пару подарков — книг из его личной библиотеки.
В 1992 году Шаховский умрет. Крушение страны, за которую он сражался, строил и восстанавливал после войны, оказалось для него большим стрессом, подтолкнувшим к обширному инфаркту. Похороны ветерана организовывались властями и военными. На них присутствовали представители Министерства обороны и мелкий чиновник из городской администрации. Печально играл траурный марш оркестр, и лишь троекратный залп из АК-74 почетного караула в холодный осенний день звучал пронзительным реквиемом по Леониду Романовичу.
В последний путь кроме военных и чиновника его провожали лишь несколько стариков из нашего дома и пара ветеранов. Родственников у Шаховского не было, родители давно умерли, брат погиб на фронте, а жена с дочкой попали под бомбежку при эвакуации из Харькова. Второй раз Леонид Романович так и не женился.
— Леша, я тебя слушаю. Ты что-то хотел или просто пришел проведать старика? — реплика соседа прерывает мои раздумья.
— Хотел, — смущенно признаюсь, — я к вам вообще-то зашел по делу.
— Излагай, чего тебе понадобилось? — доброжелательно улыбается Шаховский.
— Расскажите нашему классу о войне, — тихо прошу Леонида Романовича.
Улыбка сползает с лица ветерана. Серые глаза пристально смотрят на меня:
— Зачем тебе это надо, Алексей?
— Леонид Романович, это нужно всем, и живым, и вашим боевым товарищам, погибшим на этой войне. У меня, как вы знаете, отец полковник, а дед — генерал. Я воспитан на подвигах Великой Отечественной. Но мои одноклассники и вообще все школьники родились уже в мирное время. Они выросли в благополучной, мирной и отстроенной после жуткой войны стране. Молодежь не ощутила на себе все величие и грандиозность прошедшей эпохи. И знаете, для многих из них празднование Дня Победы стало уже привычным. Я не хочу сказать, что это плохо, наоборот, хорошо, что мы отмечаем этот праздник. Меня тревожит другое. Вижу, что многие одноклассники зевают на политинформациях, уроках истории, при рассказах о подвигах советских солдат. Для них это уже стало во многом формальными мероприятиями, которые даже слегка поднадоели.
Я хочу, чтобы ребята из моего класса послушали рассказ участника войны, прониклись ее духом и поняли, с каким врагом пришлось столкнуться СССР и от чего их спасли. Передачи и торжественные мероприятия это все-таки немного другое, они уступают по убедительности живому рассказу очевидца.
Леонид Романович останавливает меня жестом, разливает заварку по чашкам. Он встает, берет закипевший чайник. Горячая вода льется в наши чашки, поднимая вверх клубы пара.
Поставив чайник на плиту, он снова поворачивается ко мне.
— Удивительно, — помолчав, произносит ветеран, — такие мысли у шестнадцатилетнего юноши. Это просто невероятно. Я многое повидал в жизни. Меня сложно удивить. Но вам, Алексей, это удалось. Продолжайте.
Ага, отмечаю про себя, ветеран уже «на вы» перешел, и Леша уже в Алексея превратился. Хорошо, значит, у меня все получится.
— Да в принципе всё, — пожимаю плечами, — я хочу снять с них налет безразличия, затронуть их души и заставить задуматься, а смогли бы они вот так сражаться в самых невероятных условиях, держать оборону в огненном аду, пережить гибель друзей и близких и, главное, победить такого врага, несмотря ни на что? Пусть одноклассники посмотрят на войну вашими глазами, человека, который прошел ее всю, от начала и до конца. Я надеюсь, что они поймут, какой ценой нам досталась победа. Верю, это осознание заставит многих измениться и стать лучше. А значит, если наступит миг, когда нашу Родину придется защищать снова, они не останутся равнодушными.
— А дед вас чем не устраивает? У него это получится гораздо интереснее и убедительнее. Все-таки генерал, и в войну тоже не в тылу отсиживался.
— Дед в Москве живет и сюда пока приезжать не планирует, — спокойно объясняю Леониду Романовичу ситуацию, — а так бы, конечно, к нему обратился.
Молчание. Я спокойно смотрю на собеседника и жду ответа. Леонид Романович встает и подходит к окну. Его глаза смотрят куда-то вдаль. Мысленно он сейчас находится далеко. Где-то на полях сражений Великой Отечественной. Наконец его голос нарушает повисшую над кухней тишину.
— Знаете, Алексей, — задумчиво говорит ветеран, — я, наверно, плохой рассказчик. Не люблю вспоминать войну. Некоторые моменты заставляют снова болеть сердце. Слишком многое я видел, и погибшие друзья и близкие до сих пор стоят перед глазами. Но вы абсолютно правы и мыслите верно. Рассказывать об этом нужно, чтобы знали и помнили. Молодежь должна сохранить память о погибших и этом страшном, но героическом времени. Поэтому я постараюсь. Можете на меня рассчитывать.
— Большое вам спасибо, — я очень рад ответу Шаховского. Все пока идет по нужному мне сценарию.
— Уточню время с нашим классным руководителем и согласую его с вами. Договорились?
Протягиваю ему руку, предлагая скрепить наше соглашение рукопожатием. В глазах Леонида Романовича мелькает удивление.
— Вы все-таки очень необычный молодой человек, — замечает он, — договорились.
Ладонь пожилого, но еще довольно бодрого мужчины сжимает мою, подкрепляя сказанное.
* * *
11 сентября 1978 года. Понедельник
На тренировку к Семеновичу я все-таки опоздал. Минут на десять. Даже немного расстроился, представляя, что Зорин сейчас посоветует приходить вовремя и отправит меня обратно. Но этого, к моему удивлению, не произошло.
Пока я смущенно топтался возле входной двери, ожидая неутешительного вердикта тренера, ребята и Вероника разминались под предводительством Сереги Мальцева. Они совершали круговые движения корпусом, подпрыгивали, высоко подбрасывая колени, кувыркались и совершали махи руками.
— Чего стоишь? Беги переодеваться, — командный голос Семеновича, неожиданно вышедшего из «тренерской», заставляет меня встрепенуться и радостно броситься в раздевалку.
Быстро переодеваюсь и выскакиваю в зал. Ребята уже стоят в парах. Отрабатывают классическую связку, боксерскую двойку и передний «маваши» по печени. Вероника работает на мешке, недовольно поглядывая на меня.
— Разминайся в темпе, — бросает наставник, — у тебя есть три минуты.
Семенович поворачивается к ребятам, а я усиленно разогреваю мышцы и связки. Три минуты пролетают быстро.
— Готов? — уточняет Зорин.
Молча киваю в ответ.
— Отлично. Нет, ты пока побей мешок, — сэнсей останавливает направляющуюся ко мне Веронику. Она фыркает, но вслух выражать недовольство не торопится. Приказы наставника здесь не обсуждаются.