Много чернил было пролито, чтобы прояснить вопрос, страдали ли герои Хемингуэя от военного невроза – особенно Ник Адамс, который в разных рассказах Хемингуэя, и в частности «На сон грядущий» и «На Биг-Ривер», с трудом держит себя в руках и справляется с помощью ритуальной рыбалки и жизни на природе. Выдвигаются предположения, мог ли создатель Ника страдать от того же расстройства. Доказательства неубедительны, потому что ни в одном медицинском отчете того времени о состоянии здоровья Хемингуэя оно не упоминается, за одним не очень убедительным исключением. Один доктор из Бойн-Сити, видевший Хемингуэя летом после того, как тот вернулся с войны, рассказывал исследователю: «Психическое здоровье Эрнеста было страшно расстроено, когда он приехал на лечение летом 1919 года… Пациентом он был мужественным, но очень нервным». Помимо сомнительных свидетельств в прозе, Хемингуэй открыто признавался в письмах, что после войны не мог заснуть без света.
Эрнест провел немногим больше месяца на службе в Американском Красном Кресте в Италии – всего неделю в зоне боевых действий рядом с Пьяве и еще семь месяцев в Европе. Однако ранение оставило в нем глубокий след, что обернулось, вероятно, не только неврозом военного времени (который сегодня мы назвали бы боевым посттравматическим синдромом), но и вызвало в нем серьезные перемены в психологическом и философском смысле. Он описывал, довольно убедительно, ощущения, когда оказался на волосок от гибели: ему казалось, что душа покидает его, точно так, как будто из кармана вытаскивают белый носовой платочек. По-видимому, он действительно заглянул смерти в глаза; он больше никогда не станет прежним. Однако письма домой, в которых он описывал свои переживания, когда речь заходила о том, насколько все пережитое изменило его, напоминают пустые клише. В письме от 18 октября он написал родным, что все солдаты жертвуют тела, но «избраны будут немногие… Смерть – очень простая штука. Я смотрел смерти в лицо, я знаю. Если бы мне пришлось умереть, это было бы очень легко». Становится понятно, что он очарован собственной риторикой, когда обращается напрямую к матери, не просто признавая ее «жертву», потому что она позволила сыну отправиться на войну, но обращая к ней высокопарные слова: «Когда мать производит сына на свет, она знает, что когда-нибудь ее сын умрет. И мать сына, который погиб за свою страну, должна гордиться и быть самой счастливой женщиной в мире». Он доверительно сообщает родным: «Ужасно приятное чувство – страдать от ран, тебя отмутузили за благое дело».
Впрочем, потом Хемингуэй поднимет большой шум, когда критик Филип Янг опубликует исследование с гипотезой о влиянии «ранения» на его жизнь и творчество. Согласно гипотезе, если изложить ее простыми словами, герой Хемингуэя (которого Янг считал альтер эго автора) так и не оправился после ран, полученных в сражении, и для того, чтобы предотвратить полный распад личности, он разрабатывает кодекс поведения и намеревается твердо придерживаться его. Янг лучше всего описывает это на примере рассказов о Нике Адамсе: «Герой Хемингуэя, большой, суровый человек, привыкший к жизни под открытым небом, был ранен, и описание некоторых сцен из жизни Ника Адамса поясняет, каким образом это случилось. Этот человек умрет тысячу раз до того, как придет настоящая смерть, но от ран он так и не оправится, пока Хемингуэй жив и продолжает описывать его похождения».
Книга Янга была первым из трех критических исследований (авторами двух других были Карлос Бейкер и Чарльз Фентон), и Хемингуэй пришел в ярость, когда узнал, что Янг пишет о его жизни, пользуясь какими-то отрывочными биографическими сведениями, но главным образом – извлекая доказательства из его литературного творчества. Полный решимости защитить частную жизнь, Эрнест выступил против публикаций биографии ныне здравствующего писателя – но в особенности биографии, факты которой извлекались из художественной литературы. Книга Янга едва вышла из печати, поэтому многочисленные проблемы подтолкнули Хемингуэя к этому пути. Он высмеял мысль о том, что ранение, которое он получил в возрасте восемнадцати лет, могло оказать влияние на целую жизнь и стать преобладающим мотивом его творчества. В письме к Харви Брейту, другу писателя, написанном в 1956 году, он говорит: «Конечно, много ран в 1918-м, но к 1928 году симптомы исчезли».
Возражения Хемингуэя против издания биографий современников, основывавшиеся на неприкосновенности частной жизни, конечно, понятны, равно как и его решительное неодобрение желания считать героев художественной прозы прямым продолжением автора. Более того, он терпеть не мог говорить о душевных травмах. Объявить, что у человека невроз, писал он Карлосу Бейкеру, настолько же ужасно, как и сказать, что он страдает от венерической болезни. Будучи одним из пионеров модернизма, Хемингуэй проявлял консерватизм, когда дело касалось психологии. Его персонажи показывают разнообразные неврозы, неуравновешенность и отклонения, но никогда не ищут психологического объяснения. Сам Эрнест, что примечательно, не пользовался психиатрической помощью или другими видами терапии до последних месяцев жизни.
Впрочем, в 1918 году прозаическое осмысление ранений, полученных на войне, пока что представлялось отдаленным будущим, когда Хемингуэй находился на лечении в госпитале Красного Креста в Милане. В то время ранение было основной вехой его недолгой жизни; молодым человеком он посвятит большую часть своего творчества обдумыванию этого. Война – значимый мотив его раннего творчества, но примерно после 1928 года – если мы примем во внимание год, к которому, по словам Хемингуэя, он избавился от последствий ранения, – он более не обращается к войне за вдохновением. Существует множество других факторов, побуждающих вымышленных героев Хемингуэя к действиям, и, безусловно, будет ошибкой ставить жизнь человека в зависимость от ранения, которое он получил в Первую мировую войну. Однако пока Хемингуэй продолжает рассказывать и пересказывать историю своих ран, часто приукрашивая ее, разыгрывая разнообразные героические сценарии. Ему действительно нужно было понять, что с ним случилось и как это изменило его мир.
* * *
Вторым по значимости после ранения, как принято считать, был сокрушительный эмоциональный удар, который Эрнест перенес из-за первого любовного романа с медсестрой Американского Красного Креста Агнес фон Куровски. Биограф Питер Гриффин писал: «Я считаю, что настоящие раны, оказавшие воздействие на жизнь Хемингуэя, причинили ему отношения и разрыв с Куровски, а не сам… реальный взрыв».
Отказ, сообщал его коллега по Красному Кресту Генри Виллард, переписывавшийся с исследователем творчества Хемингуэя Джеймсом Наджелом, «причинил ему сильную боль, настолько глубокую, что он писал об этом всю свою жизнь». Эрнест действительно упомянет Агнес в автобиографических фрагментах рассказа «Снега Килиманджаро» (1936), однако помимо этого упоминания мы почти больше не встречаем ее имени – кроме, если уж об этом зашла речь, нескольких писем, впрочем, написанных сразу после окончания отношений. Существует, конечно, известное исключение: любовная история в его лучшем, пожалуй, романе «Прощай, оружие!», написанном в 1929 году. Героиня, Кэтрин Баркли, работает медсестрой в госпитале, в котором герой, Фредерик Генри, поправляется после ранения. В конце концов она становится его любовницей и умирает, рожая на свет его ребенка. Хемингуэй изменяет не только детали – Кэтрин, к примеру, британка, Генри находится в британском госпитале, – но и самую суть. Фредерик Генри принимает участие в боях, которые Эрнест мечтал увидеть, вроде знаменитого поражения итальянской армии при Капоретто. Точно так же и с любовной линией – Эрнест выдает желаемое за действительное. Агнес фон Куровски была обеспокоена, как позже призналась она биографу, когда впервые прочла «Прощай, оружие!». Потом она услышала, будто именно ее считают прототипом героини, прочла роман во второй раз – и пришла в ярость. «В госпитале у Эрнеста не было и мысли об этом романе [когда я знала его]. Он был слишком занят, окруженный вниманием друзей и доброжелателей, чтобы обдумывать сюжет; он придумал эту историю несколько лет спустя – и слепил ее из своего разочарования в любви. Связь [между Фредериком Генри и Кэтрин Баркли] полностью выдумана».
Эрнест познакомился с Агнес на второй неделе пребывания в госпитале. Центр Американского Красного Креста в Милане был новеньким, Эрнест стал первым его пациентом. Больничные палаты занимали верхний этаж четырехэтажного особняка, медсестры жили этажом ниже. Всего в доме было восемнадцать спален, которые «сообщались» друг с другом, поэтому в действительности госпиталь представлял собой одну большую палату, хотя и роскошную: половина комнат была с балконами, а другая половина выходила на большую террасу.