— Ты прости за вчерашнее, — каюсь вполне искренне: мне перед ним неудобно, ушла не попрощавшись.
— Все хорошо, Лика. Не стоит беспокойства. Есть обстоятельства, которые выше нас. Я знаю, что с Александром Сергеевичем вас связывает чуть ли не детская дружба, поэтому старые друзья иногда поступают с нами не всегда адекватно и корректно.
Упс. Друг детства, ага. А Юрик-то, хвост распустил, слова какие мудреные знает. Будь я мозгами блондинка, уже бы поплыла, поехала от его мудрой компетентности. Тьфу, это, кажется, заразительно!
— Да-да! Все именно так! — радостно киваю, сообразив, что ничего не нужно объяснять. Юрик как девушка: сам придумал, сам поверил, свою версию выдал — и все счастливы. — Ты меня прикроешь на несколько минут? Мне нужно э-э-э… к другу детства на поклон сходить.
Он похож на кобру перед броском. Глаза под веками сверкают, лицо заинтересованное.
— Что ты придумала, Лика? Я так и знал, что у тебя какие-то планы на уме.
— Пока ничего особенного, — смеюсь, качая головой. — Хочу выпросить кое-что в комнату для отдыха. Надоело по ресторанам бегать. Мы вполне можем обосноваться здесь. Познакомиться ближе друг с другом. А то, смотрю, почти никакого общения. Привет, пока, как дела, до свиданья.
По лицу Юрика тенью проходит разочарование, но он быстро берет себя в руки. Мужчинам такие моменты не понять. Ну, ничего. Скоро все изменится, и он тоже оценит то, что я хочу сделать.
— Для общения вполне подходят корпоративы, — выдает партнер по рабочему месту. — Где-то раз в полгода мы попадаем в ресторан или на природу и развлекаемся до тошноты. Кстати, в субботу новый намечается в честь дня рождения Александра Сергеевича.
Бумс! И я стою, как тыквой по голове ударенная. Как я могла забыть? Ведь точно: у него в субботу именины. Тридцать два, кажется, мальчику, исполнится. Мне ли не знать…
— Думаю, как член нашего коллектива, ты тоже приглашена. Так что будет у тебя возможность лицезреть всех в более непринужденной обстановке. Познакомишься. А заодно, я думаю, и разочаруешься кое в ком.
— Меня не приглашали, — лепечу я, понимая, что голос у меня сейчас звучит, словно я девочка обиженная.
— Не успели, — прикрывает Юрик левый глаз. Не подмигивает мне, а именно закрывает — клац! — как штору опускает. — Можешь считать, что это и есть официальное приглашение. Все в курсе. А объявление никто вешать не будет для тех, кто только-только пришел в коллектив.
И все-таки мне кажется, что это неправильно.
— Ладно, я все равно за добычей. Поэтому просто прикрой мне спину, — говорю Юрику жестко и воинственно сжимаю губы и кулаки.
Юрик смотрит мне вслед, я знаю. А я печатаю шаг, как бравый пехотинец. Ну, Одинцов, ну, погоди! Сейчас ты мне не только холодильник отвалишь, но и блюдечки с голубой каемочкой в зубах припрешь!
21. Не догоню, так согреюсь
Одинцов
На шум в приемной я вначале внимания не обратил — закопался в бумагах по уши. Утром как раз на свежую голову — то, что надо. Особенно, если чашка кофе на столе и тишина.
Тишина в мгновение ока лопнула, правда, я не сразу это понял. Однако, Ликин голос ни с чем не спутаю. И странное дело: мозг еще сопротивлялся, в то время как тело уже поняло, кто там ко мне рвется, сминая кордоны. У тела на Лику реакция одна: «Да-да-да!» — ликование и эйфория.
Нижние чакры побеждают верхние, я отрываю свой царственный зад от кресла и распахиваю дверь.
— Что здесь такое? — я грозен, очень грозен и раздражен.
— Вот, Александр Сергеевич, рвется к вам. Скандалит, — ябедничает Мария Андреевна, мой секретарь. Очень красивая девушка под тридцать. Возможно, тайно влюбленная в меня. А может, это игра моего больного воображения и слишком самоуверенного эго.
Именно в эту минуту я вдруг думаю, что Егоровой тоже под тридцать. Но я совершенно не воспринимаю ее так. Она для меня пусть не восемнадцатилетней осталась, но какой-то «малолеткой» сразу после института. И дело даже не в ее внешности. Так Егорову воспринимает мой мозг.
— Пусть зайдет, — бросаю коротко. — И буду счастлив, Егорова, если это действительно что-то важное, — угрожаю, не скрываясь.
Но она сейчас на взводе — с Марией Андреевной воевать нелегко. Она у меня боец опытный. И не таких Егоровых сдерживала. А надо бы — и отшила. Это я слаб, каюсь. А Мария Андреевна моя — кремень — ух-х-х!
Лика сердито частит каблучками мне в спину, и флюгер сладко вздрагивает в предвкушении. Он в курсе, что ему ничего не обломится, но инстинкты побеждают. Я спешу упасть в кресло и спрятать нижнюю часть тела за барьером стола.
Лика присаживается напротив, разглаживает идеальную юбку, бесстыже сверкает лобастенькими коленями. Я стараюсь туда не смотреть, но периферийное зрение у меня развито отлично.
— Александр Сергеевич, — задушевно начинает Лика, и в этом официальном обращении нет ничего казенного. Она словно по голове меня гладит, но глаза у нее то ли сердитые, то ли раздраконенные — не понять.
— Ближе, Егорова, ближе, — гипнотизирую ее голосом земляного червяка, — ближе к делу.
— Хорошо, окей! — соглашается она и начинает загибать пальцы: — Мне нужны тюль, шторки, цветы для озеленения, нормальные столы, стулья, хороший электрический чайник, чашки, тарелки, микроволновая печь и холодильник!
Голос ее звучит злорадно-торжественно, а я пытаюсь проморгаться: это что сейчас было? Я почувствовал себя минимум женатым!
— А меха и бриллианты не хочешь?
— Нет, — хлопает ресницами растерянно. — Зачем в комнате для отдыха пылесборники и бесполезные камни?
— А, так ты не для себя просишь? — доходит до меня на третий день.
— Нет, — Лика смотрит на меня ласково, — хочу обустроить комнату для отдыха. А то там пыль и неуютно. И мы могли бы там отдыхать в обеденный перерыв. Чай пить.
— Чем от тебя пахнет? — веду я носом, принюхиваясь. Только почувствовал, что от нее чем-то таким веет… понять не могу.
— Пи-пи… — она что, маты запикивает? — Пирожками? — выдавливает Лика почти шепотом и краснеет. А затем делает невероятное — протягивает ко мне раскрытую ладонь. — Вот, понюхай, этим?
И я как дурак (почему сразу как?..) беру ее руку и вдыхаю. Точно. Но у нее не только рука пахнет. Мне кажется, она вся пахнет сдобой. Пирожками из духовки. Рот тут же наполняется слюной. Я вчера только представлял ее на кухне. Интересно, пирожки она купила или пекла? Удались ей или пригорели, как я себе придумывал?
— И как пирожки? — спрашиваю, нехотя отпуская ее руку. Хочется губами приложиться или еще что-нибудь из разряда безумного сделать.
— Вроде ничего, — отвечает осторожно. И глаза у нее сейчас такие же: настороженные, будто ждет от меня подставы или гадости. — С картошкой, капустой, творогом и повидлом, — зачем-то перечисляет Лика, и терпение мое лопается.
— Неси, — командую, указывая на дверь.
— Что неси? — тупит она со страшной силой.
— Пирожки. Домашние? Или магазин ограбила?
Егорова оскорбляется до слез:
— Мои! Вот этими руками!
— Ну, давай, вперед, неси уже, — теряю я терпение и почти сознание: ужасно хочется ее душистых пирожков.
— А зачем? — ей нужно приз дать за умение задавать дурацкие вопросы и выводить начальство из себя. Я сейчас из штанов выпрыгну от ее тормознутости!
— Егорова, — голос у меня сейчас самый коварный и страшный. — Ты холодильник хочешь? Шторки, тарелки, что тебе там еще приспичило?
— Хочу!
— А я хочу пирожков.
И тут ее словно ветром сдувает.
— Сейчас! — бежит она к двери так, словно я за ней с ружьем гонюсь.
Я даже дух не успеваю толком перевести, когда Егорова возвращается с победным видом. Вначале появляются в дверях ее руки с блюдом, полным пирожков, затем вплывает она сама, вышагивая, как пава, а за ней следом семенит Мария Андреевна с кофе. Видимо, Лика расстаралась. Но как ей моего строгого секретаря удалось уболтать — великая тайна. Обычно Мария Андреевна — лицо неподкупное, а сейчас, гляжу, под дудку Егоровскую пляшет вовсю. Медведя и балалайки им явно не хватает.