Через пару часов, отдохнув и просохнув, я продолжил свой путь в глубь страны. Я знал, что единственная дорога ведет к жилой местности. И я должен был ее найти.
К обеду я вышел на караван бедуинов. Они накормили меня сытными макаронами с томатной подливой и крепким чаем. «Инглис?», спросили они, указав направление дороги. «Да. Инглис — англичанин». Мы могли говорить только жестами.
Вечером, когда на горизонте уже не виднелось море, я опять встретился с пастухом. Он знал пару слов по-английски, так что мы кое-как могли друг друга понимать. Бедуин сытно накормил блуждающего без снаряжения «англичанина» и предоставил на ночь надежный ночлег. Присев рядом, он убаюкивал меня тихой игрой на свирели. Меня настолько тронуло это сердечное гостеприимство, что наутро я подарил ему на прощанье свои часы — единственную ценную вещь, которая у меня еще оставалась после побега.
Со свежими силами я быстро добрался до дороги и увидел там указатель на Тобрук в расстоянии 100 км. Это радовало. Сергей рассказывал про Тобрук. Я видел его на карте. Таким образом, пока все шло по плану.
Я проголосовал на дороге проезжающему «лендроверу» и доехал до следующего военного поста, где увидел телефон. Постепенно наступало время «менять сторону фронта». Мне удалось объяснить ливийскому офицеру по-английски, кто я и откуда. Услышав меня, он кивнул головой с пониманием и произнес:
«Ты упал с советского корабля и хочешь в Каир».
«Никуда я не падал, понимаешь, я сам прыгнул, убежал, ты это понимаешь»?
«Все равно тебе лучше вернуться в Каир».
Он опять повторил название египетской столицы.
Сейчас отдадут меня египтянам, подумал я. Это означало конец мероприятия. Я еще раз собрал весь свой словарный запас, стараясь разъяснить офицеру, что мне необходимо как можно быстрее попасть к англичанам или американцам — и больше никуда. Тогда ливиец пошел куда-то звонить. Меня опять накормили и даже дали две пачки сигарет. А потом на военном джипе повезли в глубь страны.
Ночь мы провели в маленьком городке за Тобруком. Там меня ждал очередной приятный сюрприз. Несмотря на поздний час, меня отвели в местный магазин и переодели. После того, как я избавился от старых вещей, я посмотрел на себя в зеркало: теперь только отросшая за три дня щетина напоминала о моем побеге с корабля.
Неделя в гарнизонном городке у Бенгази проходила довольно монотонно. Приходили какие-то ливийцы, которым я в десятый раз повторял одно и то же. Три охранника не отходили от меня ни на шаг. Они были вежливы со мной. Меня угощали в чинном европейском ресторане и даже подарили радиоприемник, чтобы мне было не так скучно. Но где оставались американцы или англичане? Неужели меня все же вернут в Каир?
Когда я почти свыкся с этими мыслями, в гарнизоне появились новые люди. Они прибыли из британского посольства. С ними была переводчица, которая неплохо говорила по-русски. Теперь я смог объяснить, кто я и чего хочу.
«Я советский матрос Олег Туманов. Я дезертировал с эсминца “Справедливый”, потому что хочу жить на Западе. Да, я сошел с корабля добровольно. Да, мне противен коммунистический строй. Нет, я не передумал». Они задавали мне еще целый ряд подобных вопросов и хотели знать, есть ли у меня еще проблемы или другие желания. Желания? Я еще раз попросил о помощи в предоставлении мне политического убежища и вида на жизнь в Великобритании или другой западной стране. С этой информацией гости уехали.
После этого они регулярно возвращались. Прежнюю переводчицу заменил мой земляк, который жил в Северной Африке после окончания Второй мировой войны. Спустя месяц ко мне прибыл рыжеволосый джентльмен, который представился как военный атташе британского посольства.
«Приготовьтесь завтра к дальнему путешествию, — объявил он мне. — Чтобы у ливийцев не возникло вопросов, скажем им, что мы пригласили вас на охоту. Понимаете, на охоту».
Проблем не возникло. Утром поблизости нас ожидала другая машина с английским переводчиком. Мы отправились в сторону Тобрука.
«Надеюсь, мы не в Египет едем?»
«Забудьте о Египте, — ответил рыжеволосый мужчина с улыбкой на лице, когда он заметил мое волнение. — Мы едем на военно-воздушную базу Великобритании. В советском посольстве в Триполи уже проявляют активность, требуя вашей выдачи. Вам опасно здесь оставаться».
Много позднее я узнал, что наше флотское командование оказывало давление на ливийские власти, требуя моей выдачи. Якобы во время побега я убил дежурного матроса. Так что они требовали выдачи не беглого моряка, а уголовника. Мне было только любопытно, кто согласовал эту «утку» с КГБ. Вряд ли это было так. Потому что, в таком случае, возникала деталь, которая не увязывалась с моей «легендой». Хотя ни британцы, не американцы не поверили в это «убийство».
На родине мое дело раскручивали пошагово, как было запланировано. Только двое-трое людей знали правду о Туманове. Все остальные поверили в предательство. Следственный аппарат крутился вовсю.
Двадцать лет спустя, я узнал от своего друга детства Толи Яссявы, который тем временем стал начальником крупного строительного управления, какую путаницу вызвал мой побег с корабля.
В ноябре 1965-го он служил вподразделение пропаганды Советской Армии, и его вызвали к офицеру военной контрразведки. В помещение, кроме хозяина кабинета, находились двое офицеров в морской форме. Толю расспросили обо всем, что касалось нашей дружбы. Спустя два часа ему нехотя дали понять, что их интерес возник в связи с моим внезапным побегом. Яссява объяснил контрразведчикам, как он позже признался мне, что полностью исключает мое дезертирство. На его взгляд, «речь могла идти только о несчастном случае».
Толю допрашивали с утра до ночи. В казарму специально пришел офицер, чтобы обыскать его шкафчик, и изъял все письма, которые я писал своему другу. Они интересовались всеми деталями о моем окружении и знакомых. Офицер контрразведки затем еще дважды детально беседовал с ним, чтобы выяснить все возможные детали.
После освобождения из армии Толю пригласили в районный отдел КГБ по месту прописки. Ему проиграли отрывок передачи «Радио Свобода» с участием некого Шульгина. «Вам голос знаком?» «Да, — растерянно ответил мой друг. — Но это никакой не Шульгин, а Олег Туманов». «А письмо Туманову напишете?» — задали вопрос Толе. «Конечно». «А не лучше ли, если напишет Татьяна Бавыкина?». Я был влюблен в Татьяну и, по всей видимости, ответственный оперативный офицер хотел использовать это обстоятельство, чтобы вернуть меня на родину. Толя согласился: «Да, пожалуй, будет лучше, если Олегу напишет Татьяна».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});