьного возраста и невзрачный мужичонка лет пятидесяти — и двинулся к месту временной дислокации. Но когда он уже подошёл к воротам пансионата и протянул руку к звонку — то почувствовал, как в спину ему упёрлось что-то твёрдое, имеющее до крайности неприятное сходство со стволом пистолета, и чей-то тихий, но весьма уверенный голос произнёс:
— Не спешите, господин Белосельский. Думаю, нам есть о чём поговорить…
Глава третья
«Этого не может быть!» — единственная фраза, которая вертелась в мозгу. Но вчерашняя смерть отставного полковника Темешвари придавала рассказу этого загадочного «просто Зорана», как он сам себя отрекомендовал — необходимую достоверность. Да, за попытку поделиться ТАКОЙ информацией убивают влёгкую, даже не задумываясь…
— Извините, Зоран, но у меня есть к вам пару не совсем приятных вопросов. Вы позволите вам их задать? — Одиссей налил собеседнику грамм тридцать «беловежской», захваченной из «дьюти-фри» ещё в Домачево, на всякий случай — и оказавшейся как нельзя кстати в сложившейся ситуации.
Сидящий напротив Одиссея давешний «невзрачный мужичонка» кивнул.
— Вапяйте. — и, подняв рюмку с тёмно-янтарной жидкостью, прежде чем выпить — с видимым удовольствием вдохнул аромат благородного напитка.
— Зачем вам это?
Собеседник Одиссея, не торопясь, одним махом опрокинул в себя рюмку с настойкой, смачно выдохнул, не спеша, положил на кусочек хлеба ломтик копчёного сала (домашнего копчения — спасибо маме!), закусил — и лишь потом, кивнув, ответил Одиссею:
— Я понимаю ваши сомнения. Вам кажется, что у меня нет причин доводить до русских эту информацию. Я отлично устроен, немало получаю, ещё больше имею возможность прикарманить — и в свете всего этого мой шаг кажется вам идиотским. Так?
Одиссей отрицательно покачал головой.
— Отнюдь. За свою жизнь я встречал немало людей, действующих из соображений, не связанных с материальным интересом. Но именно вы — чем вы руководствовались, принимая своё решение? Мне важна ваша мотивация…
Зоран кивнул.
— Я понял. Тогда придется начать с начала — вы не возражаете?
Одиссей про себя подумал, что уже десятый час, что он на ногах с семи утра, проделал немалый путь и что ему чертовски хочется спать — но ситуация слишком серьезная, а информация этого Зорана — слишком важная, чтобы возражать.
— Нисколько. Выслушаю с удовольствием.
Зоран улыбнулся.
— Насчет удовольствия — сомневаюсь. Вы сегодня вымотались донельзя, и единственное, что вам сейчас хочется — это спать. Но поверьте — мой рассказ стоит того, чтобы его выслушать.
— Гут. Я весь внимание.
— По национальности я серб — родом из Воеводины, поэтому свободно говорю по-венгерски[24]. Учился в Высшей комсомольской школе в Москве, поэтому так же свободно говорю по-русски. Когда-то давно у меня были политические убеждения, а ещё раньше — идеалы. — Зоран грустно улыбнулся. — Десять лет назад мне предложили — причем за очень неплохие деньги — принять участие в подготовке свержения Слободана Милошевича. Тогда я был большой демократ — и поэтому согласился, и даже не из-за денег, а потому, что считал Милошевича главным виновником гибели Югославии. Причем я не могу сказать, что оправданием этого моего идиотизма служила молодость — увы, мне уже тогда было за сорок. Андрей, не отвлекайтесь, наливайте — этот ваш бренди чертовски хорош! — Одиссей тут же налил в рюмку собеседника добрую порцию «беловежской». Тот поднял ёмкость, полюбовался, как играет напиток на свету — и, очень по-русски выдохнув, вылил в себя живительную влагу одним хорошим глотком. Хрустнул маринованным огурчиком, блаженно улыбнулся — и продолжил: — Я знал, что нанимают меня американцы, но не придавал этому ровно никакого значения — думал, что не важно, на чьи деньги мы свергнем Милошевича, главное — это свалить этого негодяя. А дальше… А дальше всё будет чрезвычайно хорошо! В Сербии установится демократия, и мы войдем в дружную семью европейских народов — чтобы зажить, наконец, по-человечески. Надеюсь, вы не считаете меня полным идиотом?
Одиссей грустно улыбнулся.
— В своё время я был таким же… демократом.
— Значит, вы меня понимаете. Мы свергли Милошевича — это оказалось удивительно лёгким делом — и меня, как одного из наиболее отличившихся «свергателей», пригласили на стажировку в Йель. Это в